рукой — мол хрен с ним, сам кончится.
Парамон скривился. Не привык, что от после его угощения кистенем, кто-то так бы резво бегал. Козьма меж тем взял было брошенный на поляне брани тулуп, за что тут же отхватил пинка от старшего товарища.
Парамон скинул свой провонявший на размокший сугроб, а новый тулуп надел. Тот еще хранил тепло человека, которого Парамон только что обрек на гибель. Тоска вдруг сжала сердце Парамона. Как если бы он нерожденного из утробы вынул и сам туда улегся. Он махнул косматой головой — гоня от себя дурные и непонятные думы. Это от голода, вот чего, решил Парамон.
Козьма только крякнул, глаза выпучил, но ничего не сказал. Накинул на себя бывший Парамонов драный тулуп.
— А тут чего?
Парамон вытряхнул из мешка что-то круглое, вроде капустного качана.
Ишь ты! Парамон уж на что бывалый, так и вздрогнул. Голова. Бабская. Вот дела.
— Гляди кось, Кузьма.
Парамон поднял за черную гриву волос бабскую голову. Такой красоты небесной, что будь это его, Парамона баба, он бы не в жисть на нее руку бы не поднял, а того, кто рядом окажется вдруг, кистенем бы пришиб. Вот такая красота. Сам бы ел. Это ж кто такую ухайдакал? Небось офицерик своей саблей отсек. Дааа, у такой головы и тело было не из последних. Горячее, живое. В паху у Парамона стало жарко, а сердце зашлось.
− Ее под что и приспособить можно, а, Парамоша? — задышал гнилью в самое ухо Козьма.
− У тебя и так от елды половина осталась, Козьма. Все потому суешь куда хош.
Парамон от греха кинул голову обратно в мешок — после полюбуется. А пока сел поближе к костру — благо в вещах офицера обнаружилась пара сухарей да шмат сала. Да и во фляге что-то булькало. Сдал фураж без боя служивый. Пусть теперь по лесу босый-голый да голодный подыхает. Это тебе не бабам головы сечь.
Неожиданно лес вздохнул и загустел необычным цветом — да таким, что Парамон и видать не видал. Вроде как молния полыхнула, да так и осталась гореть. Вот бесовское наваждение! Из самого неба упал столб света. Куда-то совсем рядом вдарил в землю. А по этому свету, как по реке поплыл вверх давешний офицер. Без порток и раскинув в стороны руки словно распятый.
− Вознесся! Вознесся! − задрав голову, заорал Козьма.
По чумазому лицу его потекли слезы. Козьма швырнул на землю шапку и бухнулся на колени.
− Окстись, Козьма, — Парамон неспешно высморкался в руку. Его на такие чудеса не купишь. − Бога-то не гневи. Бесы шалят.
Козьма продолжал бить поклоны и неистово креститься. Парамон посмотрел вверх.
Небо над ним горело.
− Парамошка, — вдруг услыхал он чей-то вкрадчивый голос. — Слышь че скажу…