– Что здесь?… – резкий окрик Дана пресекся. – Боги мои…
Снег был красным. Снег превратился в лед – красный от смешавшейся крови лошадей и стрейкеров. Разорванные глотки, глаза, остекленевшие от ужаса, рты, ощеренные в предсмертном крике…
– Что это? Кто это… Кто это сде…
Дан повернул голову на затихающий голос. Эрни смотрел на него расширенными глазами.
– Наша знакомая, – мягко сказал Дан. – Я и не знал, что она – наша союзница.
– Мы тоже могли быть на их месте, – озабоченно произнес Саймон. – Придется быть поосторожнее…
Кто-то предостерегающе крикнул. Полумертвый стрей-кер полз прямо под ноги лошадей. Дан склонился, но стремительный лучник уже спрыгнул с седла. Его руки поддержали приподнявшуюся голову врага. Встретились взгляды. Мгновение стрейкер смотрел в ярко-синие глаза юноши, потом со сдавленным хрипом: «Пантера… Проклятая пантера…» – метнулся в сторону.
– Умер?
Лучник медленно поднялся с колен.
– Убей, – попросил тихо. – Убей ее, Дан. Убей.
Привычно опершись на руку командира горцев, лучник спрыгнул с седла. Дан задержался перед пологом палатки, похлопывая себя перчатками по бедру и насмешливо глядя на изумленного Брона.
– Брон, – позвал, не повышая голоса, – иди-ка ты сюда!
Когда тот приблизился, сказал с улыбкой:
– Брон. Мне не нравится, как ты пялишь глаза на меня и лучника.
– И не пялил я… – проворчал тот, – хотя, сказать по правде, можно подумать…
– Нужно подумать! – жестко сказал Дан. – Хотя бы о том, что если в наши дни девушки берутся за оружие, мы должны хоть немного облегчить им жизнь!
– Де-девушки?…
Дан успокоился. Вновь улыбнулся.
– Так ты не знал! Нужно быть слепым… Расскажи и остальным. Но никаких намеков или вопросов я не потерплю! Если ей хочется что-то сохранить в секрете, это ее право…
Горцы не особо удивились – кто-то уже знал, кто-то догадался, да и в горах женщины оружием владели наравне с иголкой. Но, повинуясь приказу Дана, никто ни взглядом, ни вопросом не тревожил Эрни-лучника.
Совещание командиров отрядов горцев и Владетелей закончилось неожиданно быстро, и Дан, не поддавшись на уговоры, пустился за полночь в свой дальний лагерь.
Спешился. Обменялся несколькими фразами с часовыми («Опять поблизости видели пантеру»), прошел к своей палатке, отстегнул меховой полог. Отряхивая наметенный на плечи снег, поднял голову – и слова приветствия замерли на его губах.
Лучник Эрни сидел у огня, с каким-то оцепенением вглядываясь в танец пламени. Одежда была разбросана по сбитой постели, теплые блики плескались на мягких изгибах тела, полных грудях, плавных линиях живота и ног, золотили тонкую, словно светящуюся изнутри кожу…
Зная, что это бесчестно, что он должен отвернуться, уйти, командир Дан сделал шаг вперед. Эрни медленно оглянулась, в глазах плясало зеленоватое пламя – и вдруг вскинулась со слабым криком. У него было лицо… лицо тех насильников: темные затуманенные глаза, полуоткрытые жадные губы… Но все же это были глаза Дана – честного, славного, гордого Дана, – и она не хотела его убивать.
Обхватив себя за плечи, наклонив голову, так что волосы закрыли лицо, она заговорила:
– Прошу тебя… Ради твоей матери, сестры, суженой… Уйди, оставь, не трогай, не прикасайся ко мне…
Вряд ли Дан понял, расслышал ее, но увидел стиснутые руки, беззащитные испуганные плечи, склоненную шею – и остановился, проводя ладонью по пылающему лицу. Оторваться от ее золотого тела было труднее, чем грабителю – от долгожданного сокровища.
– Бог с тобой, девушка, – проговорил хрипло, – я не насильник.
Он вернулся лишь через несколько часов – грелся у сторожевого костра, проверял часовых – и все это время успокаивался, собирался, готовясь к разговору, как к нелегкой битве.
Эрни не повернула головы. Ее куртка была наглухо застегнута, руки стиснуты на коленях. Дан остановился поодаль, разглядывая тонкий профиль.
– Я знал, что ты не мужчина, – произнес негромко. Кажется, ему удалось ее удивить. Эрни вскинула глаза.
– Знал? И все это время…
– Но ведь это была твоя тайна, – возразил он. Присел, откинул плащ. – Ты назовешь свое имя?
– Оно тебе ничего не скажет.
– У тебя есть родители, родственники?
– Нет.
Взгляд Дана скользнул по руке.
– Жених?
Эрни быстро прикрыла ладонь с сохранившимся следом от обручального кольца.
– Да. Был.
– С ним… что-то случилось?
– Не зна-аю, – полустоном вырвалось у Эрни. – Не знаю, жив ли он. Воюет ли… Все равно я должна забыть о нем.
– Ты устала ждать? – спросил Дан, и в голосе его не было ни гнева, ни укоризны. – Полюбила другого? Война длится так долго…
– Я не нарушила клятвы. Но жив он или мертв, я не буду его женой.
– Послушай, девушка. Не знаю, что случилось с тобой, твоим домом, твоими родными. Но я видел многих и многих, чьи души были черны и пусты от горя и потерь. И видел, как они воскресали – для жизни… Кого бы и что бы ты не потеряла, у тебя остается твое будущее.
– Мое будущее во власти Черных богинь. Командир сдвинул брови.
– Я чужак, я не знаю ваших богов… Но мои боги добрее – они не забирают человека целиком. Богини и велели тебе отказаться от твоего жениха? И ты покорилась?
Глаза Эрни вспыхнули незнакомым ему огнем – гневом, обидой? Сильные тонкие пальцы рванули тяжелый пояс, куртку, рубаху, обнажая золотистую кожу живота.
– Ну так смотри же, горец!
Дан смотрел и видел шрамы, оставленные небрежным росчерком кинжала, – ровно настолько, чтобы не распороть живот, но оставить след на всю жизнь.
– Стрейкеры метят все, что им принадлежало, – медленно сказала Эрни. – Думаешь, мой муж будет счастлив, лаская меня, каждый раз вспоминать, что я могла бы убить себя или врага, чтобы не допустить этого? Ты, мужчина, ответь мне!
Дан сидел, склонив голову. Не спуская с него глаз, Эрни привела в порядок одежду. Сказала тихо:
– Что же ты молчишь?
Горец уловил в ее голосе мольбу и растерянность – уж не жалела ли она, что все ему рассказала? Дан поднял лицо, зная, что на нем ничего не отразится, сказал, тщательно и отчетливо выговаривая слова:
– На месте твоего жениха я был бы рад, что ты осталась жива… Но у вас, жителей равнин, другие, странные обычаи…
Ему показалось, Эрни хотела что-то сказать – но сдержалась. Дан подождал, поднялся.
– Прости, девушка, за то, что я заставил тебя рассказать. Больше не буду пытаться узнать о тебе что-то, пока ты сама не захочешь… Утешать я не умею. Твое утешение сейчас в мести. А мое – в знании, что все проходит.
Он шагнул было к выходу, но вдруг, круто развернувшись, опустился перед Эрни на одно колено. Девушка отшатнулась, но, перехватив ее испуганную руку, горец заговорил хрипло и умоляюще:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});