Уголь быстро движется, и день ускользает. Насекомые висят над медленно текущей рекой, отсвечивая в лучах золотого солнца. Лицо под моими пальцами я не узнаю, но я продолжаю, потому что иногда то, что происходит под углем, удивляет даже меня. Постепенно проступают черты лица: широкие миндалевидные глаза над угловатыми скулами, посаженные под высоким умным лбом. Скульптурные губы, слегка приоткрытые, как будто за ними скрывается тайная улыбка. Колье на шее со старомодным кулоном в центре, тронутое спиральными завитками волос, искусно ниспадающими из гладкой прически. Только когда я рисую изящный нос, я понимаю, что лицо не европеоидное, не чёрное и даже не коренное американское, а скорее нечто совсем другое, угловатое, дикое и невероятно красивое. Это также лицо, которое я никогда раньше не видела.
Я отступаю от мольберта. Двигатель вдалеке заглох. День угасает в сумерках, и воздух неподвижен. Кто ты? Я молча спрашиваю женщину на странице. Она смотрит на меня в ответ с понимающей улыбкой, и я понимаю, что нарисовала руку придерживающую занавеску, как будто она выглядывает из окна на вечеринку внизу. В ее глазах есть что-то такое, что заставляет меня чувствовать холод и беспокойство. Я поворачиваюсь, наполовину ожидая увидеть ее, притаившуюся в доме позади меня, но окна темные и пустые.
Я оборачиваюсь и вижу, что прямо передо мной дрейфует лодка. В кабине с взъерошенными волосами и руками, блестящими от солнца, стоит Антуан Мариньи, в свободной хлопчатобумажной рубашке и выцветших шортах, жутко похожий на пирата, которого я себе представлял раньше. Он одним плавным движением выпрыгивает босиком из все еще движущейся лодки на причал и ловко обвязывает ее веревкой.
— Привет.
Я слишком поражена, чтобы сказать что-нибудь еще.
— Привет.
Он улыбается, и я просто думаю, что, возможно, недооценила его по первому впечатлению. Когда он замечает набросок на моем мольберте, улыбка исчезает.
— Это ты нарисовала? — Он смотрит на рисунок так, словно увидел привидение. Я киваю. Заходящее солнце находит золотое отражение в его серо-голубых глазах, заставляя их сверкать светом. Он указывает на набросок. — Где оригинал?
Я хмурюсь. — Его не существует. Я придумала сама.
— Ты не могла просто придумать это лицо, — прямо говорит он. — Ты, должно быть, скопировала это с чего-то.
— Ну, я этого не делала.
Я начинаю возмущаться. — И поскольку ты появился здесь без единого телефонного звонка, может быть, тебе стоит попробовать представиться, прежде чем комментировать мою работу.
Я протягиваю руку. — Я Харпер Эллори.
Он смотрит на мою руку, но не берет ее. — Я знаю, кто ты.
Любой след его первоначальной улыбки давно исчез. — Мой племянник прислал вам на подпись кое-какие бумаги.
— А ты Антуан Мариньи. Я видела тебя сегодня в школе, ты забирал Джереми.
Я рада слышать, что мой голос звучит ровно.
— Но если ты пришёл за бумагами, я их еще не подписала.
— Почему нет?
Он складывает руки на груди и прислоняется к столбу.
— Потому что не уверена, что хочу продавать дом.
Он наклоняет голову.
— Я мог бы заставить тебя, — тихо говорит он.
— Да?
Я тоже складываю руки на груди.
— И как именно ты собираешься это сделать?
Его глаза встречаются с моими, удерживая их с тревожащей интенсивностью.
— Ты должна подписать бумаги.
— Правда?
Я поднимаю брови. — Это обычно работает? Появляешься в доме незнакомцев в сумерках и просто приказываешь им делать то, что ты хочешь?
Его глаза сужаются.
— Да, на самом деле, — медленно говорит он. — Как правило, это работает.
Мгновение мы смотрим друг на друга. Я испытываю странное ощущение, как будто воздух вокруг меня потрескивает, как дельта, когда издалека надвигается шторм. Легкий ветерок треплет мои волосы и бросает их мне на лицо. Он протягивает руку и смахивает их, затем отдергивает её, как будто этот жест удивляет его так же сильно, как и меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Снова подул ветерок. Слишком поздно я понимаю, что ветер задрал мой топ поверх шорт, показывая багровый шрам, пересекающий мой торс. Только я собираюсь стянуть его вниз, как рука Антуана останавливает меня.
— Что это? Его рука задерживается на обнаженной коже моей талии, другая покоится на деревянном столбе позади меня. Он так близко, что я могу вдохнуть его. Солнце ловит золотые блики, и под хлопчатобумажной рубашкой его кожа, кажется, светится полированным коричневым цветом. Я так растеряна тем, что нахожусь так близко к нему, что мои обычные ответы временно покидают меня.
— Мне удалили одну из почек.
Когда он прикасается к шраму, это как удар током по моей коже. — Почему?
— Потому что кому-то она была нужна.
Его палец медленно проводит по всей длине шрама. Я застываю на месте, остро ощущая его медленный путь вокруг моего туловища.
— Кому?
— Моей сестре-близняшке. Ее звали Тесса.
Это имя застревает у меня в горле, точно так же, как раньше у Коннора. Для меня странно, что именно сейчас, и для Антуана, я произношу имя Тессы вслух впервые с тех пор, как мы приехали сюда. Я его совсем не знаю. И все же по какой-то причине слова выходят из меня, которыми я ни с кем не делилась с тех пор, как умерла Тесса. Как будто слова обладают собственной волей, тянутся к Антуану и обретают форму без моего сознательного согласия. Это тревожит, но также странно успокаивает, как будто кто-то предлагает вам пальто, прежде чем вы поймете, что вам холодно.
Эмоция, которую я не могу определить, движется в глазах Антуана. Это не совсем сочувствие, но когда он делает шаг назад, что-то в его позе кажется немного менее жестким, чем раньше. Он бросает взгляд на мой динамик. — Ты слушаешь Людовико Эйнауди?
Я киваю, благодарная за смену темы.
— I Giorni — медленно произносит он.
— Да. The Days — перевожу я.
Рот Антуана дергается. — Действительно.
Он идет, чтобы отвязать веревку, привязывающую его лодку, затем останавливается и оглядывается на меня.
— На твоем месте я бы пересмотрел решение относительно продажи.
Он смотрит на меня так пристально, что я почти чувствую его взгляд на себе.
— Обязательно.
Я сохраняю свой холодный тон. — Ты очень ясно высказал свое мнение.
Он снова смотрит на меня, как будто я загадка, которую он пытается разгадать. Затем он спрыгивает в лодку так плавно, что едва вызывает рябь на воде, и включает двигатель.
Он бросает взгляд на причал.
— Спокойной ночи, Харпер, — говорит он странно официально.
— Спокойной Ночи, Антуан.
Лодка плывет вниз по реке, и я, нахмурившись, смотрю ей вслед.
Глава 5
Кошмары
Я плохо спала в ту ночь, и в следующую, и в следующую ночь. Мой покой нарушает не только встреча с Антуаном, хотя воспоминание о том, как его глаза сверлили меня, настолько тревожит, я начинаю судорожно копать суглинистую почву у реки, готовя ее к саду, вместо того, чтобы думать об этом. Но даже несмотря на то, что я ложусь спать измученный, с успокаивающим запахом земли под ногтями, это только для того, чтобы увидеть другое, еще более тревожное лицо, когда я сплю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})