Читать интересную книгу Избушка на костях - Ксения Власова

с плеча Тима на его локоть и тихо попросила:

– Отпусти. Пусть плату берут те, кто должен.

– А кто должен?

Я не колебалась:

– Не мы.

Тим выдохнул через ноздри, ненадолго прикрыл глаза, а затем разжал пальцы. Мальчишка кубарем полетел на землю и, подскочив, унесся прочь. С его ноги соскочил лапоть, но малец не обернулся.

– Зря ты его так напугал.

– Это мне решать.

Мне не понравилась повисшая в воздухе угроза, пахнущая соленой кровью и горячей сталью. Я покачала головой, пытаясь развеять этот морок.

– Тим, спасибо, – с благодарностью проговорила я, не убирая руку с его локтя. – Но нет нужды меня защищать. Тем более так. На себя беду накликаешь.

Про то, что его поведение, то, как он погнался за мальчишкой, было странным и пугающим, я промолчала. Хотела обдумать случившееся в одиночестве.

Тим упрямо поджал тонкие губы. Я ждала спора, но его не последовало. Тим вдруг рвано выдохнул сквозь зубы и криво улыбнулся.

– Я давно уже ее накликал.

Я нахмурилась, хотела спросить, что он имеет в виду, но Тим бросил:

– Ладно, солнце уже высоко. Пойдем за земляникой.

Он обхватил мою ладонь, лежавшую на его локте, и я последовала за ним. Поначалу мой шаг был неуверенным, задумчивым, но постепенно все дурные мысли выветрил летний зной.

От беды это, правда, все равно не уберегло.

Глава 3

Я воротилась домой с лукошком, полным земляники, уже ближе к вечеру. Пока покормила свиней, загнала куриц в сарай, подтопила баньку, чтобы сестры могли ополоснуться перед сном, уже стемнело.

От нежного аромата лесных ягод, поселившегося в избе, рот наполнился слюной. И все равно возиться с тестом на ночь глядя не хотелось. Если бы не ястребиный взор матушки, свербящий затылок, я бы отложила пироги до утра.

Возможно, сделай я так, и эта история была бы совсем иной…

Я смахнула со лба выступившие капли пота и принялась выкладывать ягоды на подоспевшее тесто. Летом ставни не закрывали, поэтому в окно с покачивающимися от легкого ветра занавесками заглядывал месяц. Его неяркий свет прочертил на домотканых половиках молочно-белые дорожки, добавив узору на полуистертой ткани жемчужного блеска. Из-под заслонки печи, куда должен был вот-вот отправиться пирог, выглядывали алые язычки пламени – робкие, ленивые, они почти не давали света, зато потрескивание огня разбавляло тишину вечера и рождало ощущение дома.

Сестры, занявшие лавку в углу, распахнули сундук и примеряли те немногие украшения, что у них были. Зеркала в нашем доме отродясь не водилось, поэтому сестрам не оставалось ничего иного, как судить о красоте головного убора по зависти в глазах друг друга.

– Посмотри какая! – похвасталась Злата, повязывая голубую ленту под косой и пуская атласные отрезы на спину. – Под цвет моих глаз.

Купава досадливо фыркнула и попыталась уколоть сестрицу.

– Да что твоя лента – так, баловство. Вот такой повязки, как у меня, ни у кого больше в деревне нет!

С этим было не поспорить. Мачехе удалось скопить денег и купить роскошную бархатную повязку, расшитую цветами и речным жемчугом, – лишь одну, на вторую не хватило монет.

– С чего это она твоя? – желчно ответила Злата. – Она достанется той из нас, кто первая пойдет под венец!

– Ой, а то мы не знаем, кто это будет! Про мое приданое уже сваха спрашивала!

– Ах ты!..

Я поморщилась, борясь с желанием прикрыть уши. Сестры лаялись каждый день, больше от скуки, чем от желания повздорить. Боясь подпортить красоту лица и мягкость рук, они, с молчаливого одобрения своей матушки, переложили на меня всю тяжелую работу по дому.

Крики сестер становились все громче. Они разбудили мачеху, задремавшую у окна. Разлепив глаза, та сразу накинулась на меня:

– Васька, ну сколько можно возиться? Голодом удумала нас уморить!

Я прикусила язык, с которого рвался язвительный ответ. Усталость давала о себе знать, и убегать вновь в темноту ночи, подгоняемая мачехиной хворостинкой, я не желала. Молча поставила пирог в печь, едва не споткнувшись о кота, вертящегося под ногами. Тот раздосадованно мяукнул и уселся возле окна умываться. На меня он косился с явным раздражением. Видимо, перенял настроение мачехи, в которой признавал полноправную хозяйку. Лишь от ее слова зависело, получит ли он сметану, сливки или нагоняй.

– Гостей намывает, – заметила мачеха и тут же перевела взгляд с полосатого и безымянного кота на меня. – Чай не барыня, отдыхать недосуг! Давай-ка помоги мне одежду починить.

На столе стояли единственная свеча и пара огарков, почти не дававших света. Я с тоской подумала о том, что сейчас придется орудовать иглой в потемках.

– Завтра починю, – попыталась я договориться с мачехой. – С рассветом поднимусь и до утренних работ все сделаю.

– Вот еще! Злате этот сарафан уже утром нужен.

Не оставалось ничего другого, как взять иголку, нитку и сарафан из рук мачехи, которая штопала его до этого сама. Стежки у нее выходили крупные, заметные. Я поколебалась, хотела даже распороть и переделать, но спохватилась, что так провожусь до утренних петухов, и просто продолжила ряд.

– Тонкая работа, – проговорила мачеха, заглядывая мне через плечо. – Рукодельница, вся в мать.

– Матушка не любила возиться с нитками и иглой.

Затылок обожгло болью. Рука у мачехи была тяжелой, так что голова дернулась, и иголка проколола подушечку пальцев. На стол упала алая капля и угодила в огарок. Огонь зашипел, дернулся, но вновь закружил вокруг почерневшего фитилька.

– Вот глупая, ведьму свою вспоминать удумала! – возмутилась мачеха. – Я твоя матушка! Я тебя ращу, кормлю и пою.

Из угла, который облюбовали Злата и Купава, донеслись приглушенные смешки. Сестры обожали те представления с моим участием, что временами устраивала мачеха. Она, словно почувствовав их жажду до зрелищ, раздухарилась и добавила:

– Только благодаря мне тебя еще терпят в деревне! Так-то, дочка.

Я поморщилась. Мачеха редко называла меня дочерью, только если хотела уколоть. Каждый раз это вызывало в душе бурю внутреннего, невидимого глазу возмущения. Оно рвало мне грудь, как зверь когтями добычу. В этот раз злость смешалась с болью. Я прикусила щеку изнутри, чтобы не закричать, вцепилась в порванный сарафан, чтобы не выскочить из-за стола. Вместо этого сделала глубокий вдох носом и так же медленно выдохнула сквозь зубы. Пламя свечи чуть дрогнуло. Наверное, от моего дыхания.

На какое-то недолгое время в избе установилась тишина. Сестрицы устали препираться и теперь расчесывали косы друг друга, мачеха пила чай, а я чинила платье. В распахнутое окно заглядывал полумесяц. Кот с лавки перебрался на печь и свернулся там клубком.

– Говорят, Ивану-то отец невесту выбрал, – проговорила вдруг Злата. – По осени свадебку справят.

Игла в моих пальцах снова дрогнула, но в этот раз кровь не пролилась. Так, иголка чуть процарапала кожу.

– Самое время, – поддакнула мачеха, дуя на горячий чай. – Пора ему возмужать, стать опорой отцу. А то как холостому бобылю дела передавать?

– Семья у него богатая, – между делом сказала Злата, поглядывая на меня с кривой усмешкой. – Многие бы хотели породниться с ней.

Я упрямо поджала губы и заработала иглой быстрее, словно надеялась ею, как оберегом, отогнать дурные мысли. Те, что Злата хотела на меня навести.

Рука потянулась к заветному материнскому подарку, спрятанному на груди под рубашкой, но я остановила сама себя на полпути. Куколка так и оставалась моей тайной. О ней знал лишь Тим.

– А кто невеста? – с любопытством спросила мачеха. – Мы ее знаем?

– Не наша она, – ответила Купава. – Из чужой деревни. Вот ведь досада, правда, Васька?

Я вздрогнула и, не отрывая взгляда от иглы, орудуя ей так, что в глазах мельтешило от металлического блеска кончика, нарочито равнодушно пожала плечами.

– Мне-то что?

– Ну как же, – сладко протянула Злата, подсаживаясь ко мне на лавку. – Вы ведь все время вместе проводите.

– Он мой друг.

– Да? – Ко мне со второй стороны подсела Купава. – А поглядишь на вас, ну ровно два голубка милуются!

В груди поднялась волна глухой, туманящей разум, как отрава, обиды. Уколотый палец заныл, в уже подзатянувшейся ранке заалела кровь. Она не пролилась, лишь показалась. Один из огарков, тот, что был ближе ко мне, вспыхнул и погас.

– Нет между нами ничего, – сквозь зубы, сдерживая рвущую грудь боль, ответила я.

Сестры переглянулись. Мачеха с любопытством попивала чай, не вмешиваясь в разговор, но явно получала от него удовольствие.

– Это хорошо, это правильно, – поддакнула Купава, будто доверительно придвигаясь ко мне по лавке. – Ведь кто тебя замуж возьмет? Ведьма!

Последнее слово она прошептала мне в ухо. Я отшатнулась от нее. Пальцы задрожали, в глазах потемнело. Я моргнула. Второй огарок потух так резко, будто его задули. Белесый дым от фитиля закрутился в спираль и почти тут же развеялся.

Спавший