– Да сами толком ничего не поняли. Ветер резко поменялся. Холодный фронт из-за горизонта, быстро приближающийся шторм. И в одно мгновение все стихло.
Аня кивала, куклой-неваляшкой раскачиваясь на мокрой прорезиненной палубе.
– Хорошо, парни тогда не всплыли ещё. Когда все началось, они как раз на шестиметровой отметке отсиживались, декомпрессию проходили.
– Говорят, у них там тако-ое было…
Аня встрепенулась, вспомнив мраморное лицо призрака:
– Что?
– Тимоха видел, как корабль под воду ушёл. Не наш. А тот, который уже давно на дне.
– И ещё, будто днище как лезвием срезано, и из него полезло что-то, – Боря пожал плечами.
Али отмахнулся:
– Небось, азотный наркоз, вот и глючит парня.
Анна знала, что «не глючит», но промолчала.
Восковое лицо подводного призрака стояло перед глазами…
Словно в довершение неспокойного дня ночью опять приснился неясный образ незнакомого юноши. Грудь разрывало от любви и боли, пока её не пронзила ледяная стрела, пригвоздив к волглым простыням, а по спине пополз липкий холодок. И вот уже – сине-чёрная темнота и холодное дыхание у виска. Мутный силуэт из морской глубины, из преисподней. Невнятный шёпот. Треск свечи. Скрип рассохшихся половиц. Навязчивый запах прогорклого масла и чёрной смолы. Плотная, как покрывало, мгла застилает глаза, забивает лёгкие. Мгла рассеивается в белёсую муть, руки хватают её лохмотья, рвут эти ленты погребального савана и соскребают до пустоты.
Анна кричала.
Подхваченный испуганными чайками вопль поймали притихшие волны, торопливо унесли по яркой лунной дорожке к горизонту.
Анна дрожала. Вцепившись в собственные руки, до крови исцарапала кожу. Теперь багровые полосы темнели в свете светодиодного фонаря.
Девушка спустила ноги с кровати, нащупала холодные тапочки, вышла из палатки. Ветер мягко обнял за плечи, погладил лицо.
– Княжич, – хриплый голос у самого уха.
Анна испуганно выдохнула и оглянулась в пустоту: лагерь археологов спал.
3Днем, спрятавшись в тени навеса, она чистила четвёртый килограмм картофеля. Гора очистков медленно росла, в наушниках гремела музыка, к которой всё никак не рождались стихи: Скат сделал ещё одну аранжировку, она была крутая, но слова песни так и не складывались.
Даже сейчас, в лучах полуденного солнца, Анна дрожала.
Кто-то дёрнул за проводки. Музыка пропала из левого уха, в правом стала звучать плоско и безлико.
– Привет работникам неумственного труда! – Тим перевернул вверх дном алюминиевое ведро, плюхнулся на него, усаживаясь рядом с Анной.
Та неприветливо глянула на него, но промолчала. После пробного погружения прошло два дня, и он ни разу за это время не подошёл, не поговорил, не рассказал, что было там, на глубине. А она спрашивала, затаив дыхание, ждала – он только отшучивался в ответ. Вот и сейчас, чего, спрашивается, припёрся?
Анна насупилась, взяла в руки следующую картофелину. Тим понимающе кивнул:
– Обиделась, да? – девушка вырезала кончиком ножа желтоватые глазки. – Правильно. Я бы тоже обиделся. – Он прищурился и посмотрел на палящее зноем солнце. – Но, если тебе интересно, расскажу.
– Не интересно, – отрезала девушка, отправляя очищенный корнеплод в ведро с водой.
– Тогда тем более расскажу. Гришка не видел ничего, кстати. Так что имей ввиду, Али может быть прав, и всё это – проявление азотки…
Он подождал, наблюдая за тем, как девушка с остервенением чистила уже очищенную картофелину, вздохнул:
– Не знаю, как объяснить. Знаешь, мультики когда рисуют, фигурку изображают на прозрачной плёнке. И делают много-много повторений, чтобы фигурка начала двигаться, оживать…
– Сейчас всё на компе делают, – Анна старалась сохранить равнодушную маску на лице.
– Ну, принципы-то те же. Я на ютубе видел, – авторитетно заявил парень. – Короче. Дело было так. Нам ещё шесть метров подниматься, зависаем по инструкции. Думаем о жизни, о планах. Я стихи сочиняю, чтоб тебя очаровать при всплытии. «Потомок грозных королей влюблён как пылкий дуралей»…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Это уже до тебя сочинили. В мультике про диких лебедей, – Анна снисходительно покосилась на него, бросила картофелину к очисткам. Чертыхнулась под нос, спохватившись. Подобрала торопливо и бросила, наконец, в ведро с водой.
– Да? – Тим изобразил удивление, ухмыльнулся, наблюдая за суетой вокруг клубня. – Ну, значит, вспоминал… Прикинь, вокруг даже медуз нет.
– И долго так «зависать» приходится?
– Ну, минут сорок. Если на глубине не больше тридцати минут был, – он взял второй нож и принялся помогать девушке, срезая кожуру тоненько-тоненько, бережно. Аня покосилась на его ловкие руки, закусила губу. А дайвер продолжал: – И вот будто волна пошла не горизонтально, а вглубь. Это и Гриха видел, подтверждает. В ушах – свист, и будто разговор в динамиках. Мы «приём, вас не понять». А оттуда шёпот. Язык не наш вроде даже, – он пожал плечами. – Тут парни врываются, сообщают о приближении шторма.
– Это опасно?
– Конечно. На глубине-то все более-менее спокойно, но выброску будет рвать. Ребята на поверхности, катер рискует перевернуться. Но нам ещё тридцать минут болтаться. Иначе – кессонка. Пока под водой пузырьки азота скапливаются в крови, при резком всплытии слипаются, проникают в ткани. Кровь «закипает» как бы. Короче, каюк, – он отправил дочищенный картофель в ведро. – Оно, конечно, рядом корабль обеспечения, там врач, барокамера специальная. Но рисковать все равно очково. Решили с Грихой подождать. Как бы, даже если шторм начинается, не сию же минуту он нагрянет…
Он замолчал, задумавшись:
– И что? – Анна затаила дыхание. – Рябь пошла, что дальше-то?
– Рябь пошла. Потеря связи. Даже с Гришкой друг друга перестали слышать. Сигнализируем друг другу, перемигиваемся. Море, хоть мы и на глубине ещё, будто закипело. Тени с поверхности. Смотрю: откуда ни возьмись над нами прямо – днище корабля. Не наш катер, наш катер метрах в пяти болтается, в сторонке. И вообще днище не современного судна, а древнего какого-то… Ладья или как там их называли. Метров тридцать в длину, что-то около восьми в ширину. Накренилось кормой вниз. И прямо на нас с Гришкой, значит, заваливается. Стремительно, будто на дно его кто утягивает. Весла в щепки. На нас прёт, прям всей массой налегает, темнота вокруг, них… – он запнулся, покраснел. – Ничего не видно. Только я понимаю, что корабль этот над головами нашими – не настоящий.
Анна схватила его за руку:
– Как ты это понял?
Тимофей с удивлением покосился на девичьи пальцы на своем запястье, откашлялся:
– Вот щас не ржать только…
– Не буду, – Анна едва удержала себя, чтобы не сложить ладони на манер молящейся Магдалены.
Тимофей с сомнением уставился на неё, вздохнул.
– Прозрачный он был, светился в темноте. Будто из лунного света собранный. – Он не сводил с неё глаз, отчётливо улавливая, что девушка от него что-то скрывает и интерес её – не простое любопытство.
Она закусила губу, задумчиво повторила:
– Прозрачный…
– Угу, типа того. Призрак. На глубине метров трёх от поверхности его как консервную банку вскрыло что-то изнутри.
– Из трюма?!
Он кивнул:
– Днище оторвало и отбросило в сторону. А из трюма выбралось что-то белое.
– Это не что-то, это кто-то. Женщина, – подсказала девушка.
Парень отбросил в ведро очищенный клубень.
– Похоже на то. Женщина молодая… Знаешь. Вода при температуре около нуля становится хрупкой. Одно движение, и кристаллизуется. И вот я тебе поклясться могу – вода с её появлением стала густой, липкой, как майский мёд. Замерла на мгновение. И от этого призрака ледяными пиками холод идёт. Как морской ёж глубина ощетинилась. – Тимофей дотронулся до своей груди: – Вот здесь даже студёно стало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он перестал рассказывать, застыл. Но Ане этого оказалось мало.
– И куда она подевалась, эта женщина из корабля?