Читать интересную книгу Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин

нагнулся, поднял с пола записку, выпрямился и развернул бумажку — всё это с одним и тем же отсутствующим выражением лица. «Зомби ебучий», — раздраженно подумал Питон. Новенький тем временем начал читать записку, явно не отдавая себе полного отчета в том, чтó он делает и какие последствия его вот-вот ожидают.

Питон выпучил глаза. Шутка получалась гораздо веселее, чем он смел надеяться. Всем шуткам шутка!

— Алла, я тебя люблю, — монотонно читал Новенький. — Порви, а то Гитлер спалит.

Неофициальное прозвище Ольги Валерьевны было самой страшной коллективной тайной 43-й школы — хотя и никакой на самом деле не тайной; Валерьевна не давала спуску ни детям, ни другим учителям, ни даже теткам, работавшим в школьной столовой.

В следующую секунду одновременно произошло сразу несколько событий.

Блондинка Аллочка, которую имел в виду Питон в своей записке, выпучила глаза на Новенького, ни разу с ней даже не поздоровавшегося, и злобно прошипела что-то себе под нос (Аллочка прекрасно помнила «важное правило поведения на уроке»).

Пух (мысленно) грязно выругался — на помощь пришел лексикон Сиси и Бурого.

Крюгер хихикнул.

Питон восторженно ахнул.

Ольга Валерьевна хлестнула Новенького ладонью по лицу.

После этого класс погрузился в ошалелую тишину. «Охуеть», — подумал Питон, в груди которого трепетала целая стая маленьких птичек, готовых вот-вот превратиться в горсть перьев, внутренностей и раздавленных косточек. Забыв втянуть соплю, он подался вперед и, не моргая, уставился на Степана, ожидая его реакции.

Реакции не было. Новенький смотрел сквозь взбешенную химичку, не обращая внимания на расплывающееся по щеке красное пятно. Питон забеспокоился — шутка на глазах переставала быть смешной. Притырок должен был зарыдать, или забиться в истерике, или как-нибудь огрызнуться, вызвав еще большее бешенство Гитлера, — но ничего из этого не происходило.

Судя по всему, чего-то подобного ждала и сама Ольга Валерьевна. Она постояла еще несколько секунд, буравя Степана ненавидящим взглядом, после чего сквозь стиснутые зубы сказала:

— Выйди из класса, Петренко. Чтобы без родителей в школе не появлялся.

На этих словах Новенький сломался. На его лице и шее выступил нездоровый малиновый румянец; Степан затрясся, а полное безразличие в его глазах сменилось… Питон не мог понять, чем. Чем-то, прямо противоположным безразличию.

— Ольга Валерьевна, я… Я не… — Новенький не мог связать двух слов.

— Чтобы. Без. Родителей. В школе. Не. Появлялся, — повторила химичка, чеканя каждое слово.

Губы Новенького задрожали. Питон, жадно наблюдавший за метаморфозой придурка, облизывал губы и ерзал на стуле — он безошибочно определял момент, когда умирает часть чьей-то души. Это было идеальным финалом по-настоящему удачной шутки! Лучшего нельзя было и желать!

— Пошел вон! — взревела Ольга Валерьевна.

Давясь слезами, Новенький схватил свой полиэтиленовый пакет, сгреб туда с парты тетрадь и учебник, уронил ручку и выбежал из класса. Очки Гитлера с ненавистью блеснули ему вслед. Когда дверь за изгнанником захлопнулась, химичка выдохнула и холодно улыбнулась.

— Какой… Наглый молодой человек. Не представляю даже, что… — тут она себя одернула. — Вернемся к теме нашего урока. И эта тема, Селиверстова?..

— Валентность атомов водорода, — протараторила всё еще ошарашенная отличница.

На валентность водорода, как и любого другого химического элемента, Питону было абсолютно наплевать. Он всё еще не мог успокоиться — шутка удалась на славу! Самая смешная, самая великолепная шутка из всех, что он когда-либо шутил!

Хотя нет, мысленно поправился Чупров. Шутка со щенком пока оставалась непревзойденной. Щенка купили на день рождения его младшей сестре Мусе; та не чаяла в пушистом тявкающем комке души — постоянно таскала его на руках и, несмотря на протесты матери, спала со щенком в обнимку. Шутка пришла Питону в голову однажды поздним вечером; он подкрался к спящей Мусе, вынул теплого щенка у нее из-под бока и одним движением свернул ему шею. Трупик он положил обратно, а утром утешал бьющуюся в истерике сестру — дескать, щенок просто крепко спит, надо попробовать его разбудить!.. Это была самая смешная шутка в мире!

Но шутка над Новеньким определенно занимала почетное второе место на пьедестале. Питон мысленно еще раз прокрутил недавнюю сцену, смакуя все подробности, — а потом еще раз, и еще… Когда прозвенел звонок с урока, Чупров не рванул на перемену первым, как это было у него заведено, а остался сидеть, блаженно улыбаясь, шмыгая носом и шевеля губами. Шутка удалась!

Стоп.

Стоп-стоп-стоп.

Питон замер.

Почему притырок так задергался, когда Гитлер вызвала его родителей?

Ответа Питон не знал, но собирался во что бы то ни стало его найти. Он ощущал зарождение самой смешной шутки в мире. Самой-самой смешной шутки во всей Солнечной системе и далеко за ее пределами. Смешнее не бывает!

7

После химии в расписании стоял урок физкультуры. Пух ее всей душой ненавидел, Крюгер — презирал (он многое презирал), а почти все остальные — обожали: сорок минут движухи вместо сидения в душном классе!..

Физкультурник Степан Степаныч был контринтуитивным образом полноват и рыхловат, а также обладал ярко-красным лицом и редеющим нимбом блондинских кудряшек. Степаныч, казалось, и сам не всегда понимал, зачем судьба заставила его преподавать физкультуру в школе; его основным педагогическим приемом было безразличие — ученики притворялись, что тренируются, а он притворялся, что обращает на них внимание.

Пуху было тяжело и противно не только заниматься физкультурой, но и притворяться, что он ей занимается. Испытания начинались еще в пропахшей пóтом и баскетбольными мячами раздевалке — как это было заведено у мужской части 8-го «А», переодевание в спортивную форму сопровождалось хохотом, поджопниками и шутками про трусы. Аркашу на таких вещах давно уже было не провести: треники он еще дома надел под брюки. Ну и что, что жарко! Зато удобно!..

— Зырьте, жиробас по ходу в бабских труханах, — заорал Питон. — Штаны снимать очкует!

Сегодня тактический маневр Пуха не сработал.

Шутка была несмешной даже по меркам Питона, поэтому Костя Ким, которого называли Каратистом за азиатскую внешность (и за то, что он выучил приемы карате по секретной распечатке), попытался пнуть Чупрова, не попал и оставил эту затею. Новенького видно не было, зато в поле зрения маячил Крюгер — правда, вел он себя очень странно. Вместо того чтобы изображать Брюса Ли и издеваться над чьими-нибудь трусами, Витя понуро сидел на скамейке в своей обычной школьной одежде и шмыгал носом.

— Ты что, заболел? — спросил Пух.

— Да не, понял, майку дома забыл, не кайф потеть, — объяснил Крюгер