льда и елей, прогоняя вездесущую вонь горящей плоти, тающего жира, обугленных костей. Когда я глубоко вдыхаю, смакуя запах, Белорукая резко припадает к полу, впивается мне в глаза взглядом. Меня охватывает страх.
Ее глаза темные… очень, очень темные. В последний раз я видела такие у смертовизга, но у него не было белков.
Белорукая – человек. И это ужасно.
– Очнулась. Хорошо, – бормочет она. – В сознании?
Я мигаю в ответ.
Белорукая так резко дает мне затрещину, что от удара дергается голова. Потрясенная, я касаюсь щеки, но женщина опять хватает меня когтями за подбородок.
– Ты сейчас, – цедит она по слогам, – в сознании, алаки?
И вновь это слово. А-ла-ки. Я произношу его про себя, сосредотачиваясь на странных, отталкивающих звуках, и сажусь.
– Да, – сипло отвечаю я, облизывая губы.
Мой голос – оголенный нерв, мой язык – суше, чем дно нашего озера в середине лета. Я не разговаривала несколько дней… или уже минули недели? Месяцы? Сколько я уже здесь? Мои воспоминания сливаются в оргию крови и ужаса – золота, мерцающего на камнях пола, когда меч разрубает мышцы, сухожилия, что сползаются, срастаются воедино…
Старейшины выносят ведра, в глазах горит жажда наживы. Они собираются снова меня расчленить, разорвать на части, дабы собрать текущее в моих венах золото. С губ рвется крик, пронзительный, полный смятения, он смешивается с моими молитвами. Пожалуйста, прости меня. Я не хотела грешить. Я не знала о скверне в моей крови. Пожалуйста, прости.
Ледяная сладость ножа, рассекающего мне язык…
Белорукая щелкает когтями.
– Но-но, не теряй сознание.
Она роется в складках плаща, извлекает маленький стеклянный флакон, взмахивает им у меня под носом.
Едкий запах обжигает ноздри, я резко выпрямляюсь, бешено моргая, и воспоминания разбегаются обратно по своим потаенным уголкам. Белорукая снова придвигается с флакончиком, но я быстро отворачиваюсь.
– Я не сплю, не сплю, – хрипло шепчу я.
– Хорошо, – говорит Белорукая. – Не люблю, когда меня игнорируют алаки.
– Алаки? – переспрашиваю я.
– Никчемные, нежеланные. Так называют тебе подобных. – Белорукая пристально на меня смотрит. Почти чувствую, как под капюшоном она хмурится. – Ты не знаешь, кто ты такая?
Я с трудом понимаю, что она говорит.
– Я нечистая. – Перед моими глазами утекают реки золотой крови.
В ее глазах – блестит веселье.
– Несомненно, однако это не полностью объясняет твою суть.
Что-то шевелится в моей душе, глухой отголосок, почти любопытство.
– Мою суть? И что значит «мне подобных»?
Она имеет в виду других нечистых девушек, которые здесь погибли?
Всплывают новые воспоминания – нетерпеливый шепот в темноте.
Почему она не умирает?
Они всегда умирают во второй или третий раз. Обезглавливание, сожжение, утопление. Всегда одно из трех.
Эта девка противоестественна.
Противоестественна…
– Сделаешь верный выбор – и я расскажу.
Голос Белорукой резко возвращает меня в действительность.
– Выбор?.. – Голова раскалывается, очень хочется спать.
Я закрываю глаза, но Белорукая достает что-то из кармана. Печать из чистого золота, с кругом обсидианов посередине одной стороны и старым Отеранским знаком на другой. Впервые вижу печать так близко, их носят лишь чиновники, а они в Ирфуте – редкие гости. Есть что-то странное в круге из камней. Прищуриваюсь, чтобы силуэт стал более четким.
Звезды. Камни в форме звезд.
– Ансефа, – отвечает на мой невысказанный вопрос Белорукая, указывая на символ. – Это приглашение.
Я в замешательстве сдвигаю брови.
– Приглашение для чего?
– Для тебя, Нечистая. Император Гизо пожелал создать армию из тебе подобных. Он приглашает вступить в ее ряды и защищать нашу горячо любимую Отеру от тех, кто противится ее воле.
Белорукая развязывает маску, и я в тревоге отшатываюсь. Это что же, уловка? Диковинная проверка? Женщины никогда не снимают маску перед незнакомцами, только перед членами семьи или самыми дорогими друзьями. Закрываю глаза, боясь того, что под ней увижу. Белорукая весело смеется.
– Взгляни на меня.
Я лишь крепче жмурюсь.
– Взгляни. – Теперь в приказе звучит сталь.
И я смотрю.
Я еще никогда не встречала женщины прекрасней, и моя челюсть отвисает от удивления. Белорукая небольшого роста, у нее короткие, туго завитые волосы и сияющая, гладкая кожа иссиня-черного цвета, как ночь в разгар лета. Но больше всего поражают глаза, черные и бездонные, словно она видела худшие проявления человечества и выжила, чтобы рассмеяться им в лицо.
Я думала, что снесла тяжелые пытки, но что-то подсказывало, что Белорукая не только их вытерпела, но почерпнула из боли силу.
Она чудовищна… содрогаюсь от осознания этого. Вот почему Безграничные Мудрости предостерегают, что нельзя говорить с женщинами без маски, нельзя даже смотреть в их сторону.
Под ней может скрываться демон.
Белорукая придвигается ближе.
– А теперь ответь-ка мне – что ты решила? В конце концов, у тебя есть лишь два пути: остаться здесь, и пусть старейшины все отворяют тебе кровь, прикрываясь Правом казни, или же отправиться со мной в столицу и пробиться в жизни так, что даже эти жадные ублюдки не смогут над тобой насмехаться.
– Я нечиста, – медленно произношу я, заталкивая поглубже тщетную надежду, что воспряну от слов Белорукой. Мою скверну ничто не изменит.
Ойомо, ниспошли мне благодать. Ойомо, отпусти мне мои грехи. Ойомо, прошу, даруй забвение.
Отворачиваюсь, но острые перчатки немедленно впиваются мне в кожу. Белорукая заставляет меня встретиться с ней взглядом.
– Ты можешь решить свою судьбу, алаки, это выбор, которого никто не давал твоим предшественницам. – Ее тон довольно приятен, однако в нем кроется чистая сталь. – Однако, если ты и правда хочешь, чтобы Право казни привели в исполнение…
– Право казни?
Белорукая упомянула его уже второй раз.
– Алаки не должна остаться в живых, а также ни один из тех, кто ей пособляет, – цитирует она, словно читая со свитка. – Точные слова из Права казни для вашего рода – слова, что вынуждают каждую девушку Отеры неизбежно проходить Ритуал Чистоты, дабы обнаружить всех тебе подобных и без промедления казнить.
Земля уходит из-под моих ног. Дабы обнаружить всех тебе подобных и казнить… Старейшины все это время знали, кто я такая, они просто ждали Ритуала, чтобы наконец оборвать мою жизнь…
– Слушай внимательно, алаки, – говорит Белорукая, действуя столь стремительно, что я ощутила боль в груди лишь после того, как когти перчатки уже вспороли кожу.
Меня пробирает дрожь: я опускаю взгляд и вижу порез ровно в том же месте, где сделал бы его старейшина Дуркас на моем Ритуале Чистоты.
Золото уже сочится наружу, пятная меня своим злом. Я дергаюсь в сторону, прикрывая рану, но Белорукая растирает каплю меж пальцев.
– Про́клятое золото.
Она протягивает их, испачканные позолотой, ко мне. Я смотрю на них, словно зачарованная, оцепеневшая от страха.
Проклятое золото?
Такие гадкие слова…
– Именно оно говорит, что ты не человек, ты демон.
От слез щиплет глаза, от смеси ужаса и тщетного унижения. Белорукой не нужно мне напоминать, кто я есть. Я знаю, что я демон, мерзкий и нечистый, достойный лишь презрения в глазах Ойомо. Сколько бы я ни умоляла, сколько бы безоговорочно ни подчинялась, Он никогда меня не слушает, Он меня даже не слышит.
Почему ты меня не слышишь?
Я буду стараться сильнее, я не буду кричать, даже если они снова меня расчленят, взрезая ножами жир, прорубая кость и…
Белорукая хватает меня за подбородок, глубоко впиваясь когтями, и мои мысли снова замирают.
– И оно же делает тебя ценным товаром. – Она поднимается на ноги. – Смертовизги начали мигрировать, южные границы уже преодолены. Тамошние джату не смогут долго сдерживать натиск. Каждый день эти… существа подбираются к империи все ближе и ближе. Когда они нас разгромят и уничтожат – это лишь вопрос времени.
Содрогаюсь от воспоминаний, от хищного взгляда предводителей смертовизгов.
– А при чем тут я?
Белорукая изящно пожимает плечами.
– А кто лучше справится с чудовищем, чем другое чудовище?
Снова накатывает стыд, слезы жарче жгут мне глаза. Я не могу даже смотреть на Белорукую, а она продолжает:
– Сколько