торчащей прямо из пустоты скале. Где-то далеко восходило солнце, багровое как нарыв. Пахло отчего-то большой солёной водой. В этом сумасшедшем мире солнце могло заходить и восходить или, скажем, висеть, точно прибитое, в двух-трёх миллиардах мест одновременно. Каждый портал легко может заиметь себе собственное солнце, вряд ли где-то оно ценилось дороже пары единиц электронных денег.
На самом пике, в окружении трёх чахлых берёзок ждала их подзорная труба. Штатив её пустил корни в монолит не хуже самой упорной растительности. Тая напряжённо следила за процессом швартовки, опасаясь, что на сервере не хватит места и скала рассыплется прямо у них перед носом.
Берёзки зачахли и ссутулили ветви, истаивая, как кубики льда в тёплой воде. «Глазок» остался.
Она перелезла через борт, под ногами камень, холодный, твёрдый… никакой. Дефицит места скрадывал любую индивидуальность. Припала к подзорной трубе, чтобы посмотреть на обломки пластиковой куклы в недрах какого-то механизма.
Что это? Зачем она здесь? Кто с ней такое сотворил? Что это за устройство отделяет голову от всего остального и конечности от тела, так, что те болтаются на лоскутах пластика?
– Я всё помню. Так, будто посмотрел про себя кино, – сказал за спиной Некеш. – Самое скучное кино в мире… где только дышат и вращают глазами, а питаются внутривенно.
Только теперь Тая приметила движение. Дыхание, такое незаметное, что его с лёгкостью можно принять за дрожание воздуха.
Человек. Это человек, вовсе не кукла! Мальчик, судя по глади щёк и беспомощному подбородку, лет восьми-девяти от роду. По лбу и макушке, точно обнаглевшие насекомые, бегают блики от каких-то светоидов, переваливаются через болезненно вздувшиеся на висках вены.
– Вот почему я убегаю, а не жду, пока меня вновь аннулируют.
Тая затрясла головой. Ей захотелось вынырнуть, прямо сейчас, немедля – мама точно знает что делать. Она объяснит, утешит, позволив прижаться лбом к тёплому своему животу. Если всё ещё не вымерли на свете динозавры-кошмары, то один из них как раз здесь: болезненными пустыми глазами смотрит почти-в-камеру и куда-то ниже. Крошечное насекомое садится на правый глаз, складывает крылья, но тут же, испугавшись трепетания ресницы, взлетает. Мальчик отключен. Тая видит как по трубкам, подведённым к торчащему из живота устройству, происходит обмен жидкостями.
– Меня зовут Зета-четыреста-двенадцать, пятый уровень, третий зелёный сектор, – говорит Некеш. – Я человеческое лицо Полиса в пространстве, и моя миссия – сделать пространство как можно более дружелюбным. Уютным. Вроде как надуть настоящим, живым воздухом воздушный шарик. Но когда меня отключают и прячут в карман, я, видимо, умудряюсь найти там дыру. Умудрялся. Теперь такого не будет.
– Но зачем же… – Тая застонала. Она боялась повернуться, но там, впереди, было ещё больнее, и она повернулась. Бумажное лицо Некеша не выражало ничего. – Зачем же так жестоко?
– Не жестоко. Это моя обязанность до конца жизни. В нашем мире у каждого должна быть обязанность, дело всей его жизни… правда?
Пустым, беззубым ртом он изобразил улыбку, но Тая больше на него не смотрела. В стороне, прямо из ясного неба вылупилось с десяток маленьких солнц.