Читать интересную книгу Духовное пробуждение в России - София Ливен

Хочется отметить один отрадный факт, характерный для нашего народа. Русский человек, в отличие от многих других, как только уверует, независимо от его образования становится немедленно миссионером, чему я не раз была свидетельницей. Один из таких братьев говорил мне: "Моё оружие всегда со мною", - подразумевая Слово Божие, с которым он не расставался.

К Комитету Трактатного Общества принадлежал и мой отец, оберцеремонимейстер при Императоре Александре II. Он нередко беседовал с Государем о свободе совести в России. Отличавшийся большою веротерпимостью Государь уже готовил соответствующий закон. В проекте будущего закона о веротерпимости предполагалось, между прочим, разрешение при смешанных браках самими родителями предоставить детям выбор вероисповедания. Проект этот, насколько мне известно, уже получил согласие Сената и должен был в самом непродолжительном времени стать законом. К великому сожалению, убийство Государя положило всему этому конец, и закон этот так и не увидел света. Мой отец, лютеранин, смотрел на новое духовное течение с некоторой сдержанностью. Мать моя была православная. Когда она сказала отцу, что хочет на ближайшем евангельском собрании принять участие в преломлении хлеба, соответствующем церковному причастию, он предупредил её о возможности возбудить этим недовольство высших властей. Однако других препятствий он ей не ставил, а в последствии и сам охотно посещал собрания, преклоняя колена со всеми молящимися.

Общественная деятельность верующих

Василий Александрович Пашков вместе со своим другом графом Корф посещал чайные, где зимой обогревались извозчики. В жарко натопленных и сильно накуренных трактирах или чайных, битком набитых легковыми и ломовыми извозчиками, эти два служителя Божия читали Евангелие и говорили о Христе, о путях гибели и спасения, призывая всех обратиться к Спасителю с покаянием, чтобы получить верою прощение грехов и новую жизнь свыше. Тут же они раздавали небольшие Евангелия. Простые слушатели с большим вниманием и открытыми сердцами принимали слова свидетелей Господних, воодушевлённых горячей любовью к Господу и жаждою спасения душ. Много лет спустя, когда я предложила извозчику одно из четырёх Евангелий, я услышала в ответ, что "несколько лет тому назад один хороший барин подарил мне такую книжечку". Радостно было слышать, с какой благодарностью он его вспоминал.

Верующие того времени не ограничивались одним служением словом. Я уже упомянула, что у Пашковых имелся дом на Выборгской Стороне. Там Василий Александрович открыл столовую, в которой за малую плату можно было получить простое хорошее кушанье, а также чай или кофе с молоком. На стенах столовой были написаны стихи из Священного Писания, гости обслуживались верующими женщинами или девицами.

Это помещение было устроено прежде всего для студентов, которым часто не хватало средств на пропитание. Кроме хорошего питания и низкой цены их привлекало милое отношение служащих и приятная обстановка.

Один из членов Евангельской Общины в Париже, теперь уже пожилой брат, рассказывал мне, как он, чуждый веры, студентом любил заходить в эту столовую, где за 10 копеек мог получить целый обед, а за 1 копейку тарелку супа или полную тарелку гречневой каши с маслом. Кто знает, может быть, эти небольшие проявления ласки и человеколюбия предохранили некоторых от гречи и разочарования, которые впоследствии приводили к классовой вражде, к атеизму и, наконец, к братоубийственному кровопролитию.

Наша мать изредка брала меня с сестрами на Выборгскую, и нам тоже представляло большое удовольствие выпить там чашку кофе с горячими пирожками. Всё это казалось гораздо вкуснее того, что мы ели дома. Эти поездки на Выборгскую принадлежат к одним из светлых воспоминаний раннего детства.

Пашковский дом на Выборгской был также центром евангельской работы. Душою всего дома, верным воином на своём посту, была Мария Ивановна Игнатьева, заведывавшая столовой, а в последствии прачечной и швейной. Но к сожалению, скоро начались правительственные ограничения этой деятельности. Например, было запрещено развешивать на стенах столовой тексты даже из Священного Писания. Повидимому, правительство ставило братьев на один уровень с пропагандистами, и надписи пришлось снять. Много лет спустя столовая закрылась, но по какой причине - мне неизвестно.

Одна петербургская благотворительница, фамилии которой я не помню, открыла в разных частях города швейные мастерские для бедных женщин, чтобы дать им возможность заработка на дому. Покидая Петербург, и не желая забросить это дело, она предложила некоторым из наших верующих сестёр взять его в свои руки. Александра Ивановна Пашкова и её сестра Елизавета Ивановна Черткова выбрали по мастерской в одной из частей Петербурга, а моя тётя Вера Фёдоровна Гагарина взяла на себя две мастерские.

Они стремились не только помочь бедным женщинам иметь заработок, но и дать им возможность слышать Слово Божие. В мастерских они получали скроенный материал, а возвращая сшитое, - заработанную плату и новый заказ. Их посещали по квартирам, где с ними беседовали, а на Рождество и Пасху устраивали праздник с подарками и угощением для них и их детей. На этих праздниках бывало и пение, и чтение Слова Божия, и молитва. Раз или два в неделю дочери этих работниц приходили в мастерскую и учились шить. Во время работы им поясняли что-нибудь из Слова Божия или читали рассказы духовного содержания. Этим делом чтения, главным образом, занимались и некоторые из сестёр Крузе, и две сестры Голицыны, и моя сестра, и я сама.

Финансовой стороной дела заведывал всеми чтимый д-р Мейер, основатель, директор и главный врач Евангелической Больницы на Петербургской Стороне. Больница эта славилась порядком и исключительно хорошим уходом за больными. Нас всегда удивляло, как он, такая крупная личность, мог принять участие в таком скромном деле, как наш комитет. Ему, повидимому, нравился дух этих собраний, и он стал их секретарём и казначеем.

Наша тётя, Вера Фёдоровна Гагарина, позже рассказывала нам, как она всегда удивлялась терпению д-ра Мейера с верующими, но ещё довольно пылкими сестрами. Они отличались ярко выраженной индивидуальностью и, как все новообращённые, большой горячностью, что часто делало заседания комитета очень бурными. Однако они всегда кончались полным согласием и благодарной молитвой Господу. Д-р Мейер говорил, что эти заседания были чрезвычайно интересны, и считал их одними из лучших часов своей жизни.

Вере Фёдоровне Гагариной помогали с большой верностью и преданностью обе сестры Козляниновы, которые обратились в Швейцарии. Сашенька, как мы называли старшую из них, работала в Коломенской части, недалеко от нашего и Гагаринского дома. Она посещала женщин, работавших в Коломенской мастерской, читала им и девочкам, учившимся у неё шить, Слово Божие. Самой же работой в мастерской заведовала, т.е. кроила и раздавала работу женщинам, одна верующая портниха. Спустя много лет, когда Александре Сергеевне Козляниновой из-за болезни сердца стало трудно навещать работниц по их квартирам, я и моя старшая сестра Мария Павловна переняли от неё эту работу.

Так мы познакомились с самыми бедными частями города и увидели нищету в самом неприкрашенном виде. Эти посещения стали хорошей школой, научившей нас подходить к душам, нерасположенным к слушанию духовных истин.

Во время одного из приездов лорда Редстока обратилась к Господу княгиня Голицына, отличавшаяся необычайной кротостью и мягкостью характера, а вместе с нею и две её дочери. Потеряв после смерти мужа почти всё своё состояние, она терпеливо переносила постигшее её испытание. Её дочери занимались девочками в мастерской, которая была на Песках.

Вторая Козлянинова, Констанция Сергеевна, в противоположность сестре, была худенькая, живая и энергичная, но немного болезненная, - мы с детства привыкли слышать: "Сегодня Костенька умирает". Она отвечала за работу на Песках, которая как и в Коломенской части велась на средства Веры Фёдоровны Гагариной. Констанция Сергеевна не могла много ходить, и потому моя тётя всегда брала её с собой, когда ехала на Пески. Отпустив кучера, тоже верующего, который в определённое время снова приезжал на нами, они отправлялись навещать работниц - кого в подвальном помещении, а кого по углам дешёвых квартир. Женщины были большею частью жёнами пьяниц и влачили безотрадное существование.

Кто не бывал в таких квартирах, не может иметь представление о них. Лестницы пахли горелым постным маслом и кошками. Квартиры часто сдавались нескольким жильцам, каждый занимал по углу или по койке. Помещение не проветривалось, чтобы экономить тепло, а потому в таких комнатах можно было прямо задохнуться. Женщина, которую собирались навестить, может, и рада была гостям, но случалось, что тут же находился другой жилец, которому "пашковцы" (как нас называли) не были по сердцу, и тогда с бедной работницей невозможно было поговорить по душам. Однажды Божьих служительниц даже выгнали со двора метлой. Тётя моя радовалась потом, что за имя Христово удостоилась понести посрамление. Утомлённые посещениями, они шли в мастерскую, где живые девочки доставляли им много радости. Кучер, Димитрий Иванович Глухов, уже ожидал их в условленном месте, и скоро они уже оказывались дома на Большой Морской, усталые, но счастливые от проведенного дня на работе Господней. В те дни часто пели на собраниях теперь почти забытый гимн: "Ещё для Иисуса окончен день труда..."