После станции Карталы наш поезд двигался до невозможности медленно. Я на ходу выпрыгивал из вагона, успевал собирать букет осенних цветов и возвратиться обратно. Такой тихий ход объяснялся еще неустоявшимся, недавно проложенным железнодорожным полотном.
Кругом степь, поросшая ковылем, который вызвал большой падеж лошадей, приобретенных с западных районов страны, т. к. его остяки проникали через полость рта в мозг и поражали его. На местных лошадей он не действовал.
После центральных железнодорожных магистралей эта линия казалась неуютной, захолустной. Едешь, едешь, а селений по пути ни одного, ни одного перелеска, холмы да степь. Сентябрь месяц, а жара, воздух марево — все дрожит. Ведь Магнитка тоже, наверно, затерялась где-то среди этих неуютных просторов. Все это вызывало тоскливое настроение — необъятные пространства, ветер да ковыль. Часа в два дня поезд остановился, кругом степь, а невдалеке видна группа гор. Говорят приехали. Как? А где же станция? А вот и она — товарный 20-тонный вагон и на нем на куске фанеры написано от руки «ст. Магнитогорск».
Из вагонов выходят люди с котомками, деревянными маленькими сундучками, с корзинами — это все будущие энтузиасты, первопроходцы, откликнувшиеся на призыв партии и комсомола и просто по зову собственного сердца, а некоторые, наверное, и в поисках острых ощущений и просто за длинным рублем, а часть завербовавшиеся по договору, это видно по топорам, пилам при них, по бородам и усам, что артельщики, но больше молодежи. Вся толпа с поезда двинулась пешком к городу. Но города не было, через четыре километра подошли к одиноко стоящему трехэтажному кирпичному зданию заводоуправления, а напротив него, еще в лесах, второе кирпичное, кажется, четырехэтажное здание — будущая гостиница, а вдали виднелись два или три деревянных двухэтажных дома, а так палатки и слева, вдали, одноэтажные деревянные щитовые бараки. Вот и весь город. Постройкой профсоюза находился на первом этаже заводоуправления. Я подошел к управделами, предъявил ему короткое отношение от нашего рабочего комитета с просьбой познакомить меня с Магниткой. «Так Вы из Ленинграда — вот приятно будет повидаться нашему председателю с земляком» и он меня провел в небольшую комнату председателя. Каково было мое удивление, когда за столом я увидел ни кого иного, а нашего заведующего культотделом обкома союза тов. Нужина, с которым я имел постоянные встречи по делам культкомиссии и культбазы строителей Володарского района. Это он весной снаряжал бригаду от обкома союза для проведения коллективизации сельского хозяйства в Гдовском районе. Он же назначал меня бригадиром этой бригады, он же придал бригаде кинопередвижку с киномехаником, которая нам здорово помогла проводить работу. Он даже встал со своего кресла, увидев меня: «Вот это да! Вот молодец Конаржевский, что приехал на Магнитку! Вот это помощь со стороны Ленинграда». Я, конечно, старался его разубедить. «Я приехал просто увидеть своими глазами, что за Магнитка, а не для работы». «Ну нет, дорогой. Я сейчас же даю телеграмму, чтобы ты тут остался в порядке мобилизации».
На другой день пришла телеграмма, подтверждающая мою мобилизацию. Да я и не сопротивлялся особенно, т. к. сразу почувствовал небывало высокий настрой, который царил на строительстве и решил, что должен быть в этом времени. Но формально мне нужен был документ для сохранения квартиры в Ленинграде. Поместили меня в большом бараке без перегородок, где жили инженерно-технические работники, жили даже с семьями, отгородив свои кровати скатертями и простынями. Началась новая жизнь.
Магнитка
Через несколько дней было общее собрание в управлении «Востоксантехстрой», где меня рекомендовали председателем рабочего комитета. Вскоре «Сантехстрой» построил себе для ИТР 2-х этажный щитовой дом и мне выделили комнату, учитывая, что я привезу семью. Так я оказался в Магнитке не как экскурсант, а как один из участников строительства и пришлось мне рассказывать о Магнитке моим друзьям в Ленинграде аж в декабре месяце, когда приехал за семьей и сняться с учета.
Рабочие «Сантехстроя» помещались в большом бараке без нар, с кроватями, с печным отоплением, но с уборной на улице. Хорошие, активные ребята, все молоды. Все с разных мест и из Москвы, и из Свердловска, и Челябинска, большинство с командировками на три месяца. Вот тут-то и встала передо мной первоочередная задача — закрепление этих командированных на год, на два, три, обзавелся материалами о будущем Магнитки, показать всю грандиозность того, что совершается здесь, в необжитой степи у подножья гор Березовой, Ежовой, Атач, Дальней — под общим названием «гора Магнитная», где когда-то по легенде, проходившие мимо нее полчища Тамерлана не могли уничтожить башкир, засевших на горе, т. к. стрелы монгол отклонялись и не достигали горы. Много, много приходилось доказывать, уговаривать ребят, чувствовать себя не временными, а постоянными долгожителями Магнитки. Вообще такую агитацию и пропаганду вел не только я, но и секретарь парторганизации, сначала Мякутин, а затем Иван Кузьмич Павлов, недавний выпускник ком. университета им. Зиновьева в Ленинграде. Иван Кузьмич в 1931 году, летом, представлял меня в горкоме партии, когда утверждали меня кандидатом в члены ВКП(б). Что-то удавалось, а что и нет. Зато социалистическое соревнование, его методы, которые мы применили, наделали много шуму на Магнитке, а именно было принято мое предложение, чтобы соревнование было конкретным, определенным и выражалось бы в практических действиях, а для этого трассу водопровода от первоисточника до строящегося нового соц. города объявили ударной — она протяженностью около километра. Разбили ее на участки, с учетом ударного труда двух бригад, с таким расчетом, чтобы две бригады пошли друг другу навстречу, а в центре этих участков воздвигнут был красный флаг — кто скорее к нему подойдет в этот день, тот и будет победителем. Утром работа начиналась на трассе коротким митингом. Бригада Румянцева с одной стороны, с другой — Кондрашова (впоследствии после моего ухода из «Сантехстроя», ставшего председателем рабочкома).
Бригадиры довольно часто посылали на разведку своих ребят посмотреть как идет работа у соперника. Чувствовался большой накал. Рабочий день был 10-часовой. К концу рабочего дня появлялся небольшой духовой оркестр, чтобы приветствовать тушем победителей.
После короткого митинга, поздравления вышедшей вперед бригаде и выдачи ей по пачке махорки, самым лучшим звеньям — по отрезу из чертовой кожи на брюки или курточку, или награждение теплыми штанами, или телогрейкой. Это было уже роскошью, а затем в бараке разбор хода соревнования и обсуждение задач на завтра. Задор был искренний, никакой натянутости, все делалось от души. В результате срок прокладки водопровода был сокращен почти в два раза. Это происходило одновременно с героической борьбой строителей плотины. За ее досрочное окончание до зимы. О наших делах говорилось так же очень много. Наше начинание отмечалось и на общестроительном совещании всех треугольников, которое проводилось один раз в месяц. Летом 1931 года меня избрали ответственным секретарем бюро инженерно-технической секции строительства, председателем секции был избран Фридман, ответственный секретарь Центрального бюро ИТС союза промжилстроительства. Это была самая крупная ИТС строителей в стране.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});