– Что именно?
Шерстистый дождался, пока тот же вопрос задаст Рыжов, а не Табунов, и так же неторопливо, с сильным акцентом отозвался:
– Из других юрт к воде отары гонят. И много других юрт с юга пришло, мы не всех даже знаем.
– Спроси их про обоз? – прошептал Табунов, до которого вдруг дошло, что с чаем он промашку совершил.
– Большой обоз с другими русскими видели? – спросил Рыжов послушно, не веря, что вопрос задан кстати. Все же четыре месяца прошло, и целая зима миновала. – Он где-то тут неподалеку бродил, от железной дороги, примерно, сюда направлялся, как бы на водопой.
– От дороги, где горячие и черные по дереву ездят, приходили. Только зимой еще, снегом мело.
– По какому дереву? – не понял Табунов.
– Они считают, что дерево, из которых шпалы сделаны, важнее рельсов, поэтому часто дорогу не железной называют, а деревянной, – поянил Рыжов. – Правильно, бабай, еще зимой было, снегом мело.
– Сейчас тоже, рассказывают, близко русские на конях, и с винтовками, как у вас, – вдруг добавил казах. – Только они чай наш не пьют, ругаются много.
– Чего им ругаться?.. И какие русские, с погонами? – не выдержал Табунов, вмешался все же.
– С погонами у них не все, но тоже есть.
– Беляки. И далеко? Сколько их?
– Недалеко, дня три проедешь, найдешь.
– Ну, три дня, это же, – Табунов был почти рад, что и с ним стали разговаривать, – верст, наверное, сто, а то и сто пятьдесят.
– Для степи – это рядышком, – вздохнул Рыжов. И подумал, что зря тут отряд белых бродить не станет. Или на поезд нападут, или… Хотя, вернее всего, они что-то знают про золото, и его ищут.
– А что они ищут? Если вам рассказывали про них, то должны были пояснить, что им нужно.
Шерстистого, который и вел эти переговоры, даже удивило такое непонимание.
– Так они тоже про тех, кто зимой к нам зашел с севера, спрашивают.
– А еще про что-нибудь эдакое спрашивают? – спросил Табунов. Ему даже в голову не пришло, что словечко «эдакое» не слишком-то разумно звучит. Особенно, в разговоре с этими людьми.
– Мы про тот обоз не много знаем, – отозвался, начиная осторожничать, пастух. – Мы его видеть – видели, но не подъезжали, побоялись.
– Так что же, они спрашивают, где тот обоз проезжал? – спросил Рыжов.
– Нет, они и сами знают, у них есть есаул, тот в обозе зимой был.
– Есаул? – Теперь Рыжов определенно знал, что с этими белыми придется наверняка воевать. – Зимой был в обозе, говоришь?.. Его фамилия не Каблуков, случаем?
– Он всех спрашивает, а про каблуки мы не знаем, у нас обувь без каблуков, – ответил пастух.
И непонятно, то ли он придуривался, то ли решил поскорее от этих настырных русских избавиться.
– Каблуков и есть, не так уж много у них в обозе есаулов было, – проворчал Табунов. И поднялся на ноги, оказалось, пока они говорили и чай пили, он тоже присел. Но вот Рыжов был неуверен, что правильные вопросы задавал, а может, еще что-то важное вызнать удасться?
– Если есаул у них в том, зимнем обозе был, и они его путь отлично сами помнят, о чем же они вас расспрашивают? Что они ищут?
– Известно чего – белую женщину вашу, русскую, – равнодушно отозвался пастух, и на миг вокруг стало очень тихо.
– Какую русскую женщину? – спросил Рыжов терпеливо. Да, теперь самым главным было – проявить терпение.
– Я ее не видел, но говорят, что русская, – отозвался шерстистый пастух, убежденный, что все русские, как и казахи в степи, если сами подумают чуть-чуть, непременно догадаются, кого он имеет в виду.
– Где она сейчас?
– Это же та женщина, которая, кажется, с Вельмаром на Татарской была, – зашептал Табунов горячо, но сейчас это было не к месту.
– Известно где, живет в юртах бая Кумульчи.
– Вот туда-то нам и нужно, бабай, как к нему добраться?
– Ты тоже ее ищешь? – удивился пастух. – Что же сразу не спросил?
– Где ее следует отыскать? – почти приказным тоном, сам того не замечая, вмешался Табунов. Рыжов только осуждающе посмотрел на него, но ничего не сказал.
– А вы к Кумульче скачите, там и найдете, – и пастух добавил к этому оч-чень информативному объяснению нетерпеливый взмах руки. От разговоров он, определенно, устал.
Вот тогда Рыжов и понял, что все было не напрасно.
– У нас есть одно одеяло, хорошее, ватное, как твой халат. Оно будет твоим, если кто-нибудь проводит нас до Кумульчи.
– У вас, русских, много всего… – Глаза пастуха стали как щелочки, в них ничего невозможно было прочитать. – А отряд большой, и мне нужен чайник, и котелок, и… – Теперь он вообще глаза закрыл. – И шинель, как у тебя, с пуговицами блестящими.
– Котелок я дам, – согласился Рыжов. – А вот чайника нет, сам понимаешь, мы на марше, лишнего не взяли. Но шинель я тебе найду, со всеми пуговицами.
– Котелок не нужно, дай еще пять патронов, чтобы волков стрелять, – сказал неожиданно другой пастух, самый бородатый. Видно, ему стало жалко, если все захапает себе один шерстистый из их компании. – Нет, не пять, а дважды по пять.
Рыжов осмотрелся внимательней, ружей у пастухов видно не было, но патроны без ружей не стреляют. Если бы он знал, что можно патронами сторговаться, он бы про шинель и не упоминал. Но теперь требовать ее назад было, конечно, неправильно.
5.
Лошадка у пастуха оказалась неказистой, как и его халат. Она даже отставала поначалу, когда двинулись. Зато под вечер стало ясно, что на ночь пастух останавливаться не намерен. Бледный, как бумага, Табунов даже в голос застонал, когда Рыжов ему об этом сказал.
– Он что же, всю ночь скакать хочет?
– Судя по всему, да.
– У нас же кони не выдержат, он-то свеженьким в седло сел, а мы до этого… На марше были.
– По его меркам наш марш и на прогулку не тянет. – Рыжов подумал. – Людей он, конечно, не пощадил бы, но коней наших, скорее всего, чувствует точнее, чем лучшие коневоды.
– Не верю я ему, – продолжал комиссар. – Подозрительный он…
– Комиссар, тут нет подозрительных. Тут есть они, со своими отарами, и мы – пришлые, конечно, куда более подозрительные, чем все, что только можно придумать.
Незадолго до полуночи, как решил Рыжов по луне, стало ясно, что дорога подходит к концу. Лошадка пастуха даже вперед вырвалась, и прядала ушами по-особенному. Рыжов это ясно видел, хотя и темновато было. В тот момент к Рыжову подъехал на своем дончаке Супрун, он тоже устал, но еще держался, недаром казак.
– Командир, кони истомились, нужно останавиться. – Помолчал и веско добавил: – Я у этого, проводника нашего спросил, мол, далеко еще, но он все талдычит, что близко. Он так с самого начала говорит.
Супрун был почти в отчаянии, и от усталости, и потому, что не понимал, как в темноте, лишь слегка разбавленной неполной луной, пастух распознает дорогу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});