Появившиеся под моим углем без предупреждения, лицо с моего наброска, похоже, навсегда поселилось в моем мозгу. В моих снах я нахожусь на площадке наверху нашей лестницы, смотрюсь в зеркало в полный рост, и лицо женщины смотрит на меня в ответ. Где-то снаружи горит огонь, потому что языки пламени мерцают на стенах, и звуки криков людей отдаются далеким эхом. Улыбка женщины — холодная, жестокая гримаса. Когда я смотрю в зеркало, она начинает смеяться. Я просыпаюсь каждый день с маниакальным звуком, который все еще звенит у меня в ушах, представляя, как воняет старым огнем в моем носу.
Сны — не единственная странная вещь. Все, что может пойти не так с нашим домом, происходит на этой неделе.
Во-первых, это водопровод. Коннор сказал, что заставить его работать будет непросто, но с тех пор мы застряли на треснувшем водопроводе после сломанной трубы. Городской департамент водоснабжения не сотрудничает, и каждый раз, когда Коннор думает, что все исправил, что-то идет не так. Затем электроэнергия. В настоящее время мы используем генератор, но предполагалось, что это будет временная мера, и мы оба устали от ограниченного доступа к электричеству. В дополнение к реставрации, Коннор проводит работы в других местных местах и сейчас работает над домом всего в одной миле от нас.
— Я включил там электричество через два дня, — говорит он мне однажды вечером, его лицо искажено разочарованием, когда генератор снова ломается. — И все же мы здесь уже месяц, а я все еще не могу даже попросить техника включить его на дороге.
Но больше всего раздражает ураганный подвал в боковой части дома. — Двери не просто заперты, — говорит Коннор однажды днем, показывая мне, где трава и сорняки выросли над приподнятым бетонным блоком. — Они были зацементированы. Кто-то действительно не хотел, чтобы туда вломились.
— Может быть, там внизу есть сокровища, — шучу я.
— Может быть.
Коннор раздраженно пинает цемент. — Но это будет долгая, потная работа с отбойным молотком, чтобы отбить его. Сезон ураганов быстро приближается, и нам нужен доступ. Он смотрит на меня.
— Если только ты не решила продать дом. Мы все еще не говорили об этом, Харпер.
И я все еще не рассказала ему о визите Антуана. Я больше не видела его и ничего о нем не слышала, и с моего первого дня Джереми вообще не был в классе. Это странно. Но я ничего этого не говорю Коннору. Вместо этого я говорю: — Что ты думаешь?
Он садится на землю, и я сажусь рядом с ним, играя с травинкой. — Я думаю, что хочу, чтобы мы были счастливы здесь, — тихо говорит он. Он бросает камень с холма. — И до сих пор не случилось ничего, кроме всей этой драмы. Сначала это дурацкое проклятие, все слухи в городе. Потом эти письма адвокатов и это предложение больших денег. Теперь все проблемы только с тем, чтобы включить воду и электричество.
Он смотрит на меня.
— Может быть, мне следует поговорить с советом по грантам и выяснить, могу ли я изменить предложение для другого местечка вдоль реки здесь. Тогда мы могли бы просто продать и купить что-нибудь другое. Что-то без проклятия или давно потерянного члена семьи, решившего выкупить дом обратно.
Я смотрю вниз по склону на воду.
— Если бы решение было только твоим, — медленно говорю я, — если бы меня здесь не было, чтобы повлиять на него, что бы ты сделал?
— Это несправедливо, Харпер. Это не только мое решение.
— Но что, если бы это было так?
Я настаиваю. — Ты бы выдержал это или купил бы что-нибудь новое?
Он протягивает руку и поднимает меня на ноги. — Я хочу тебе кое-что показать.
Мы идем в заднюю часть дома, в то, что раньше было библиотекой. Коннор подходит к дальней стене и нажимает на книжный шкаф. Что-то щелкает, и, к моему изумлению, вся стена распахивается, открывая вид на лестницу, ведущую вниз в темноту. — Я прошел по нему большую часть пути, — говорит Коннор, ухмыляясь мне в лицо. — Я думаю, что она ведет в подвал урагана, но дверь внизу сделана из усиленной стали. Она тоже заперта. Еще больше секретов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Это невероятно.
— Правда же.
Он ставит полку на место и поворачивается ко мне лицом. — Я знаю, что последнее, что нам нужно, это проклятия или драма. И что покупка такого места, как это, все равно что затянуть петлю на нашей шее. Но если я смогу это провернуть, Харпер, то здесь есть целая довоенная тропа, на восстановление которой есть средства. Я буду зарабатывать достаточно, чтобы никому из нас больше никогда не пришлось беспокоиться о том, сможем ли мы позволить себе медицинскую страховку. Или плату за обучение в колледже.
— И это все, Коннор? Неужели дело действительно только в деньгах?
Я оглядываюсь на безмолвные стены.
— Ты мог бы выбрать любой из здешних особняков для своих планов. Но ты выбрал этот. Почему?
Коннор медленно кивает.
— Возможно, ты этого не помнишь, — говорит он. — Но когда Тесса заболела, я принес стопку фотографий подходящих развалин вдоль этой части реки. Ты сразу же выбрала этот дом. Ты сказала, что в нем есть что-то особенное.
Он улыбается моему удивлению. — Я знал, что ты не вспомнишь. Но дело было не только в том, что тебе это нравилось. Я тоже это почувствовал. С первого дня, как я его увидел, этот дом показался мне просто местом, где живут семьи. После последних двух лет ни у кого из нас больше нет семьи. Ну, — он пожимает плечами, — я полагаю, есть мой отец, но ты знаешь Гарета.
К сожалению, я знаю, он пьёт не просыхая, чтобы даже понять, что Коннор покинул Батон-Руж. — Это место казалось местом, где можно пустить корни и остаться. Я знаю, что нас осталось только двое, Харпер.
Он слегка улыбается мне. — Но я думаю, что хочу этого для нас. Дом, где мы сможем быть семьей друг для друга. Где мы сможем создать свои собственные семьи. Место, куда мы всегда можем вернуться. Дом, где ты можешь нарисовать фрески на стенах и построить теплицу, может быть, даже открыть свой собственный садовый центр, как ты хотела. А потом однажды, когда твои картины будут висеть в галерее, и у тебя будет роза, названная в твою честь, ты сможешь рассказать своим детям о том, как дядя Коннор и мама жили в доме, когда в нем не было ничего, кроме гнилых половиц и злющих мошек.
Это так необычно для Коннора — говорить что-то даже отдаленно сентиментальное, что слезы щиплют мне глаза. Картина, которую он рисует, — это та картина, которую я едва осмеливалась когда-либо позволить себе рассмотреть. Где-то на фоне потери мамы, а затем Тессы идея иметь собственную семью стала казаться мне опасной мечтой, просто еще одной вещью, которую у меня могут отнять. Тот факт, что Коннор предполагает, что это у меня будут дети, а не у него, является напоминанием о том, что я не единственная, кто так думает. У Коннора, вероятно, даже больше причин, чем у меня, бояться мечтать о будущем, наполненном семьей, и именно эта мысль, возможно, больше, чем любая другая, высушивает мои слезы и укрепляет мою решимость.
— Тогда мы не будем продавать.
Я иду на кухню и беру бумаги. — Мы собираемся построить жизнь здесь, в особняке, который мы оба выбрали. Я отправлю эти бумаги обратно адвокатам. И нам просто придется вместе противостоять проклятию.
— Ты действительно уверена?
Коннор озабоченно смотрит на меня. — Потому что, если мы сделаем это, будет нелегко, Харпер. У меня такое чувство, что треснувшие трубы и неохотные рабочие — это только начало наших проблем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На мгновение я вижу темные глаза Антуана Мариньи. — Я почти уверена, что ты прав насчет этого
Я улыбаюсь ему. — Но давай посмотрим правде в глаза. После последних двух лет, насколько все может быть плохо на самом деле?
Он криво улыбается. — Верно.