еще невесть чего до черта...
— Пошла, пошла суета!..— радостно вопит Танька. — Давай второй раз, третий!..
И я лечу во второй раз, исторгая новые потоки дребедени, и третий, выбрасывая остатки.
— Теперь наоборот, меняйтесь местами, олухи!..— не утихает Танька.
Я лихорадочно перехватываю раму из рук Свиньи, а Свинья отскакивает, примеривается и бросается на меня. Удар едва не сносит меня, а Свинья, треснувшись о стекло, шлепается рядом. По другую сторону рамы из нее вылетает какой-то человечек и катится по траве.
— Все!.. — отчаянно восклицает Танька, и в тот же миг тучи закрывают луну.
Сумрак и тишина.
Подождав, пока рассеются фиолетовые круги в глазах, я осторожно кладу оконную раму на пень. Свинья медленно садится и трет темечко. Танька подходит к нам. И тут мы слышим стон.
Чуть поодаль в ромашках лежит маленький человечек. Он кудрявый, с длинными носом и бакенбардами. Он открывает свои черные, быстрые глаза, и мы цепенеем. Перед нами находится великий поэт Александр Сергеевич Пушкин.
Злобные недоумки
Было воскресенье, на работу никто не пошел, и Маза спал до полудня. Сумасшедшее древнее солнце окутало землю облаком невесомого огня, и планета казалась вплавленной в солнечный протуберанец, как муха в янтарь. Загар полз по сосновым стволам, словно румянец по пирогам в духовке. Река приникла к берегам и изредка трепыхалась. Луга расползлись. Пес Кондей лежал у ворот, высунув язык на полметра.
Маза проснулся помятым и потоптанным, с мутью в глазах, с кирпичом в животе. Челюсти онемели, ноги гудели от комариных укусов, тело покрылось мылким потом. Рядом в таком же состоянии лежал Барабанов. Еще в комнате находился Николай Марков, который пил холодный чай и читал газету с помидорными пятнами. На солнцепеке за окном загорали Пузан с Внуковым, и Ричард, умостившись на чурбаке, что-то писал.
- Свинья, Николай... — позвал Маза. — Вы обещали меня сегодня за земляникой сводить... Слово-то держать надо...
- А кто это не держит слова? — строго спросил Николай.
- Ты, к примеру...
— Я? Почему это я?
— Ты. Потому это ты.
— Тогда вставайте, — сразу заявил Николай. — Решили — так идем. Эй, Свинья, чего разлегся?..
— Ой, да потом сходим!..— запаниковал Свинья. — Кто тогда будет жуков из эфира доставать? Александр Серге...— Тут он осекся.
— Дам в дыню.
— Ладно-ладно, — проворчал Свинья. — Раскомандовались... Вот стану профессором, все плакать будете... А то давай человека-то прямо из постельки... Ричарда зовите... И этих...
Услышав окрик, Пузан и Внуков направились к ломику, а Ричард подумал, не нанесли ли ему оскорбления этим предложением, и встал немного погодя.
— Орать-то зачем?.. — пробурчал он, входя в комнату. — Я тут, кстати, рассказ новый написал... Давайте я прочитаю, а потом мы двинемся...
Рассказ Ричарда «Комод»
Подумал я и решил комод приобрести, куда все складу, а на нем все поставлю, благо что ничего нет.
Дело, размышляю, малохлопотное и быстрое.
Получаю зарплату и мирно иду в мебельный, где трудящиеся комодами и прочей добротностью обзаводятся.
Покупаю, а грузчиков, говорят, нет. Ну, сам попер, а живу от этих хамлов далече. Вначале волоком, а потом таранить стал. Хотел в трамвай сунуться, но кондукторша ящик из моего приобретения выхватила и на голову мне напялила.
— Будьте добры, — закричал я, — снимите это образование, а то я могу комод выронить по принципу невозможности вести обзор!
На что меня обозвали и выпихали из трамвая.
Своею силой довлек я гнусный комодище, взопрел весь, пока заволок его в свою комнатушку. Отдышался и решил внутрь взгляд бросить. Открыл самый большой ящик и засовал туда голову для осмотра, когда же обратно хотел извлечь ее, то не получилось.
Заревел я диким голосом, но никого не было. Поплакал я, поплакал да и уснул в комоде. На счастье свое, дверь не успел запереть, утром почтальон пришел, позвал слесаря, он и развалил, сволочь, весь комод.
Остался от покупки один нижний ящик, и тот с сучковатым дном. Так я еще и от него бед натерпелся.
Насыпал я в него земли и горох высадил. Горох созрел, понабежали мыши и смолотили горох, а за компанию и сервант, только что мною купленный.
Вот оно, наше-то коммунальное ротозейство к чему приводит!
Конец рассказа Ричарда «Комод»
Тем временем у Пузана попросили кружку для земляники.
— Безнравственно просить кружку у человека, которого ты в душе ненавидишь, — сказал Витька Барабанову.
- Что ж такое-то, беда!.. — запричитал Свинья. — Если быть до предела откровенным перед самим собой, то без обиняков и экивоков можно смело заявить, что это не я, а Николай Марков кружку просил!
- Вот ему и дам, а тебе, свинье, нет, — ответил Витька.
- Ты, Витька, ктырь, — сообщил ему Свинья.
Собравшись, они вышли из домика и пошагали к воротам. У ворот на табуретке сидел Тимофей Улыбка.
— Куси их, Кондей, — улыбаясь, пихнул он ногой Кондея.
Маза быстро перекочевал в хвост процессии.
— За что же это нас кусать-то!.. — возмутился Свинья, проходя в ворота. — Идут люди, приличные, интеллигентные, научные работники, не трогают никого, и вдруг собака огромная — мчится, лает!..
— А не ходите мимо без колбасы, — пояснил Тимофей.
Долина, куда они спускались с холма, была подернула маревом. В высокой траве отчаянно стррр-тррр-трррекотали хортобионты. За желтым валом плотины раскаленным жидким серебром пылал водохран. В бешено-голубом небе изредка проносилась птица и медленно плыл тяжелый облачный дредноут. Они плавно погрузились в запах разогретого асфальта, горячей пыли и изнуренных зноем трав. Они разделись и разулись, и каждый их шаг отпечатывался на тысячу лет.
- Я еще одно стихотворение написал, — сообщил Внуков.— Вот послушайте.
Многоголосый шепот твоих волос,Многоволосый ливень взлетевших гроз,Дождь на Земле из разноцветных полос,Жизнь на Земле рвется сквозь жизнь твоих волос.Маза вспомнил Хвостика, вспомнил свой роман и опечалился.Многолучистый веер твоих ресниц,Многоресничный ветер любимых лиц,Солнечный свет весь из танцующих спиц,Светила небес сияют на спицах твоих ресниц.
- Если бы ты, Ричард... — начал было Витька, но Ричард с грустью перебил его:
— Прежде чем что-нибудь сказать, Витька, подумай, интересно ли это окружающим.
Витька помолчал, тяжело дыша, и ответил:
— Я Свинью больше не буду замечать, потому что он меня в душе ненавидит, и тебя, Ричард, не буду.
Ричард споткнулся, тоскливо махнул рукой, скис и спрятал глаза.
Они шли по гребню плотины и смотрели в глубину речной поймы, в эту даль, синюю и нереальную. Они видели пространства лугов и холмы, поросшие лесом, блистающий извив речки, съежившуюся биостанцию и уж совсем крошечную спичку водонапорки далекого города Лучегорска.
— Видишь вон там на склоне щелповник? — негромко спросил Мазу Николай Марков.
— Какой щелповник? — не понял Маза.
Николай оглянулся на недоумков и коротко ответил:
— Потом.
После плотины тропа уходила в лес, который и славился земляникой. Вскоре Пузан, Свинья и Внуков исчезли в разлапистых папоротниках, и лишь Ричард одиноко сидел вдали на пенечке и что-то переживал.
— «Потом» пришло? — спросил Маза Николая.
Николай долго молчал.
— Щелповник — это лес, в котором водятся щелпы, — наконец сказал он и посмотрел Мазе в глаза.
Маза ждал продолжения. Николай сдался:
— Экотоп биостанции феноменален тем, что в нем собраны почти все биогеоценозы края. Это позволяет предположить здесь и существование внематериальной формы жизни, которую принято называть щелпами. Их обнаружил Пальцев, когда ставил опыты по фотосинтезу и закрывал на ночь растения стеклянными колпаками. Утром некоторые колпаки оказались пусты. Дело происходило вон в том лесу. — Николай протянул длинную руку.
— В щелповнике, — подсказал Маза.
— Да. Щелпы могут принимать облик любого растения, животного и человека. Их ареал — щелповник. Почему так — никто не знает.
- Может, — предположил Маза, — под щелповником руды какие особенные, ископаемый урюк...
- Нету там урюка ископаемого, — ответил Николай. — Человек, который сроднился со здешними местами, явственно чувствует здесь присутствие чего-то иного. Иногда даже видит. А если случайно заденет щелпа, то может заболеть щелпизмом. Это выражается в том, что человеку нигде, кроме биосганции, жизни нет.