Он поморщился.
– Одного не помню – зачем им было лишать жизни тех, кто любил их? Если любовь длилась двенадцать дней, она могла длиться вечно, – проговорил дядя. – Я бы сумел с ними договориться. – Он улыбнулся. – Убедить их, доказать им…
Шурочка резко повернулась к нему.
– Вы так думаете? – спросила она.
– Конечно.
Шурочка нарочито шумно вздохнула:
– Если бы вы имели дело с амазонками, то я осталась бы одна на белом свете, как Лидия Жирова. – Она фыркнула. – Вы переоцениваете себя.
– Ах какая ты сегодня… непочтительная. – Он изобразил на лице строгость, а круглые щеки Шурочки стали еще круглее, когда она расхохоталась, пшеничные локоны заплясали.
– У амазонок был матриархат. Они знали, что как только оставят мужчин жить после двенадцатой ночи любви, он исчезнет с лица земли. Понимаете?
– Хитрули, – проворчал дядюшка. А Шурочка удивилась – как забавно звучит детское словечко в устах усатого пожилого мужчины.
– Но вы сами… – продолжала Шурочка, – разве не чувствуете, что в вас летят стрелы с богато украшенной колесницы? – Она сощурилась, глядя на него. – Вы думаете, их посылает вам амур, да?
Дядюшка поерзал на диване, словно спина устала от неловкой позы.
– Воплощение дерзости, вот ты кто, – наконец проворчал он. Шурочке показалось, что гладко выбритые щеки слегка порозовели. Да он еще способен смущаться! – Но должен заметить, что стрелы, о которых ты говоришь так открыто, могут принадлежать и амуру. Его стрелы… гм…
возбуждают, а вот стрелы амазонок – разят наповал. Но я все еще жив, как видишь.
– Значит, двенадцатой ночи… гм… у вас еще не было, – проговорила Шурочка и церемонно поклонилась.
– Я достаточно хорошо научился различать разновидности стрел, – усмехнулся Михаил Александрович. – Надеюсь, ты тоже научишься отличать одни от других.
– Я этому научилась давно, сэр Майкл. – Она махнула рукой.
– Вот как! – Он хотел возмутиться, но Шурочка перебила его:
– Простите, дядя, я сегодня на самом деле могу показаться вам дерзкой. – Она скромно опустила глаза.
Шурочка догадывалась, к чему он клонит. Но решила удержаться от лишних слов. Интересно, как станет сэр Майкл добиваться от нее того, что наметил?
О том, что в жизни дяди появилась Елизавета Степановна Кардакова, она уже знала. Это ей принадлежит множество самых разных колесниц – экипажи, дрожки, кареты. Кардакова – известная извозопромышленница. Она надеется склонить дядю к браку. Но если спросить ее, Шурочку, то стрелы, которые она посылает в дядю, может быть, и принадлежат Амуру, но какому-то перезрелому. Или заскучавшему от безделья. Она так и видит его детское личико со взрослой печалью на лице. Такой амур, кажется ей, заразился купеческой расчетливостью.
Сказать об этом дяде?
Неожиданно для себя Шурочка испугалась – не время развивать опасную для себя тему. Потому что не только жирная черта срока, отпущенного Алеше для поисков золотой жилы, подталкивала ее действовать, но и то, о чем сказал ей дядя. Есть жених, брат Кардаковой. Дядя хочет, чтобы она приняла этот вариант.
Михаил Александрович молчал. Значит, сейчас он не готов обсуждать с ней тревожную тему. Что ж, и она не будет подталкивать его.
– Значит, я еду с вами завтра? – спросила Шурочка.
– Конечно. Я буду рад твоей компании. Но… сегодняшнюю тему мы продолжим. У нас будет время в имении. Сядем вечером в нашем родовом гнезде, попросим у Никиты чаю с мятой и подебатируем всласть…
3
Далеко-далеко от Москвы, и от Тверской губернии тоже, среди алтайской тайги, Алексей Старцев шел к своему ночлегу. Казалось, силы вот-вот покинут его и никогда больше не вернутся. Причем силы не физические, они – он уже знал это – быстро восстанавливаются. Особенно от удачи. Но она обходила его стороной. Или он плутал другими тропами.
На исходе была вера. Где взять ее, чтобы снова – завтра, послезавтра и через два дня – до самого крайнего предела во времени, ему отпущенном, топтать тяжелыми сапогами землю? Где взять терпения, чтобы просить Господа, молить природу-мать отдать ему то, что так ему нужно, – золотую жилу.
Зимовье вывернулось из-за поворота реки. Он улыбнулся – какая услужливая и живая избушка! Она похожа на его рабочих, вдруг пришло ему в голову.
Партионные рабочие, которые ему достались, в большинстве своем – бывшие каторжане. Он никогда не расспрашивал, за что и почему они оказались в этой роли. Кто объяснит ему самому до конца, почему отец принял столь строгое решение по отношению к его жизни? Разве не каторгу он обещал ему? Для него монастырь, да простит его Господь, хуже каторги.
Причины отцовского решения он знал. Матушка его умерла вскоре после рождения – такое случалось часто и мало кого удивляло. Мальчика выкормила своей грудью жена священника, друга отца. За что он пообещал Алешу Господу.
Алеша вышел из нежного возраста и сказал папаше, что не прельщает его монашеская жизнь. Он хочет учиться на горного инженера. Отец согласился, в одиннадцать лет он отдал его в Петербургский горный кадетский корпус. Сын закончил курс и вышел прапорщиком.
Но отец поставил условие – если к двадцати одному году сын не найдет золота в недрах земных во благо России, значит, Всевышний не считает его достойным своих сокровищ. Это станет знаком – Господь не одобряет занятие Алеши, и тогда он уйдет из мира… Прямо отсюда – в монастырь. Это значит, он никогда не увидит Шурочку. Разве что во сне, усмехнулся он. Но и это едва ли – монашеская жизнь такова, что женщины во сне не снятся.
Алеша бывал в Барнауле, брал книги, изучал разные религии, вникал в суть монашества, пытаясь отыскать для себя в новой сфере что-то такое, что тронуло бы душу или позвало… Но монашество, которое сначала появилось у буддистов, потом у христиан, не манило его ничем. А новость, что у протестантов вовсе нет монашества, обрадовала.
Но какой резон скорбеть по тому, чего нельзя изменить? – наконец сдался он. Единственное, что возможно, – выполнить условие отца.
В избушке тепло еще осталось – вечером он хорошо протопил печь. Наверное, даже чрезмерно, потому что снова видел во сне Шурочку. Она прислала ему свою фотографию, сделанную в Лондоне. Подумать только, она пишет, что стоит перед входом в подземную железную дорогу. По ней люди ездят каждый день. Под городом. Это сколько нужно выбрать породы, чтобы пустить поезда! А Шурочка стала еще красивее.
Всю ночь она не давала ему покоя. А под утро приснилось, что его ласкала не одна женщина, а множество. И он… подумать только – он справился со всеми…
Алеша вздохнул. Это всего лишь сон. Он дал себе обет – ни одной женщины не коснется он до Шурочки. Чего бы это ему ни стоило. Он возьмет лопату, станет перекапывать землю до изнеможения, до остановки сердца. Но разве это чрезмерно ради любви?