Читать интересную книгу Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь ХХ века - Людмила Бояджиева

Хотя от нового места работы до родного дома было всего полтора часа на автобусе, Фрэнк навещал родителей редко. Закрутился с дамами – уж слишком много красоток теряли от него голову, а он не мог равнодушно пройти мимо очередной жертвы своих чар.

Конечно, не обошлось и без скандала. Некая дамочка далеко не строгих правил подала на Синатру иск по поводу изнасилования, но потом сформулировала претензии иначе: «за нарушение обещаний». Старшие Синатра пришли в ужас, и дабы решить проблему поскорее, пригласили в дом некоего молчаливого синьора, в присутствии которого и перед распятьем Фрэнк поклялся в своей невиновности. Странный синьор – Вилли Моретти – был дальним родственником семьи из Катаньи. Он имел мягкое, приятное лицо и ласковые глаза, вот только заглядывать в них не стоило – казалось, что собеседника голым бросают в ледяную прорубь.

– Ладно, малыш. Забудь об этом – пой спокойно, – сказал Вилли. – Мы знаменитых земляков уважаем. Уладим дело с полицией…

«Моя малышка – ты всегда со мной…»

К своему дню рождения Фрэнк получил отпуск – этот праздник все же полагается отмечать в кругу семьи. Насвистывая шлягер «Ты моя судьба», Фрэнк шагал домой от автобусной остановки по улочке родного города, напоминавшей декорации вестерна. Потертая кожаная куртка, поблескивающая десятком молний, сумка через плечо с небогатым барахлишком, фетровая шляпа, позвякивающие по булыжникам металлические набойки на толстых каблуках ковбойских сапожек. Он хорошо вписывался в городской ландшафт Хобокена. Домишки не выше четырех этажей, желтая пыль на всем, какие-то чахлые кусты под окнами, унылые вывески, засиженные мухами витрины – тоска, да и только. И не поверишь, что Манхэттен – вот он, рукой подать, прямо через Гудзон. Нью-Йорк под боком, он манит иной жизнью, подначивает выбраться из этой дыры, зажить нормально, жениться, завести детей… Вот только как подловить удачу? Может, она ждет нового года? Новенькая удача в новеньком, чистеньком, как яичко, 1939 году!

Декабрь в семье Синатра был месяцем праздников. Двенадцатое – день рождения Фрэнка, потом Рождество, а за ним Новый год. Только успевай крутиться. Долли несла домой с рынка пакеты, полные провианта – пора начинать готовку, послезавтра Фрэнку исполнится двадцать три. Помогала Долли нести сумки Нэнси Барбато – племяшка ее давней пациентки, живущей в Джерси-Сити. Нэнси часто навещала оставшуюся в Хобокене бабушку и явно заглядывалась на Фрэнка. Только и искала предлог, чтобы с ним встретиться, а заговорить стеснялась. Хорошая девушка, правильно воспитана.

– Привет, ма! – Из-за кустов к ним шагнул Фрэнк. – И тебе, Нэнси, доброго дня! – Он церемонно раскланялся, изображая поклон испанского идальго, и взял у нее пакет с фруктами. Эта девчонка буквально не дает ему прохода, поджидает у дома – встанет и смотрит во все глаза, а они у нее огромные. А уж если цветы у двери их дома валяются или открытка с сердечком на куст повешена, можно не сомневаться – это дело рук Нэнси.

– Здравствуй! – девушка засияла. Круглое нежное лицо в черных кудряшках, блестящие глаза. А ножки! У Нэнси были лучшие ножки в городе.

«Молода еще, шашни не закрутишь. Да и с итальянскими девчонками вообще шутки плохи». – Фрэнк прищурился. Он знал, что такой взгляд действует на женский пол безотказно.

– Приходи двенадцатого меня поздравить. И непременно с подарком.

– А что… Что подарить тебе? – Она облизала пересохшие губы – красные, как кораллы.

– Подумай хорошенько, чего мне больше всего хочется? – Он многозначительно улыбнулся, и малышка совсем смутилась: щеки запылали, ресницы – черные и загнутые – затрепетали.

– Нэнси свяжет красивую салфетку на стол, – нашлась Долли. – Она у нас умелица.

Подарок потряс даже циничного Фрэнка – в центре белоснежного кружева были вывязаны его инициалы, изящно переплетавшиеся с веточкой цветов.

– Офигенно! Это будет моя любимая салфетка. Спасибо! – Он коснулся губами персиковой щеки Нэнси и замер на мгновение, принюхиваясь – от нее пахло невинностью и счастьем. – А что подарить тебе?

Она вдруг смело подняла ресницы и горячо попросила:

– Песни!

– Что?

– Я знаю все твои песни. Мне так хотелось бы иметь пластинку, чтобы всегда слушать их…

– Ну, до пластинки дело пока не дошло…

– Ой, их будет очень много! Ты лучший! – От полноты чувств глаза девушки наполнились слезами и засверкали, как звезды.

– Нэнси… – он взял ее за руки. – Мне совершенно необходимо, чтобы кто-то повторял мне эти слова каждый день. Утром и вечером…

В феврале 1939 года они уже сыграли свадьбу. Долли не могла нарадоваться: Фрэнки покончил с распутными девицами и выбрал себе замечательную жену.

Впрочем, хватило его ненадолго. Молодой муж все чаще не приходил ночевать домой, благо, предлоги у него находились легко – он же человек творческий, дел много. А финансового отчета Нэнси от мужа не требовала. Она доверяла ему и только сильнее грустила, получая от него деньги на расходы, – сумма с каждым разом все уменьшалась.

– Ты же понимаешь, Нэнси, артисту приходиться обновлять сценический костюм и давать взятки, не подмажешь – не поедешь, – успокаивала невестку Долли, прекрасно понимавшая, что ее сын тратит заработанное отнюдь не на семейные или деловые нужды. – Он же у нас высоко метит!

«Эй, не дрожи, держи удар. Твой час пробьет»

Ансамбль Бенни Гудмана был очень популярным в Америке тридцатых годов. Как это часто бывает в творческих коллективах, состав его периодически менялся, и вот однажды один из его музыкантов – Гарри Джеймс – задумал создать свой ансамбль, которому требовался вокалист.

В июне 1939 года оркестр Гарри выступал в нью-йоркском концертном зале «Парамаунт». Именно тогда в игру вступил так горячо призываемый Фрэнком счастливый случай. Лежа в постели вечером после концерта, Джеймс слушал трансляцию бэнда Харольда Арлена из «Растик кэбин» в Инглвуде.

– Дорогая, послушай-ка этого парня! – крикнул он жене и прибавил звук. Фрэнк исполнял шлягер «Когда поет душа».

– Вот и пригласи его на прослушивание, – промычала Маргарет, закручивавшая волосы на крупные разноцветные бигуди и подбородком зажимавшая щетку.

– Ты запомнила его фамилию?

– Да они вроде ее и не называли.

– Фу, черт! – Гарри вскочил. – Всегда так: как что-то понадобится – ищи-свищи!

На следующий день он разыскал придорожный клуб в Инглвуде, оказавшийся той еще дырой. Пустой зал, поднятые на столы стулья, влажный после мытья пол пах грязной тряпкой. Парнишка со шваброй вызвал хозяина клуба. Завидев гостя, «ковбой» Том Уоринг расплылся в приветливой улыбке и снял шляпу:

– Кого я вижу! Мистер Джеймс! Какими судьбами?

– Мы знакомы, сэр? – Родители Гарри были цирковыми артистами, и роскошь манежного карнавала наложила отпечаток на его вкус в одежде. Рыжие замшевые брюки, яркое полосатое мексиканское пончо и узкий кожаный ремешок на лбу, сдерживающий буйство темных вьющихся волос, – все это выделяло его из толпы. Да еще и манеры – Гарри всегда держался аристократом.

Том Уоринг оценил это:

– Видите ли, я большой поклонник группы Гудмана, а теперь делаю ставку на вас. Присаживайтесь. – Он снял с ближайшего стола стулья. – Виски с содовой? Кофе?

– Спасибо, дружище, в другой раз. Я по делу. У вас в оркестре работает певец… Не знаю его имени. Могу я его увидеть?

– Певец? – Том пожал плечами. – Да у нас нет никакого певца… – Он поскреб жидкую поросль на макушке. – Впрочем, тут работает конферансье, который немного поет. Вряд ли он…

– Скажите, что я хочу с ним встретиться.

Явившийся в темный пустой зал парнишка оказался совсем молодым и настолько не соответствовал услышанному Джеймсом голосу, что тот засомневался и попросил его спеть что-нибудь.

– Прямо так, без оркестра? Впрочем, можно, босс, мне все равно…

Фрэнк запел. Одна песня, вторая, третья – Гарри не останавливал, вслушиваясь в звучание голоса. Да, это было именно то, что он искал!

– Спасибо, дружок. Сколько тебе лет?

– Двадцать три. Я не такой зеленый, каким выгляжу. И у меня огромный опыт работы с аудиторией…

– Мой бэнд выступает в концертном зале «Парамаунт». Приходи туда завтра часам к трем, после репетиции. Я хотел бы продолжить наш разговор. Скажешь, что ко мне, я предупрежу.

На утренней репетиции Гарри, выделывавший на трубе сложнейшие пассажи, увидел в зале своего вчерашнего знакомого. Не сдержавшись, тот бурно зааплодировал его исполнению.

Музыкант спустился в зал и протянул Фрэнку руку:

– Называй меня просто Гарри. А ты – Фрэнки. Понравилось?

– Гарри, это классно! Твоя труба на первом плане – чудо! Особенно в балладах…

– Ради этого я и вырвался на свободу. Такой кайф – играть все, что захочешь! И знаешь – это полезно для души.

– Музыка всегда лезет прямо в душу. Недаром же в соборах без нее никуда. Мне кажется, твой оркестр далеко пойдет. Будет настоящий лом.