Читать интересную книгу Соль. Альтераты - Кретова Евгения

– Спасибо, не нужно, я здесь по делу, – девушке-администратору пришлось чуть наклонить голову, чтобы расслышать ответ, а гость тем временем стремительно двинул к небольшой сцене.

– Молодой человек, в одежде у нас нельзя! – крикнула администратор и рванула за гостем. Ловко догнав, преградила дорогу и повторила: – Молодой человек, в верхней одежде в зал нельзя.

– Кто молодой человек? – незнакомец сбросил, наконец, капюшон, открыв девичье лицо. По плечам рассыпались серебристые змеи дредов с подвешенными к ним пиратскими монистами и этническими бусинами. Незнакомка смотрела с издёвкой, наслаждаясь тем, как вытянулось лицо администратора, как округлились глаза и часто-часто заморгали. А рот приоткрылся, собираясь что-то сказать, но слова потерялись где-то на пути мозг-язык.

Девушка-администратор обмякла и шумно сглотнула:

– Простите, пожалуйста, но вам лучше воспользоваться гардеробом для гостей, – промямлила она.

Незнакомка, на вид едва восемнадцать, от силы – девятнадцать, невысокая, худенькая, темно-синие глаза смотрели с вызовом, на губах играла тонкая усмешка.

– Опять осечка. Я и не гость, – губы синеглазой растянулись в широкой улыбке, совершенно не тронув ледяной синевы глаз. Она кивнула музыканту – высокому харизматичному мулату с густым ёжиком на одной половине головы и каскадом брейдов – на другой. – Я вот с ним… Здорово, Скат.

Мулат кивнул, не прекращая играть. Мелодия из известного блокбастера в его исполнении едва сохранила главную музыкальную тему и угадывалась с трудом.

– Опаздываешь, – коротко бросил он. Синеглазая скинула куртку с плеч, сунула её в угол, за колонку. – Что поем?

– Давай «Калипсо», – мулат прищурился.

Синеглазая кивнула и подошла к стойке микрофона.

Взрыв – звук обрушился на гостей паба, заставил прекратить беседы и повернуться к сцене. Ритм изменился, став сумрачно-тревожным.

Синеглазая прикрыла глаза, впитывая в себя эти звуки.

– В потоках чёрных, Под сердцем тьмы, Где ангел ждёт… В лучах мечты, – её голос то сливался с глубоким и гулким басом, то вырывался легкокрылой птицей ввысь, нежный и звонкий, глубокий и порывистый. Поразительный эффект: каждому, присутствовавшему в зале, казалось, что эта хрупкая девушка поёт для него. – Исчезнет небо, Пройдут дожди, Но ты не скажешь мне «прощай»…

С верхнего этажа спустился немолодой мужчина, занял свободный столик у выхода из зала. Подозвал официантку. Та, быстро приняв заказ, принесла ему два высоких стакана и бутылочку питьевой воды без газа. Мужчина скрестил руки на груди и откинулся на спинку высокого кресла. Его взгляд был обращён на тонкую фигурку в лучах софитов. Губы плотно сжались, по лицу пробежала тень, осев в уголках серых глаз.

– И мы пойдём на небеса, Оставив на других, Мечты, дела, любовь, Надежду выжить, – повторял голос певицы, переходя в грудной регистр. Она пела так, словно это было последнее выступление в жизни. Последний раз перед тем, как уйти на небеса.

Песня оборвалась, выбросив слушателей в вязкую тишину. Синеглазая, словно очнувшись, отошла от микрофона. Этого движения оказалось достаточно, чтобы зал взорвался аплодисментами. Девушка смущённо поклонилась, и тут же, заметив в углу пожилого мужчину, будто окаменела. Глаза потемнели, уголки губ тревожно опустились.

– Ты в норме? – Скат подошёл сбоку, чуть приобнял за плечи, отгораживая от зрителей – её замешательство он воспринял по-своему.

Девушка торопливо кивнула, выныривая из-под его руки и направляясь в зал, к неприветливому мужчине, продолжавшему сидеть, скрестив на груди руки.

Она прошла через зал под любопытными взглядами гостей, замерла в полуметре от столика сердитого мужчины. Синие глаза стали неприветливо черными, губы сомкнулись в напряжённую линию.

– Не ожидала тебя здесь увидеть.

Мужчина оглядел её с ног до головы, зацепившись взглядом за дреды, рассыпанные змеями по плечам, презрительно скривился:

– Признаться, я был ещё больше удивлён. Не каждый отец готов увидеть свою дочь в качестве певички в кабаке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Да, не повезло тебе, – вздохнула девушка, усаживаясь на свободное кресло напротив. – Сам-то что по кабакам шляешься?

Отец сверкнул глазами:

– Анна! – его голос сорвался на возмущенный крик, заставив оглянуться парочку за соседним столиком. Отец взял себя в руки, прошипел: – Не смей говорить со мной в таком тоне!

Девушка равнодушно пожала плечами, пододвинула к себе бутылочку с питьевой водой, откупорила крышку и плеснула в ближайший стакан. Поднеся его к губам, остановилась, посмотрела выразительно на мужчину:

– Можно? – и, не дожидаясь разрешения, выпила залпом. – Так зачем ты здесь?

Она облокотилась на тёмную, искусственно состаренную столешницу, рубашка сползла с худого плеча, оголив женственный изгиб. Отец прищурился, не в силах оторвать взгляд от странного объекта сбоку на шее: тонколапый паук с жирным брюшком. Хищные хелицеры расставлены, коготки почти впились в тонкую беззащитную кожу, ходильные ножки агрессивно согнуты, капля света играет на гладкой поверхности чёрного экзоскелета. Мужчина помрачнел и нервно сглотнул:

– Что это?

Девушка спрятала улыбку, автоматически поправила ворот рубашки:

– Три дэ тату. Черная вдова. Прикольно, да? – Она, кажется, начинала успокаиваться.

Отец прикрыл глаза, вздохнул.

– Как давно ты занимаешься этим непотребством?

Девушка изогнула бровь:

– Что именно ты называешь модным словом «непотребство»? Татушку, дреды или экстрим-вокал?

Отец дёрнул плечом, словно затвором автомата:

– Ты прекрасно понимаешь, о чём я, не строй из себя идиотку! – парочка за соседним столиком опять оглянулась. – Как давно ты поешь в кабаках?

Девушка тяжело посмотрела, в глазах плескалось чернильно-чёрное небо.

– Вообще тебе повезло, это был мой дебют в этой ипостаси, – прошептала девушка, руки крепче сжали прозрачные бока высокого стакана. – Но, судя по сегодняшнему успеху, на уик-энды нас точно будут приглашать.

Она испытующе разглядывала отца. Отметила про себя, как тот постарел – худоба ему не шла, на губах вертелся злой комментарий о том, что молодая жена плохо кормит. Анна сдержалась. Напомнила себе, что обещала матери не обострять.

Он перестал жить с ними, когда Анне было семь. Она до сих пор помнит тот вечер, когда проснулась от нависшего над ней тревожного ожидания чего-то страшного и непоправимого. В кухне горел свет. Она встала, прошлёпала босыми ногами по коридору. Тогда она в первый и единственный раз в своей жизни увидела, как ругаются родители. Остервенело. Бесшумно. И оттого ещё более страшно.

Отец, хищно нависнув над мамой, что-то шептал ей, выплёвывая слова, словно яд. Мама прятала лицо, закрывалась ладонями, а плечи вздрагивали от каждой брошенной отцом фразы.

Эта сцена навсегда поставила её на сторону, противоположную отцу. Не разбираясь в причинах, не вслушиваясь в объяснения, не обращая внимания на доводы, она неистово отстаивала любую точку зрения, лишь бы не отцовскую.

И однажды он просто собрал вещи и уехал. Официально – на раскопки, он тогда впервые получил грант на полевые исследования на Чёрном море. Из той экспедиции к ним он так и не вернулся.

Мама повесила новые занавески и продала супружескую кровать.

Отец иногда мелькал на горизонте, вроде даже перечислял какие-то деньги – Анна никогда не спрашивала, а мама никогда не рассказывала подробности. Года через три он женился повторно. Кажется, банально на своей студентке. Потом снова развёлся и женился ещё раз – Анна уже не вникала в подробности. Словно сводки с чужого фронта.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

За почти тринадцать лет можно было бы привыкнуть. Но не получалось. При каждой встрече в груди поднималась обида, а в воспоминании вставала та безобразная сцена в кухне и его горящие неприязнью глаза.

– Я не хочу, чтобы ты тут пела, – отрезал отец, вырывая девушку из воспоминаний. Та удивлённо хмыкнула:

– Мне кажется, право вмешиваться в мою жизнь ты потерял много лет назад. К тому же, я совершеннолетняя, – Анна понимала, как это предсказуемо звучит, нахмурилась. – Слушай, а чем тебе это не нравится? Я зарабатываю деньги, на свою учёбу, между прочим. Разве это плохо?