Читать интересную книгу «У ворот английского могущества». А. Е. Снесарев в Туркестане, 1899–1904. - Михаил Басханов

В Новом Маргелане Снесарев присоединился к подполковнику Полозову, прибывшему туда несколькими днями ранее. Затем они отправились в Ош, где непродолжительное время провели в гостях у подполковника В. Н. Зайцева, воинского начальника Ошского уезда, занимаясь подготовкой к поездке через Памир. Подполковник Зайцев был в Туркестане личностью известной и пользовался заслуженным уважением. Активный участник памирских походов (1891–1893 гг.), начальник Памирского отряда и устроитель Памирского поста (1893–1894 гг.), автор нескольких военно-востоковедных работ, Зайцев по праву пользовался репутацией одного из лучших знатоков Памира. Накануне приезда Снесарева и Полозова у него гостил знаменитый шведский путешественник Свен Гедин (отправился в Кашгар с экспедиционным караваном 19 июля) и, предположительно, останавливался полковник Максуини (был в Оше около 25–26 июля)[49]. 17 августа Снесарев и Полозов через Ош, Гульчу по Большой Памирской дороге достигли Памирского поста. Из письма к сестре: «Я нахожусь сейчас в Памирах, в 400 верстах южнее гор. Оша на р. Мургаб… 11 дней как еду верхом по высотам 13–14 т. футов. Все вынес удачно; обыкновенно люди (в первый раз) подвержены головным болям, расстройствам желудка и течению крови из носа, рта и ушей… Температура на высотах и на данной географической широте – невозможная: открыто солнце – тропическая жара, закрыто и еще ветерок – стужа, в последнем случае еду по зимнему: бараний тулуп, валенки и меховая шапка… всегда набрюшник и голова укрыта фланелькой… Много видал нового и интересного, два раза охотился… словом еду с открытым ртом ребенка… Сегодня у нас дневка, а завтра мы с товарищем временно расходимся: он идет долиной р. Ак-су – более длинной (в обход афганской территории), а я пойду напрямик по перевалам, через четыре дня достигну афганской территории и 5 дней пройду по ней до границы английской… здесь подожду товарища… Со мной идут мой слуга Ата-бай, проводник (кэрэкэш) вьючных лошадей (у меня две) и несколько казаков (2–3)… Последние идут лишь два перехода, далее следую один… возможно, что афганцы меня не пропустят,… если не удастся пробиться, поверну на дорогу товарища (впрочем, этого не думаю…)… с англичанами я встречусь первый и буду проситься, чтобы они разрешили товарищу идти через другой перевал (Мэн-Тэкэ), а не через Килик[50] [который] слишком для него высок, суров и он его не перевалит… Сам иду последний с англичанами… Я посылаю тебе свои записки, веденные мною по Памирам… Я их вырвал из книжки, чтобы не подвергать опасности… Возможно, что афганцы или англичане отберут у меня записанное (подлецы афганцы могут отобрать и все); пусть хоть это будет сохранено… <…> По приходе на ночлег Ата-бай (слуга) готовит мне походную постель, в головах образок, рядом на сундуке револьвер, карты и книги. Это мой походный кабинет… Чаще всего, пообедав, приходится ложиться спать… утомление бывает так сильно, что если не дают сейчас есть, то я падаю на пол и моментально засыпаю… Раз на привале заснул под открытым небом, пошел дождь и мочил меня, пока не догадались разбудить… Если есть время, то я занимаюсь в кабинетике: пишу, читаю, изучаю карты…»[51].

Маршрут Снесарева пролегал по самой восточной оконечности Ваханского коридора, территории, которая, в соответствии с протоколом о разграничении на Памире 1896 г., принадлежала Афганистану. В своей восточной части Ваханский коридор соприкасался с Тагдумбаш-Памиром, права на который предъявляли как китайцы, так и канджутцы, но китайцы никогда не контроливали эту часть Памира фактически. Ближайший китайский пост в верхней части р. Тагдумбаш находился от Снесарева в 50–60 верстах по прямой, а с учетом горных путей и того более. Поэтому ожидать встречи с китайскими постами Снесареву не приходилось. Киргизский староста, исполнявший роль китайского пограничного надсмотрщика, встретился Снесареву только у пер. Калик, но он не мог предъявить Снесареву каких-либо вразумительных претензий. Что касается упоминания о предстоящем 5-дневном переходе по афганской территории, то в действительности этот переход (ок. 18 верст) был сделан Снесаревым форсированно в течение нескольких часов.

Из письма также не вполне ясно, в связи с чем Снесарев беспокоился о физических способностях подполковника Полозова. Последний в отличие от Снесарева хорошо знал район и имел опыт горной подготовки. За год до этого Полозов провел рекогносцировку дороги на Хорог через перевалы Одурди и Гушхон и р. Пяндж между Калаи-Вамаром и Лянгар-Гиштом. Полозов имел хорошее здоровье, но, как тогда говорили, был подвержен «туркестанской болезни», то есть мог иногда крепко выпить[52]. Не исключено, что Снесарев пересказал сестре подготовленный для британцев вариант объяснения причины, по которой Полозов не мог пройти через пер. Калик. Этот предлог мог понадобиться для получения разрешения Полозову пройти соседним пер. Минг-теке, весьма интересовавшим штаб Туркестанского военного округа. В письмах к сестре Снесарев мало упоминает о Полозове. В письме с Памирского поста он кратко пишет о своем спутнике: «Товарищ мой по путешествию человек хороший, но не моего склада. Он все уже успел мне рассказать в длинное путешествие и теперь мы едем с ним молча…»[53].

Как представляется, основные работы по разведке в Индии штаб округа возлагал на подполковника Полозова, как опытного офицера, к тому же курировавшего в штабе округа индийское направление (о чем было известно британской разведке). В пользу этого говорит и маршрут Полозова в Индии – по Северо-Западной границе Индии, личный осмотр им войск и стратегически важных территорий – Хайберского прохода, укреплений Пешавара и Кветты и др. Для облегчения сбора сведений Полозову под видом слуги был придан Кабир-шах, уроженец Кашмира, состоявший при окружном штабе практикантом по урду и персидскому языкам. Кроме того, именно Полозову по итогам поездки в Индию было поручено составить секретное военно-статистическое описание «Северо-Западная граница Индии», в то время как Снесареву поручили разработать военно-географическое описание Северо-индийского театра, менее значимого направления, и без разбора стратегических вопросов.

Следующее письмо написано Снесаревым из урочища р. Михман-джулы (в месте ее слияния с верхним течением р. Аксу) близ афганской границы: «Подошел к афганской границе и посылаю тебе продолжение (по момент) моих записок. Юрта моя стоит как раз на границе; предо мною то ущелье (сейчас все в тучах), по которому завтра я двинусь. Вот уже четыре дня, как иду совершенно один (мой товарищ отстал от меня на один переход и пойдет той дорогой, о [которой] я тебе писал). Завтра 30 верст придется идти по афг[анской] территории; выслал вперед разведчиков и они доложили, что афганцев не видно… Надеюсь завтра проскользнуть, для чего поднимаюсь с зарей.

Иду очень высоко (более 14 тыс. фут.), вчера ночевал под перевалом на высоте 16 тыс. фут., у Ата-Бая ночью пошла носом кровь: по спуске сегодня в долину Ак-су (13 тыс. фут.) ему стало лучше… заболеет он у меня и я останусь с дикарями один, без языка… Последние две ночи ночевал у памирских киргизов в юрте; с вечера пощупаешь еще около себя револьвер, а через две секунды так спишь, что могут унести не только револьвер, но и даже и самого за ноги…»[54].

После прохода через афганскую территорию Снесарев остановился у места слияния рек Калик и Кара-чукур. С этой стоянки он пишет письмо сестре: «Я нахожусь сейчас на китайской территории (у слияния р. Калика и Кара-Чукура)… Афганскую территорию проскочил благополучно – шел рано и в полном тумане (т. е. в облаках)… перевалил вчера перевал Михман-Юлы. Если бы ты могла себе представить, что это значит, по какой круче и камням приходится идти, лошади портят себе ноги… облака плывут уже под ногами, идешь по глубокому снегу, в 50 шагах пред собой видишь куски (край) ледника в 5 саж. толщиной… Товарищ мой отстал, англичанин не встречает, собственной палатки я не заводил и мне сначала пришлось спать под открытым небом, но к счастью, киргиз нашел в 4 верстах юрты; это оказались китайские надсмотрщики (около них живут и некоторые таджики)… Пришлось обрадоваться и надсмотрщикам, хотя их гостеприимством и кровлей надо пользоваться осторожно (обо мне немедленно послано известие китайскому начальству). Сегодня ожидаю английского офицера и товарища А.[А. Полозова] с [которым] двинусь далее и, вероятно, дня через 2 очутюсь на британской территории… Письмо посылаю со своим киргизом; надеюсь, что он благополучно проскочит через афганскую и китайскую территорию, и донесет письмо до Памирского поста, откуда его уже направят как следует. <…> Мои китайские надсмотрщики чуть не зашалили: послали за другими, стали собираться в кучки и говорить Ата-Баю, что как же это на чужой земле русский офицер живет, вида никакого не представляет и знать ничего не хочет… Я велел передать кучке, что если они сейчас же не разойдутся, то я начну дуть их нагайкой одного за другим; это подействовало и стража китайская успокоилась… Час спустя приехал английский офицер – молодой, очень простой (с виду) человек… Кроме английского не знает никакого другого, я не знаю английского (практически) и начался у нас такой разговор: он говорил своему переводчику по-английски, этот моему по-персидски, а мой (Ата-Бай) мне по-русски… Объяснившись о деле, перешли к болтовне и, т. к. переводчики были лишними, то начали: он мне по-английски, я ему по-французски (он понимать немного может) и беседа пошла за любую душу… Посидел он у меня часа 2, напился чаю, представил двух канджутских принцев (порядочных ослов) и уехал… Завтра с товарищем (он приезжает сегодня) двигаемся к англичанину… Тот же англичанин привез нам бумагу от политического агента в Гильгите, в [которой] он приветствует нас со вступлением на британскую территорию и желает нам прекрасно провести на ней время… Очень лестно, но конечно, по-английски лицемерно… Вероятно, за нами следит уйма шпионов…»[55].