Читать интересную книгу Белая береза - Михаил Бубеннов

— Ой, дурной! — мягче сказал Андрей. — Я же далеко иду. Далеко! Понял? И когда вернусь — не знаю. Понял? Марш домой!

Но Черня не уходил. Он крутился вокруг Андрея, поглядывая на него с лаской и тоской. И Андрею вдруг стало жутко от мысли, что он вот так просто — надолго, а то и навсегда — покидает родной дом.

— Черня, — прошептал Андрей. — Ты иди к Марийке, иди! Эх, Черня! Эх, ты! — Он вдруг упал на колени, прижал к себе пса, крикнул со всей силой: Черня, дорогой! Черня!

Но через секунду, опомнившись, оттолкнул собаку.

— Назад! Домой!

Черня удивленно и обиженно взглянул на хозяина.

— Назад!

Черня молча отскочил в кусты. Не оглядываясь, Андрей быстро зашагал проселком на восток…

VIII

Слухи о том, что немцы быстро двинулись по большакам, сильно встревожили Лозневого. Опасность шла по пятам. Было ясно: не сегодня, так завтра — бой. Первый бой. Что готовит судьба?

Полк майора Волошина, в составе которого находился батальон, был сформирован только в конце лета. Он обучался у Опочки, на реке Великой, и далеко не успел закончить боевую подготовку. Третьего октября немецко-фашистские войска прорвали наш Западный фронт и двинулись к Москве. Полк Волошина (в составе дивизии Бородина) был подчинен штабу Н-ской армии, отступавшей в район Ржева. За неделю отступления до Ольховки полку Волошина не приходилось вести бои: противник пытался охватить Н-скую армию с флангов, взять ее в клещи, и она, по приказу штаба фронта, торопливо отходила на восток.

Но теперь Лозневой всем сердцем чуял, что схватка с врагом неизбежна.

В это утро он внимательнее, чем обычно, присматривался к своим солдатам. Провожая батальон из Ольховки, он стоял на пригорке, заложив руки за спину, не трогаясь; из-под козырька фуражки осторожно следили за рядами солдат его острые серые глаза. Он видел: солдат уже утомили тяжелые переходы, ночи без сна, постоянные тревоги и беспокойные думы. Обмундирование у них выгорело, от него сильно пахло терпким потом. Солдаты исхудали, у них были обветренные лица. Поглядывали они тревожно и недобро.

Вздохнув, Лозневой направился к дому Лопуховых.

Костя седлал коней. В доме слышался сильный и гневный голос Ерофея Кузьмича. Лозневой остановился у крыльца, вопросительно взглянул на вестового.

— Бушует! — насмешливо сказал Костя. — Хозяйке характер показывает.

Услышав шаги на крыльце, Ерофей Кузьмич притих. Когда Лозневой и Костя вошли в дом, он шагал по горнице, скрипя сапогами, — лицо у него было темное, борода взлохмачена. Хозяйка лежала на кровати, беспомощно раскинув руки. Около нее сидел, нахохлясь, Васятка и приглаживал ее реденькие распустившиеся волосы.

Усадив гостей за стол, Ерофей Кузьмич кивнул на кровать:

— Мать-то вон — проводила и слегла. Вот как сынов провожать! От сердца отрываешь кусок!

Он пошел в кухню, заглянул в печь.

— В жаровне, — не шевелясь, слабо сказала хозяйка.

— Знаю! Лежи!

Хозяин принес жаровню с бараниной, начал собирать на стол. Лозневой осмотрелся, спросил:

— Что ж сами? А сноха?

— Провожать ушла…

— Что-то не видел их.

— Особо ушли. За деревню.

— Да, любит она его, — сказал Лозневой, думая о Марийке.

— Кто ее знает, — уклончиво ответил Ерофей Кузьмич, приставив к широкой груди каравай и отрезая от него большие ломти. — Теперешних баб не поймешь. Сейчас любит, отвернулся за угол — разлюбила. Ветряные мельницы, а не бабы!

— Чего мелешь? — простонала хозяйка. — Не греши!

— Ну, ты! Больше всех знаешь! Нагляделся я на ваше сословие! Вам дали волю, а вы взяли две. Не любовь — пыль в глаза!

Ерофей Кузьмич достал из шкафчика неполную поллитровку водки. Примеряясь глазом, разлил ее в чайные чашки. Пододвигая одну к себе на угол, сказал:

— Все остатки. Сыну хотел выпоить — в рот не берет: и так, должно, горько.

С минуту закусывали молча. А затем, точно продолжая уже начатый разговор, Лозневой спросил, прищуривая на хозяина глаза, — на открытом лице, при свете, они теряли свой резкий, железный блеск:

— Значит, решили не ехать?

— Куда мне ехать! — в полный голос ответил Ерофей Кузьмич. — Вон у меня старуха-то! Около дома еще копошится, а отвези за версту — и ноги вытянет. Куда ее? Случись в дороге какая паника — и мне с ней хоть ложись да помирай. Совсем трухлявая баба! Раньше была — да! Из одной две можно было сделать!

— Не боитесь?

— Оставаться-то? Хэ! Нам один конец! Чем в дороге помирать, так лучше дома. Все веселей на родном месте. Да и куда, скажи на милость, ехать? Не успеешь оглянуться, они уж вон где будут, на танках-то! Одна маята только. Да-а, как ведь поспешно отступают наши, а?

— Что же сделаешь? — угрюмо ответил Лозневой.

Костю удивило, что комбат не торопился уезжать. Позавтракав, он подошел к зеркалу и, потрогав подбородок, сказал кратко:

— Ого!

— Да, не мешало бы, — согласился Костя.

— Доставай бритву!

Но тут же Лозневой схватил свою полевую сумку, быстро вытащил машинку для стрижки волос и положил ее перед Костей.

— Обожди, начнем с головы!

— Стричь? — удивился Костя.

— Давай заодно! — Лозневой потрогал над лбом жидкие пряди рыжевато-пепельных волос. — Видишь, какие кудри? Для смеху только…

— Зря! — попытался было отговорить его Ерофей Кузьмич. — Какой ни волос, он все видней делает человека.

— Ничего! Стриги, Костя!

Около часа пробыл Лозневой в лопуховском доме. Выйдя затем на крыльцо, поднял к глазам бинокль. После бритья у него заметно посвежело лицо, но осталось, как и прежде, холодноватым, скованным тяжелой думой. Оно не теплело даже от щедро светившего солнца. С минуту Лозневой смотрел на проселок, уходящий на восток. Батальон уже скрылся в березовой роще за речкой. И вдруг Лозневой улыбнулся — чуть приметно, одной левой щекой.

— Далеко небось ушли? — спросил Костя.

— Коня! — сказал Лозневой, быстро сходя с крыльца.

Не доезжая до речки, они повстречались с Марийкой. Она возвращалась домой, шагая тихонько, опустив голову; следом за ней понуро плелся Черня. Ветер бросал им под ноги сухие листья. Лозневой кивнул Косте, приказывая ехать дальше, а сам остановился на дороге.

Марийка издали узнала комбата, но, делая вид, что не узнала, сошла с дороги. Натянув поводья, Лозневой повернул коня боком. Лозневой ловко, слегка подбоченясь, сидел в седле, раскинув полы плаща. Он приподнял козырек фуражки, и глаза его, освещенные солнцем, сразу сделались мягче и добрее.

— Проводили?

Марийка помедлила с ответом дольше, чем нужно. Она смотрела на комбата так, будто все еще не узнавала его.

— А что? — спросила она наконец.

— Пошел?

Зардевшись, Марийка сказала недружелюбно:

— А как же ему не идти?

— Конечно, как не идти? — примиряюще согласился Лозневой. — Но другой бы, пожалуй, и не ушел… от такой жены.

Метнув на Лозневого недобрый взгляд, Марийка шагнула, намереваясь обойти его коня, но он вновь загородил ей дорогу.

— Одно слово! — сказал он быстро. — Пожелайте мне счастливого пути и всяких удач. Я — не суеверный, но мне кажется, что ваше слово многое значит…

Марийка на лету схватила широкий зубчатый лист клена. Несколько секунд, держа лист на ладони, разглядывала шитье жилок под его прозрачной багряной кожицей. Затем, не глядя на Лозневого, небрежным жестом кинула его через плечо и так же небрежно сказала:

— Что ж, счастливого пути!

— И всяких удач?

— Да.

— Вот и все. Благодарю, — ответил Лозневой. — Теперь я знаю, что свое счастье везу в кармане.

Кивнув Марийке, Лозневой тронул коня. За речкой он обернулся, поглядел Марийке вслед, улыбаясь одной левой щекой, и поскакал дальше…

IX

Путь от Ольховки стал еще труднее. Не успело солнце пригреть землю загудело все небо: с запада потянулись большие косяки "юнкерсов". Иногда их трудно было поймать глазом в ослепительной вышине осеннего небосвода, но унылый, надрывный вой их моторов судорогой схватывал душу. Начались бомбежки. Как и вчера, опять тяжко ахала и содрогалась земля и над ней там и сям взлетали, будто вырываясь из ее огненного чрева, кудлатые, тяжелые и угарные дымы, — ветер нес их на восток вместе с опавшей листвой. Над дорогами внезапно с высоким диким свистом проносились сухие хищные "мессершмитты", и люди в ужасе бросались в стороны, спасаясь от злобного птичьего щелканья разрывных пуль.

В полдень батальон Лозневого остановился на привал в небольшом леске. Тотчас же на бивак прискакал на крупном сером жеребце командир полка майор Волошин. Командира полка сопровождали его заместитель капитан Озеров и группа автоматчиков — все молодые загорелые ребята. Встречные солдаты указали приехавшим, где стоянка Лозневого, и они, растянувшись цепочкой, двинулись, похрустывая валежником, к западной опушке леса.