– Снова по острову ходит?
– Угу, – ответила девочка. – Ищет что-то. А как спросишь, не отвечает, или говорит загадками.
Галя и Поль ушли.
«Ещё один подкидыш, – подумала Мария Васильевна, и вздохнула. – Метеорологи, конечно, бездетные, но… Ох, уж эта Лизавета. Как что втемяшится в голову, так по ейному и будет. И откуда она детишек берёт? Поль, теперь вот и Антон. И мальчонки то хорошие. Умненькие. Взгляд, что у одного, что у другого, проницательный, наполненный, со смыслом...»
– Эта… Мария… Испытывай, давай, готова уж, – прервал её размышления мужчина, срываясь на развязный тон в попытках скрыть свою застенчивость.
Мария Фёдоровна давно уже привыкла к этой особенности маячника и потому не осуждала его, но задело её иное: – Уж ты, Егор, говори да не заговаривайся, где ж это возможно, чтоб я на ребёнке грудном испытания всяческие проводила? Ууу, чёрт старый…
– Не серчай, родимая. Не об том я, что сломается, а только что – клади уж да скажи по совести: нравится али как.
– Ладно тебе, Егор, не всерьёз я, – женщина почувствовала укор совести видя огорчение мастера, – за ребёночка волнуюсь, потому и сорвалась.
Подойдя к колыбели и уложив свёрток – качнула.
– Ох! Ну молодец! – Улыбнулась она мужчине, – изъясняешься иной раз коряво, но руки у тебя золотые.
Сказав это – качнула ещё, и ещё.
– А как качается! Ни звука. И не скрипит совсем. Спасибо тебе Егорушка.
– Ну так, пойду уж я, эта, до маяка пойду уж. Может и Леониду, что помочь надо. Загляну к нему.
– Нет. Стой. Покормить мне тебя надо, а потом и пойдёшь. Стой же ты, шельмец! Говорят тебе! Мария Васильевна прикрикнула на Егора глядя как тот пытается второпях покинуть её дом. Оставь ты сапоги свои уже!
– За стол садись. Не евши то со вчерашнего дня небось?
В поставленном на стол чугунке оказались грибы с картофелем. Кусок хлеба и спинка сёмги дополняли горячее.
Егор, поборов застенчивость, ел. Резкими движениями рук, торопливо чавкая. Крякнув, сказал: - Ну хозяюшка, благодарствую, и дело мне нашла, и накормила. Я, вот что понимаю: снаряжать нам карбас пора. Погода спокойная весь день будет. Идти надо на землю. Разузнать…
–Откуда знаешь, что погода хорошая будет? – Оборвала его, на полуслове, женщина.
– Да как не знать? Вчерась облака дивно ходили по горизонту, вот и знаю.
– Это кто ж надоумил тебя облака разглядывать? Карпуха небось? – Она усмехнулась и наклонив голову вправо посмотрела на Егора.
Егор покраснел: – Ну он. – Чуть помолчав, продолжил, – Он правду говорит. Не ошибается. Сколько раз вера была словам его. И учит меня, мол: «Смотри, так-то и так-то – к шторму это, завтрева к вечеру волна поднимется», или: «Ишь как белуха идёт! За косяком сельди, к берегу, значит и сельдь к берегу, а это, значит то-то и то-то»…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ну про то, – перебила его женщина, имея в виду последнее, – мы и без старика этого знаем. А про облака впервые слышу.
– А зря, что впервые. Не ошибся ни разу он. Знает дело, – защищал своего старого приятеля маячник. Он оделся и топтался возле двери желая поскорее уйти, но не решался о том сказать. – Я это, пора и честь знать. Благодарствую. Пойду я.
– Да иди уж, – с усмешкой сказала женщина.
Егор ушёл. Дитя чуть слышно посапывало в колыбельке. Марии пора было собираться в дорогу.
Вернулись дети. Шумные, разгорячённые.
– Тише вы, окаянные! – Охладила их Мария Васильевна.
– Хоть и нет надежды на вас никакой, но и выбора у меня, тоже нет, а потому слушайте внимательно: будьте дома, да тихо сидите, а я отлучусь до завтра. На землю мне надо. Да за ребёнком присматривайте! – Давала указания мать Галины.
– Хм. А вдруг проснётся, что делать то? – хмыкнула Галя.
– Проснётся. Не без этого. Молока захочет и проснётся. Молоко в бидоне. Должно хватить до моего возвращения. А нет, так к Карпухе сбегайте. Всё. Я ушла, – стоя, одетая в дверях, произнесла женщина.
Солнце вкатывалось на небосвод. Карбас шёл, против обыкновения, тяжело. Море, хоть и было спокойно, но не сильный ветер гнал к острову мелкую, ленивую волну, против хода, отчего до ближайшего от острова берега тайги, шли в два раза дольше. Сойдя на берег, проволокли карбас по песку и, закинув верёвку вокруг камня петлёй, обвязали узлом. Предстоял долгий, в пол дня, путь до деревни. Идти было несколько миль вдоль берега по петляющей, грунтовой, раскисшей от частых дождей дороге. Мария Васильевна, Леонид Фёдорович, да Егор, вспотевший и уставший больше других, и всё по причине изрядных возлияний и отсутствия нормального питания. Уже в сумерках все трое вошли в деревню и направились к реке под названием Нерпа, на берегу которойстояла привязанной к лаве лодка. На другом же берегу, у самого устья, одиноко ютилась изба, в которой жила интересующая путников старуха. Переправившись на лодке на левый берег они подошли к дому.
– Бабка Лиза ждёт нас. Вон и свеча горит в окне, – прервала долгое молчание Мария Васильевна. – И хорошо, думаю, знает, что придём. Колдунья, – через паузу от чего-то добавила она, то ли с неодобрением, то ли как-то ещё.
Поднявшись на крыльцо, женщина постучала в дверь и громко спросила: – Лизавета, можно к тебе?! – не дожидаясь ответа открыла дверь и шагнула в предбанник. Её спутники вошли следом.
Послышалось шарканье ног. В темноте, слева от входа, проявилась и медленно расширялась полоса света.
– Ну, добре вам, гости. Проходите. Вот и дверь уж открыла – дорогу указала. Мне, старухе, каждый шаг тяжко даётся. – Голос был скрипучим, медленным.