Читать интересную книгу Дороги изнанки. Хроники затомиса - Александр Беляев

«И потом, кто такая Навна? Я никогда не слышала этого имени. А Флаг? Я точно знаю, что и это чье-то имя, а не кусок материи на древке, но чье? Как жалко, что я с собой ручку и блокнот не взяла! Конечно, можно попробовать стихотворение дома восстановить, но, похоже, не получится, я его забыла так же, как кусок моей жизни. Впрочем, нет, про стихотворение я хотя бы помню, о чем оно. Нет, ну надо же, никогда не подозревала, что я поэт!»

Аня продолжала свой путь по проспекту Мира. Она подумала, что давно не смотрела просто так на небо, в городе это вообще редко в голову приходит. Другое дело – на даче, лучше всего во время прогулок по полю, когда горизонт открыт (словно за городом небо другое), и кучевые облака такие причудливые, напоминающие всяких сказочных животных и еще Бог знает, чего. Нет, эти ноябрьские предвечерние облака совсем другие, не интересные, словно клочья серой ваты и так быстро проплывают, что не уследишь за их метаморфозами… хотя, нет, вот это, прямо над стрелой проспекта, кажется, другое. Тут Ане показалось, что одно из облаков и вправду сильно отличается от остальных, быстро проносящихся и быстро меняющих конфигурацию. Оно было какое-то более внушительное, более устойчивое, с особой подсветкой и явно напоминало бескрылого дракона… пожалуй даже не дракона, скорее, динозавра Юрского периода – бронтозавра или диплодока, и на этом диплодоке кто-то сидел… пожалуй, даже не кто-то, а конкретно – девочка! Нет, но бывают же такие антропоморфные облака, словно их кто-то вылепил специально. В какое-то мгновение с Аниным зрением что-то случилось, словно бы ударила беззвучно молния, хотя никакой грозы и в помине не было, и осветило вполне реальное чудище – диплодока, на шее которого с ужасом на лице сидела девочка, лет восьми-девяти, вцепившись в бронированную шкуру. Динозавр, как мы упоминали, был бескрылым, и каким образом держался в воздухе было непонятно, как было непонятно и то, каким образом на нем очутилась девочка в светлом платьице. Тут Аня словно бы стала видеть из положения девочки: под ними раскинул просторы бескрайний приближающийся город, по-видимому, Москва, вокруг хлестал дождь и били молнии – очевидно видение опустилось ниже облачности, и застывшее в страхе лицо девочки показалось Ане странно знакомым. Бог мой, да ведь это же она сама в детстве!

В этот момент все вернулось на свои места, и поразившее ее облако вроде бы уже ничем не отличалось от остальных, да и была ли эта необычность с самого начала? Аня стряхнула с себя наваждение и стала растеряно озираться. Ей показалось, что прохожие подозрительно на нее поглядывают – то ли она как-то неадекватно себя повела, то ли что-то отразилось на ее лице. Впрочем, видение было мгновенным и вряд ли как-то существенно могло сказаться на ее поведении.

«Что же это за напасть такая, – на удивление отстраненно, словно это было и не с ней, подумала Аня, – ничего подобного в своей жизни не припомню… по крайней мере в этой осознанной. Может это люминал так действует? Но я же почти сутки его не принимала, к тому же это барбитурат, а не галлюциноген. Все, больше ни одной таблетки, лучше пару дней бессонницей помаяться!»

Тем не менее Аня констатировала, что совсем не испугалась необычных явлений, по ее воспоминаниям, никогда с ней не происходивших, да и сейчас страха не было, разве что тогда, на мгновение, когда она словно бы на небе очутилась. Сейчас же, напротив, в душе ее разливалось непонятно откуда явившееся чувство праздника и узнавания чего-то родного, хотя сознательная, критическая ее часть искренне возмущалась такой веселухе, совершенно не уместной на десятый день после смерти мамы. Другая же, какая-то третья ее часть замерла (опять же без страха) в предчувствии чего-то нового, возможно, в каком-то аспекте трагического, не исключено, даже страшного, но только не серенького, скучного, как вся ее осознанная жизнь, а неординарного, удивительного, чрезвычайно важного не только для нее, но для многих – многих тех, кого она сейчас не помнит, но когда-то хорошо знала.

«То ли это память возвращается, – думала Аня, машинально сворачивая на площадь, сразу же за станцией метро „Проспект Мира“, – и не надо на прием к этому доктору идти. Но, с другой стороны, уж больно странно она возвращается. Какое отношение к реальным событиям может иметь девочка, летящая на динозавре, и не просто девочка, а я сама. Нет, это, скорее, шизофренический бред какой-то, так что тем более к врачу надо. Если на то пошло, у этого ящера даже крыльев не было, – мысленно добавила она, словно наличие крыльев у нелетающего диплодока (или бронтозавра) сделало бы увиденную картину более правдоподобной, – так что подобные явления вряд ли похожи на возвращение памяти, скорее, возвращение психической болезни!» – решила она напугать себя последней фразой… однако, почему-то, не испугалась, словно полеты на динозаврах были для нее делом обыденным.

Размышляя таким образом, Аня свернула на площадь, которая через пять лет будет носить название «Олимпийская», и которая через много-много лет так застроится всякими офисами, Макдоналдсами и бутиками, что и как таковой площадью перестанет быть, но в те далекие застойные годы она была весьма просторна и единственным ее украшением являлась церковь святителя Филиппа, правда до капитального ремонта и реставрации в начале девяностых, находившаяся в запустении и нищете. По легенде церковь эту в конце девятнадцатого века основал один богатый трактирщик, имя которого народная молва не сохранила, безбожно обманывающий и обсчитывающий своих посетителей. Но однажды к нему во сне, якобы, явилась Богородица и между ними произошел разговор примерно такого содержания:

– Слышала я, что ты бессовестно посетителей обдираешь, – скорбно обратилась к трактирщику Богородица.

– Каюсь, матушка, обдираю, – неожиданно смиренно склонился к ее стопам трактирщик, – так ведь жисть-то ныне какая, иначе не заработаешь!

– Прекрати обманывать людей и обратись к благодетели, – наставительно потребовала Святая Дева.

– Так как же жить то? На чем прибыль иметь? – расстроился мироед.

– А на капельках, – загадочно ответила Богородица. Что она имела в виду по капельками, трактирщик так и не понял, возможно, те капельки, которые остаются в посуде после испития алкогольных напитков, а может она аллегорически намекала на слезы сострадания к нищим и обездоленным, однако с той поры трактирщик перестал обманывать клиентов, исправно молился в церкви и раздавал направо и налево нищим милостыню – и неожиданно очень разбогател. То ли потому, что к нему массово пошел народ, поскольку в этом кабаке перестали обвешивать и обсчитывать, а может и вправду на то была особая милость Богородицы. Как бы то ни было, по прошествии нескольких лет после памятного сна, трактирщик на свои средства поставил церковь, получившую название «церковь святителя Филиппа», а в народе ее стали звать «церковь на капельках», (говорят недавно открылся ресторан «На капельках» – в честь того памятного трактира), и считалось, что прихожане пользуются особой милостью Матери Божьей.

Итак, раздав какую-то мелочь, которая оказалась в карманах, хищным старушкам-нищенкам, Аня зашла в церковь святителя Филиппа, где еще совсем недавно отпевали ее маму. К горлу Ани подкатил комок, однако сегодня у нее уже были силы, чтобы не расплакаться, она закусила губу, купила несколько свечей, рассеянно огляделась и подошла к старой темной иконе «утоли мои печали» со стандартным сюжетом Богородицы с младенцем на руках. Почему ее привлекла именно эта икона, Аня не смогла бы объяснить, но ей показалось, что свечи нужно поставить именно здесь. Разместив большую часть купленных свечей около этой иконы и приложившись губами к окладу, Аня мысленно прочитала «Отче наш» – единственную молитву, которую она знала наизусть, и закрыла глаза, сосредоточившись на мамином образе в тайной надежде, что душа ее подаст какой-то знак или даже явится перед мысленным взором, однако этого как всегда не произошло. Аня открыла глаза. Взгляд ее упал на икону, и тут она в рассеянности захлопала глазами: икона чудесным образом преобразилась. Вместо закопченного свечами, не очень отчетливого образа на нее глядела, словно живая, средних лет, чрезвычайно привлекательная светлоглазая женщина с неуловимо-славянскими чертами и диадемой, вместо аскетического платка на голове. На руках же она держала такого же, словно ожившего ребенка – не младенца, а именно 4—5 летнего ребенка, причем совершенно отчетливо можно было разобрать, что это девочка, а не маленький Иисус, при этом волосы девочки были пшенично-светлые, глаза голубые, а на голове маленькая золотая коронетка. Но особое удивление Ани вызвало даже не это, а то, что лицо этой девочки было поразительно похоже на лицо другой, более старшей, летящей на динозавре – лицо самой Ани в детстве. Одновременно с этим возникло чувство, что нечто подобное она уже видела и не раз, что ей когда-то прежде приходилось не только наблюдать оживающие иконы, но и разговаривать с ними, правда, где и как это происходило, вспомнить она не могла.