обоняние, рождается какой-то глупый восторг, которому хочется поддаться, плюнув на все принципы.
А я ведь даже не целовалась ни с кем почти. Всё, что было, можно и в расчёт не брать. То отбивалась, то не понравилось. Ну, в двадцать лет нельзя, наверное, быть такой принципиальной, но меня так воспитали, вбили в голову. Порой мне кажется, что это неправильно. Надо быть посовременнее, что ли, не держаться за эти замшелые принципы. Но как только я настраиваю себя хотя бы на эксперимент, обязательно что-то такое из ряда вон случается, и я понимаю: нет, не могу, не моё, не буду.
Мама мне говорила:
— Однажды, Илон, ты встретишь того самого мужчину. Поймёшь, что он твой. И тогда всё получится само собой. А ради развлечений или любопытства ничего делать не стоит. От этого только опустошение и разочарования. А с тем самым — восторг и понимание: он и никто другой.
Вот до сегодняшнего дня мне такой и не встречался.
Да и с этим я не совсем уверена про «тот самый», но то, что для моих ощущений он отличался от других парней — факт.
— Я бегаю, потому что неприлично находиться в одном помещении с незнакомым мужчиной, — выдала я, сдувая чёлку с глаз. Мне наконец-то удалось повернуться и руки со своей талии убрать.
О, да! То, как у мачо Богдана полезли глаза на лоб, стоило полюбоваться. Сейчас он решит, что я чокнутая, и точно от меня отвяжется.
А пока он удивлялся или в ступор впадал, пытаясь понять всю глубину моих мыслей, я прижималась лопатками к двери и осторожно нащупывала пальцами щеколду. Самое время провести очередной побег!
Глава 6
У меня не просто глаза из орбит полезли. Я вообще дар речи потерял.
Интересно, она действительно такая или придуривается со страшной силой? Если она думала, что тем самым меня отпугнёт, то ни фига она не угадала. Меня потянуло к ней ещё сильнее.
Я всё же надеялся на бриллиант, а не на фальшивку.
— Ну, я ж вроде не чужой? — спросил осторожно. — Мы ж вроде бы уже познакомились? — схватил я её за руку, не давая открыть дверь.
Илона пискнула разочарованно. Вот же: зайчик-побегайчик. А я серый волк, зубами щёлк.
— Ты не бойся меня, ладно? — сам не знаю почему, но мне хотелось её успокоить, усыпить бдительность, чтобы доверилась, перестала иголки выпускать, как ёжик.
Я прислушивался к ней, присматривался. И не чувствовал фальши. Но если она не врёт, то таких уже давно не делают.
— Это невозможно, — продолжает она вжиматься в дверь спиной, и я понимаю: это для того, чтобы от меня подальше держаться. — Ты слишком близко, а поэтому я не чувствую себя в безопасности. Да ещё дверь закрыта, а ты всеми способами не даёшь её открыть.
— Не хочу, чтобы нам мешали, — что я несу? Кажется, она пугается ещё больше. — Разговаривать не мешали, — уточняю и делаю обманное движение.
Илона снова пищит. Хорошо хоть не орёт, а то б сейчас здесь очередной концерт по заявкам охочих до сенсации зрителей организовался.
Я снова хватаю её за талию и легко сажаю на стиральную машинку.
— Вот так лучше? Я не так близко, ты на пьедестале. Девочки любят, я знаю, находиться повыше, чтобы видеть получше. Можешь даже встать во весь рост — будешь как на подиуме.
— Ага. Это чтобы я головой о потолок двинулась и тёпленькая к твоим ногам упала, или чтобы под юбку было легче заглядывать?
Невозможная. Я рассмеялся. Ну, смешно же!
— Тогда просто сиди. Хочешь, я тебе полотенцем коленки прикрою?
Это был обманный ход, но Илона повелась: судорожно потянула юбку вниз. Зря старалась: колени у неё и так прикрыты. Юбка на ней прикольная — клетчатая, в складочку, как у школьницы. Ещё б гольфы напялила, как в японских мангах.
— Ты мне объясни: зачем нам здесь сидеть?
Не смирилась, на мой миролюбивый тон не повелась. А я вдруг понял: мне нравится. Вроде бы ничего такого не происходит, а уходить отсюда не хочется. Там всё по-другому, не так, как здесь, когда мы одни, лицом к лицу, глаза в глаза.
Странно, но хочется узнать эту девочку получше. По душе она мне. Что-то такое торкает даже в таком цинике, как я.
— Бытует мнение, — начинаю я издалека и задушевно, — что люди в экстремальных условиях ведут себя по-другому. Более искренними становятся, более открытыми. Особенно, когда вдруг оказываются перед лицом опасности или в замкнутом пространстве, один на один со своими мыслями и друг с другом. Представь, что мы попали на необитаемый остров или в бункер. Выхода нет, спасения нет. Есть только этот остров, эта комната и мы.
— Страшно, — ёжится она и обхватывает руками свои плечи. — Ну тебя. Я б не хотела оказаться в подобной ситуации. Лучше всегда иметь выход. Возможность убежать, скрыться, найти место получше и побезопаснее.
— Ну, это что-то вроде игры. На самом деле ты знаешь, что есть дверь. Стоит только открыть щеколду, как выберешься «на волю», где куча не совсем трезвых людей, которым нет до тебя ровным счётом никакого дела. Ну, разве что кое-кому. Как я понял, ты бы не хотела с ним встречаться и беседовать.
— Нет, — Илона ёрзает, устраиваясь поудобнее.
— Тогда играем? Ты и я? Будем знакомиться, чтобы стать не совсем чужими, раз уж нас угораздило сюда попасть.
Я усаживаюсь на бортик ванной. Стараюсь сесть так, чтобы видеть девчонку. Не совсем удобно, зато хорошо вижу её лицо.
— Тогда ты первый, — хитренькая блондиночка. Но я как мужчина готов ей в этом уступить. И не только в этом, но признаваться не буду.
— Богдан Островский, двадцать пять, ведущий топ-менеджер в компании, название которой тебе ровным счётом ничего не скажет. Работаю в отделе IT-технологий, занимаюсь разработкой компьютерного и не только софта.
— Программист? — морщит она нос и немножко лоб.
— Не совсем, больше экономист, прогнозист и продавец, если говорить на совсем простом языке. Твой ход.
— Илона Бояркина, двадцать, студентка, экономфакультет. Люблю маму, цифры, музыку Баха, собак. Подрабатываю в кафе три раза в неделю по вечерам.
Она задумалась, снова сморщила нос. Забавная привычка. Вот уж кто не боится морщин. Её это не заботит. Может, потому что ей