Летом меня каждый день заставляли мыть ноги. Наливали в маленький медный таз нагревшуюся на солнце, отстоявшуюся воду из большой железной бочки возле курятника и заставляли.
Почему-то у нас было много медной посуды, которая сейчас совсем не в ходу. Наверное, все наши медные кастрюли разной емкости, большие и маленькие тазы, ковшики, сковородки, кружки и чайники «достал» где-то в городе мой дед Адам. Конечно он, кому еще такое под силу? И я смутно припоминаю, что, кажется, дед «достал» их чуть ли не через самого Франца!!!
Не было у нас только медного самовара. Все четыре бабушки сожалели об этом, и однажды мой дед Адам сказал, что «самовар будет».
– От Франца? – робко спросила Бабук.
– Нет, от одного человека, – отвечал дед Адам.
Всякий раз, отправляясь в город, дед обычно говорил:
– Я в одно место, к одному человеку.
Никто из нас пока не видел ни Франца, ни этого самого «одного человека». Но в могущество того и другого мы все верили свято.
Однажды, в теплый погожий день ранней осени, дед в очередной раз отправился в город – «в одно место, к одному человеку». На закате дня он вернулся домой с каким-то несуразным предметом на плече, довольно большим и странным на вид серо-зеленым предметом и какой-то черной трубой коленом.
– Вот вам ломовский самовар, – ставя предмет на землю перед нашим домом, сказал дед.
– Да ему сто лет в обед, – прыснула смешливая тетя Клава.
– Я и говорю – ломовский самовар, – не обращая внимания на тетю Клаву, сказал дед. – Чай в нем самый вкусный, князья пили.
Похожие самовары я встречал потом только в музеях. Самовар был этакий круглый пузан с большими удобными ручками по бокам и увенчанный, как короной, подставкой для заварного чайника, а в ней конфоркой, заодно скрывающей внутреннюю трубу, в которую полагалось класть древесные угли. Дров у нас не было, и мы клали мелко порубленные и расщепленные старые виноградные лозы. Они тоже горели хорошо, и уголь давали жаркий, долгий, такой, как надо. Виноградные лозины бывали довольно толстые, с мое запястье, а попадались и еще толще. Для самовара мы специально отбирали как можно толще – для жара. Главное в самоваре – жар и запах раскаленных углей. Может быть, из-за этого запаха я и стал археологом? Не исключаю. В запахе горящей и тлеющей в самоваре виноградной лозы мне чудилось что-то первобытное, древнее, какие-то давно забытые люди каких-то давно забытых времен. Это ощущение прочно запало в мою детскую душу, и, может быть, именно оно пробудило во мне интерес к истории и археологии, вместе взятым. Да, я согласен, что сплошь и рядом история всего лишь «мнение победителей». Согласен и с тем, что еще со времен египетских фараонов и раньше в архивы нередко закладывались заведомо ложные сведения, поэтому я настороженно отношусь к архивам. Но ведь об археологии не скажешь этого столь категорично, хотя и тут встречаются искусные подделки. Встречаются. Но все-таки в истории их многократно больше, чем в археологии. Я рад, что с младых ногтей выбрал археологию и, как говорится, прожил жизнь на своей улице, весьма далекой от суеты и злобы дня.
Но как я не любил мыть ноги!
Что касается мытья моих ног, тут все четыре бабушки были непреклонны и единодушны. Даже далекая от наших семейных хлопот тетя Клава, и та не забывала воскликнуть:
– В доме четыре женщины, а у единственного ребенка цыпки!
И все они дружно боролись с моими цыпками. Каждый вечер наливали в медный таз теплую воду, давали мне кусок пемзы и темный обмылок. Пемзой я должен был тереть пятки, а обмылком мылить ноги до колен. Намылив ноги, я, вместо того чтобы тереть пемзой свои пятки, тер днище медного таза. Мне нравился скрежет, нравилось, что можно было рисовать по медному днищу всякие штуки, например моего друга Джи. Бабук слышала плоховато, и я ее не раздражал, тетя Мотя была молодая и крепилась, тетя Клава, как правило, по вечерам еще торговала в городе газировкой, одна только тетя Нюся вскипала время от времени:
– Ты что трешь? Пятки три, а не тазик! Или мне потереть?
– Не надо, я сам потру, – уныло соглашался я с тетей Нюсей и еще более уныло начинал тереть пемзой свои пятки. Хотя зачем их тереть, если завтра все равно во двор? Этого я не мог взять в толк, и так и засыпал с ногами в тазу и пемзой в руке.
Самоваром заведовала тетя Нюся, во-первых, потому, что когда-то давным-давно у нее в родительском доме был свой самовар, а во-вторых, потому, что она у нас была главной по хозяйству и чем хотела, тем и заведовала.
Когда вечером дед Адам принес этот тяжеленный серо-зеленый предмет, названный им самоваром, я с сомнением подумал, что из такого грязного пузана вряд ли можно пить чай. А проснувшись утром, не поверил своим глазам. На столе ослепительно сияло что-то невероятное! Я и не понял сразу, что это за штука такая и откуда она взялась? Обычно, проснувшись, я долго валялся в кровати и радовался ее необъятным просторам – тетя Нюся всегда вставала рано, и ее уже давно не было рядом со мной. Да, обычно я валялся в кровати, а тут вскочил и подбежал к столу. Я даже не понял сразу, что это такое.
– Нравится тебе наш самовар? – спросила меня вошедшая со двора тетя Нюся.
– Красивый, – чуть слышно проговорил я и тут же добавил более громким голосом: – Откуда у нас такой?
– Вчера Ада принес. Ты же видел и трогал его руками.
За глаза и в глаза все четыре бабушки и я звали деда Адама коротко – Ада.
– Вот этот?! – недоверчиво потрогал я пальцами стоящий на столе самовар. – Он золотой?!
– Медный. Просто я его хорошенько помыла и отчистила. Если тебя как следует помыть, ты тоже будешь у нас очень красивый мальчик.
– Не надо меня мыть, – буркнул я, отходя от стола, – а как в этом самоваре чай пьют?
– Ты умойся сначала, потом мы с тобой поставим самовар и будем учиться пить из него чай.
– Ладно, – охотно согласился я, решив, что ради такого случая можно и умыться, а не тянуть с этим делом как обычно.
На дворе было еще совсем не жарко. Довольно большое солнце стояло далеко за виноградниками, посылая на землю ровный и мягкий свет. Я знал, что, пока солнце большое, лучи его не такие жгучие, как тогда, когда оно становится белым, маленьким и замирает в зените. Со стороны гор дул теплый южный ветер Магомет, дул не сильно, а ласково. Выйдя за порог, я с наслаждением потянулся всем своим маленьким гибким телом. Летом умывальник стоял во дворе, вернее, висел на деревянном столбе, там же висело чистое полотенце и была приделана маленькая фанерная полка, где лежал маленький кусочек темного мыла, которым, кстати сказать, я старался не пользоваться.
– Шею мой, шею! – вынося из дома сияющий самовар красной меди, не забыла скомандовать мне тетя Нюся.
– Уже два раза мыл, – вяло огрызнулся я, но все-таки провел мокрыми ладошками по своей шее, от чего мне стало так щекотно, что я засмеялся. Быстро вытерся, повесил полотенце на гвоздь и побежал следом за тетей Нюсей к нашей летней кухне.
Мы долго думали, чем топить самовар, не кизяком же? Потом я вдруг выпалил:
– А виноградными палками?
– Какой молодец, умница! Конечно, виноградной лозой! Иди притащи, она за курятником сложена.
– Знаю, – весело откликнулся я и побежал к курятнику, невероятно гордый от того, что мое предложение принято.
Когда с охапкой лозы я вернулся к самовару, тетя Нюся успела налить в него родниковую воду. Родник был далеко от нас, в ауле под синей горой. Перед утренней дойкой коров в контору и нам привозил воду в своей белой цистерне счетовод Муслим на белой кобыле Сильве. Вода из родника была очень вкусная.
– А теперь давай-ка мы эту лозу расщепим на тонкие палочки. Я буду надрезать ее ножом, а ты разрывай руками дальше, до конца. Хватит силенок?
Дело для меня было новое, и на всякий случай я уклонился от ответа.
Тетя Нюся расщепила большим острым ножом много кусков лозы, а я потом разорвал их окончательно. Скоро у нас получилась порядочная куча самоварного топлива.
Расщепленная лоза пахла так вкусно, как будто она была не из дерева, а из самых первых, самых нежных, еще покрытых легчайшим пушком апрельских листочков винограда. Обычно они появлялись в конце апреля – в начале мая. Я любил растирать их в ладонях и нюхать.
И вот настал самый ответственный момент – мы начали разжигать самовар.
– Давай сначала я, а ты смотри и учись, – сказала тетя Нюся, – раз пять разожгу, а потом и ты попробуешь. Согласен?
Я утвердительно кивнул головой, хотя и подумал, что вряд ли тете Нюсе надо разжигать самовар пять раз, и трех бы вполне хватило. К тому времени я уже без запинки считал до ста, складывал, вычитал, перемножал и делил любые однозначные числа. Всему этому исподволь, совсем незаметно обучила меня тетя Нюся. Всему хорошему и важному она учила меня без нажима, как-то само собой, между прочим.
Первым делом тетя Нюся подожгла тонкую длинную полоску виноградной лозы и опустила ее во внутреннюю трубу самовара. Точно также подожгла и опустила в трубу вторую полоску, третью, пятую, десятую. Потом начала опускать полоски потолще и не поджигала их. Из трубы валил душистый белесый дым и реял в лучах солнечного света – это было очень красиво, а самовар тем временем разгорался все веселей. Скоро самовар зашумел, и тетя Нюся, положив еще чуть-чуть виноградных лозин, закрыла трубу конфоркой. Скоро мы услышали, как закипает в самоваре вода, а потом увидели, как бьет из маленькой дырочки в крышке тонкая струйка пара.