О предстоящей поездке к Эзре Бихнеру он вспомнил только в половине четвертого. Словно сработал в нем какой-то механизм, выудивший из памяти нужную карточку.
Лаборатория Бихнера весь последний год терроризировала его. Они ежемесячно съедали годовой лимит, и Дубах сам не до конца понимал, каким образом ему удавалось вышибить из Захарова энергию для их ненасытной аппаратуры. Но похоже, они добились чего-то стоящего — судя по тону Эзры и его привычному лаконизму. Дубах в последний раз включил селектор.
— Я буду в Исследовательском, у Бихнера. Если поступят информации о «Дайне» и Проливах, передайте мне немедленно. Спасибо.
Исследовательский центр находился на равнине, километрах в пятидесяти от Совета, и Дубах решил добираться энтокаром. Это минут пятнадцать. Впрочем, через несколько месяцев здесь пройдет ветка автострады, и тогда время сократится до десяти минут.
Каждая минута, отвоеванная у пространства, была для Дубаха личной победой, потому что борьбе этой он отдал всего себя. В среднем согласно статистике каждый житель Ксении ежедневно тратит на транспорт около полутора часов. А это значит, что на полтора часа человек выбывает из активной жизни. Конечно, в дороге можно думать, можно читать, разговаривать по связи. Но все это — паллиативные решения. Компромисс. Уступка вынужденности. Дубах всегда ненавидел компромиссы, хотя ему и случалось — достаточно часто случалось — идти на них.
Бихнер поднялся ему навстречу.
— По вашему появлению можно проверять часы, Тудор! Признайтесь по секрету — я никому не скажу! — с вами не работали вивисекторы Оффенгартена?
Дубах рассмеялся: Оффенгартен занимался проблемой биологических часов.
— Нет, — сказал он. — Я по характеру не гожусь в подопытные. Ну так какими чудесами вы хотите меня поразить?
— Как вам сказать, Тудор? Имейте терпение, сами увидите.
И Дубах увидел.
Внешне все выглядело весьма буднично. Стол — большой лабораторный стол с матовым покрытием из дендропласта. На каждом конце стола стояло по маленькой клетке, в одной из которых спокойно охорашивался белый мышонок. От обеих клеток вертикально вверх уходили пучки проводов.
— Начнем? — спросил Бихнер.
— Я весь внимание, — сказал Дубах, и это было правдой. Исследовательский центр был его детищем в полном смысле слова. Если транспорт на Ксении существовал задолго до появления Дубаха и он лишь способствовал росту, расширению, совершенствованию коммуникаций, то Центр создавал он — от начала и до конца. Он сумел подключить к работе самых талантливых ученых — не только Ксении, но и других планет. Бихнера, например, он сманил из Института Физики Пространства. Центр доставил Дубаху хлопот не меньше, чем все транспортные сети вместе взятые. Он поглощал энергию в неимоверных, фантастических количествах. Он требовал самую уникальную аппаратуру: стоило просочиться сообщению, что где-нибудь разработана новая конструкция аналогового анализатора, например, как неизбежно оказывалось, что Центру он нужен прямо-таки позарез… Но зато Центр работал. Как это бывает всегда, девяносто девять из ста их идей оказывались просто бредом, но они наталкивали на ту сотую… Кто знает, может быть, сейчас ему покажут результат именно сотой идеи?
— Смотрите, — сказал Бихнер. — Смотрите внимательно. Вано, пуск!
Сперва Дубах вообще ничего не заметил. И лишь через несколько секунд осознал, что мышонок продолжает умываться уже в другой клетке.
— Что это? — спросил он у Бихнера.
— Не кажется ли вам, координатор, что вы хотите от меня слишком многого? Я вам показал — этого мало?
— Мало, — сказал Дубах каким-то петушиным голосом.
— Условно мы назвали это «телепортом». Весьма условно. Суть — мгновенное перемещение объекта в пространстве.
— Мгновенное, — повторил Дубах тихо. — Мгновенное. Очень интересно… Но — как?
— Мы сами еще до конца не понимаем. Очень грубо, я бы даже сказал — примитивно грубо, это можно уподобить тому, как электрон не существует в момент перехода с орбиты на орбиту, исчезая с одной и одновременно появляясь на другой. Но это не аналогия. Это скорее метафора.
— Дистанция?
— Пока мы дошли до пяти метров. Причем переброска одного этого мышонка через стол по энергетическим затратам обошлась по крайней мере в полет грузовоза. Да и проживет этот мышонок не больше суток: происходят какие-то изменения на субатомном уровне, а какие именно — мы еще не установили. Обещали помочь ребята из Биоцентра, но боюсь, им этот орешек не по зубам. Вот если бы привлечь группу Арендса и Ривейры — они занимаются сходной проблемой… — Бихнер метнул на Дубаха косой взгляд; тот кивнул — что ж, ничего невозможного. — Потому-то мы пока пригласили только вас, Тудор. Строить, как это называлось?.. Триумфальную арку, вот, строить ее еще рано. До практического применения — годы, а то и десятилетия. Эффект получен экспериментально: его нужно обосновать, изучить, изменить. Многое, очень многое, да что я вам объясняю, Тудор! Дальние же перспективы вы видите лучше меня.
Дубах видел.
Это была победа. Победа окончательная. Уверенность в этом придавала будничность, заурядность обстановки. Победа! Ибо время перемещения в пространстве сведено к нулю. К нулю! Это последнее поражение пространства, которое до сих пор лишь отступало, медленно, с трудом, огрызаясь, требуя жертв. Но от этого удара пространству уже не оправиться. Никогда. Во веки веков.
— Эзра, — сказал Дубах. — Вы знаете, что это такое? Это не жалкие клочки, не увеличение скорости карвейра. Это победа!
Бихнер счастливо улыбнулся:
— До победы еще очень далеко, Тудор. Оч-чень. Но я рад, что вы понимаете это именно так, что вы первый, кто поймет это. Спасибо!
Дубах с места рванул энтокар вверх, прямо в седьмой — скоростной — горизонт. До дому отсюда около часу лета. Он перевел управление на автоматику, повернул к себе проектор и вставил в него ребристую кассетку книгофильма.
«Пройдет десять, пусть даже двадцать лет, и не нужно будет ни энтокаров, ни вертолетов», — подумалось ему. Это всегда казалось мечтой, недостижимой, как горизонт. Целью, к которой можно лишь приближаться, — как к скорости света в трехмерном пространстве. И вот мечта стала реальностью, хотя и отдаленной, но уже вполне достижимой и ощутимой. «Доживу ли я до этого, — подумал он. — Очень хочется дожить…»
И вдруг ему стало грустно. Он понял не только разумом, но всем существом ощутил, что жизнь его уже сделана.
«Нет, — сказал он себе. — Нет, так нельзя. Думай о том, что это будет победа».
«Я и думаю, — ответил он себе, — и я сделаю все, чтобы победа пришла скорее. Как делал до сих пор. Как не умею делать иначе. Но это будет еще нескоро — «телепорт», как говорит Эзра. И может быть, я просто не доживу. Я знаю, как жить для победы. Точнее — как жить для борьбы за победу. Но что делать, когда победа отменяет тебя?..»