– Ах! – воскликнул Овициата с торжеством, которого невозможно передать. – Наконец-то я могу отомстить!
Потом, возвысив голос:
– Затрубите в раковину, – сказал он, – для того, чтобы собрать воинов, и приведите пленников.
Через несколько минут все индейцы были вооружены и окружали вождя.
Утренняя заря начинала позлащать верхушки деревьев красноватым светом, который появился на горизонте как предвестник солнечного восхода.
Когда дон Дьего был приведен индейцами, захватившими его, и подошел к великому техюэльскому вождю, он оглянулся кругом гордо и спокойно; но вдруг его лицо побледнело; дрожь ужаса пробежала по его членам, и он с отчаянием закричал:
– Мерседес! Мерседес! Моя возлюбленная, ты также попала в руки этих негодяев!
И сделав необыкновенное усилие для того, чтобы разорвать веревки, которыми он был связан, он хотел броситься к своей невесте; но после непродолжительной борьбы дикари, окружавшие его, овладели им и лишили его возможности двигаться:
– Мужайся, Дьего! – воскликнула Мерседес с кроткой улыбкой. – Мужайся, мой жених, мы умрем вместе.
Онондюре, вероломный вождь, заманивший молодого полковника в засаду, сделанную для него, подошел к Овициате и что-то шептал ему.
Атакованный толпою неприятелей дон Дьего пал только после продолжительной и опасной борьбы. Сильно поддерживаемый Перикко он более двух часов сдерживал напор индейцев и сдался только тогда, когда его окружили со всех сторон, боеприпасы были на исходе, и он осознал, что дальнейшая борьба невозможна.
Но во время атаки было убито несколько индейцев; между другими проводник был в числе раненых и если бы техюэльские воины не получили приказания своего главного вождя захватить испанцев живьем, они немилосердно были бы убиты своими победителями, приведенными в ярость их геройским сопротивлением. Дон Дьего понял, что проводник отдавал своему вождю отчет и что он настаивал на том, чтобы тот приказал их казнить.
Зная индейцев, их свирепые нравы и неумолимый характер, полковник решился умереть, не запятнав своего имени, что заставило бы их отдать справедливость его храбрости и терпению в мучениях, которые наверное предстояло ему перенести; но ужасное зрелище казни той, которую он любил и которую он не мог защищать, доводило его до отчаяния и терзало его сильнее всех казней, готовившихся для него.
– Да, испанец, – ответил вождь, – я знаю, что ты и подобные тебе не боитесь скорой смерти; поэтому я готовлю для тебя не такую смерть. Я хочу видеть, какую гримасу сделаешь ты у столба, когда ты увидишь индейскую смерть, которая томит, но не убивает!
– Я не женщина, не ребенок, которых можно напугать словами; приготовь ужаснейшие пытки, мерзавец, и ты увидишь, что я перенесу их, не дрогнув.
– А твоя невеста, неужели ты думаешь, что и она перенесет их с такой же твердостью? – сказал индеец захохотав, – взгляни на нее, смотри как она хороша, как она молода. Не правда ли, как ужасно умереть в эти лета?
– Демон! – воскликнул дон Дьего с бешенством. – Не говори мне о ней!
– Напротив, – продолжал вождь, – если ты только пожелаешь, ты можешь спасти ее и спасти самого себя с твоим товарищем.
– Ты насмехаешься надо мною; я знаю людей, подобных тебе, и не позволю грубо провести себя, как ты желаешь это сделать; подобные тебе не способны на доброе дело; оставь же меня.
– Ты напрасно не хочешь выслушать меня, потому что я говорю тебе откровенно и без задней мысли; повторяю тебе, что если ты захочешь, ты можешь спасти ее.
Наступило минутное молчание; индеец с тоской следил по лицу своего пленника за впечатлением, какое на него производили его слова, словно желая проникнуть в свои мысли.
Через минуту дон Дьего возобновил этот странный разговор.
– Говори, – сказал он глухим голосом, – и если это не индейская проделка, скажи, какие ты хочешь сделать мне предложения; я слушаю тебя!
– Я, как тебе известно, был почти воспитан испанцами и поэтому знаю их нравы, и я привык к обрядам ваших священников, ваших архиереев, которые во имя Распятого обручили тебя освященными кольцами с Мерседес.
– Да, – отвечал молодой человек, не понимая, что хотел сказать дикарь.
– Итак, – продолжал Овициата с торжеством, – отдай мне твое кольцо, уступи мне твои права на твою невесту и вы будете все свободны.
– О! Какое бесчестье и позор! – воскликнул дон Дьего с бешенством. – Ты делаешь мне подобное предложение!
– Что значит это для тебя! Все равно она не может принадлежать тебе?
– Отойди мерзавец! – крикнула Мерседес. – Я скорее соглашусь сделаться жертвой отвратительнейшего бандита племени, чем принять позорный торг и сделаться женой подобного тебе чудовища.
Произнося эти слова, сверкая глазами, молодая девушка смотрела с таким презрением и гневом, что индейский вождь не мог вынести этого взгляда и опустил голову.
– Проклятье! – воскликнул он с бешенством, – приготовьтесь быть привязаны к столбу пыток.
ГЛАВА III
Ононтхио
Через несколько часов после описанных нами происшествий в предыдущей главе, лагерь техюэлей представлял необыкновенное зрелище.
Это был странный беспорядок: крик, смех, песни беснующейся толпы, которая везде расхаживала, бегала; одни несли громадные пучки зеленых ветвей, другие складывали громадные костры, другие срезали своими мачете ясеневые прутья, которые они обстругивали и делали вроде небольших вертелов 20-25 сантиметров длиной; третьи спешили вкапывать огромные столбы из деревьев, срубленных утром, тщательно очищенных от ветвей и коры; некоторые чистили и заряжали свои ружья или точили об камни свои ножи.
Посередине лагеря отряд воинов окружал лежавших на траве испанских пленников, связанных подобно животным, предназначенным на убой.
Мерседес и сопровождавшая ее женщина, бывшая ее кормилица, сидели под деревом и обе были погружены в грустное раздумье.
– Гм! – сказал Перикко, силясь привстать, но безуспешно, потому что был связан. – Мне кажется, что они скоро примутся за нас. Карай! Какие гадкие минуты; ну, эти проклятые краснокожие превосходные палачи.
Увидев, что полковник задумался и не слышал его или по крайней мере не обращал внимания на то, что сказал, он невозмутимо продолжал свой монолог:
– Да, да, мои молодцы, я вижу вас, вы добросовестно приготовляете все орудия нашей казни: столбы, к которым мы будем привязаны, зеленые ветви, предназначенные для того, чтобы окоптить нас как окороки; вы приготовляете вертелы, чтобы забивать нам под ногти. Поспешите, Мушахосы! Как знать? Ежели вы не поспешите, быть может, нас спасут. Ох! Какое торжество для вас! Ну порадуйтесь: у вас дюжина испанцев, с которыми вы поступите как вам захочется! И черт знает, какие странные идеи могут залезть в ваши индейские мозги.