Первое время вечерами мне было так одиноко, что хоть волком вой. Мне предоставили в аренду маленький, но довольно уютный гостевой дом. И я слонялась по нему до глубокой ночи, чувствуя себя чужой как в доме, так и в Аджуне, и вообще самой одинокой на всей планете. И только темный взгляд во сне и ощущение чужого присутствия примиряли с явью, которая по утру казалась не так уж и невыносима.
Однажды я попыталась пригласить Джастиса вечером в гости, и тут надо было видеть его лицо. Попытка возмутиться, что ничего не имела ввиду и мне просто одиноко, привела лишь к ответному возмущению, что должна была сказать сразу.
Секундная слабость стоила мне дорого.
Выгнать его, конечно, уже не получилось — он принялся сидеть со мной из вечера в вечер, развлекая болтовней, сериалами и приготовлением еды.
Уходил он поздно ночью, когда я засыпала. Я пыталась сопротивляться такому самопожертвованию, но тщетно. Потихоньку он заполнил собой каждый день, и меня отпустило. С ним было легко, хоть и немного беспокойно. С такими мужчинами невозможно дружить. Но сны мои стали легче, одиночество — не таким острым, а засыпать стало проще, когда где-то в гостиной слышался тихий разговор по телефону или еле слышное клацанье клавиш ноутбука.
3
Когда нервы окрепли, я попыталась дать своему врачу свободу, но он вдруг оказался против. После недолгих препирательств было решено встречаться пару раз в неделю — один на ужин и один на завтрак. Очевидно, Аджун пообещал Джастису какой-то заоблачный гонорар…
Прошло три месяца с переезда. Я пообвыклась в окружающей тишине, тем более она каким-то образом проникла и внутрь. И мне, наконец, стало спокойно. Пару раз я возвращалась в Смиртон на консультации по диссертации, увидеться с матерью и просто надышаться городом, потому что когда появится живот, поездки закончатся.
— Доброе, — послышалось позади. Ну вот как он проскользнул внутрь так, что я не заметила? — Ммм… яичница с кровяной колбасой?
— Доброе, док, — оглянулась я, мазнув взглядом по помятому виду Джастиса. — Или нет? — Он выглядел непривычно уставшим и будто потухшим. — Что с тобой? — насторожилась я.
— Ничего. А что такое? Хвост забыл втянуть?
И он покрутился на месте в поиске несуществующего хвоста.
— Ну да, — закатила я глаза и пошла в гостиную ставить чайник. — Хочешь — можешь поспать на диване…
— Теперь хочу яичницы, — буркнул он позади, и я обернулась.
С ним совершенно точно что-то было не так. Смотрел на меня, как тут не принято говорить, «волком».
— Я тебя достала, да?
— С ума сошла, — разозлился он неожиданно. — Нет.
— Ты Вику видел?
— Я ее часто вижу. — А тут вдруг успокоился, будто я свернула вообще не туда. Но мы же выяснили, что он к ней неровно дышит.
— И что? Нормально все между вами?
— Иногда хочу придушить ее. — И снова стало «горячо», глаза недобро заискрили. Но я не понимала, о чем он.
— Джастис, что случилось?
— Ну почему ты такая умная у меня, а? — обошел он меня на свист чайника и подхватил его с печки. — Чаю?
— Ладно, не мое дело. Рожу как-нибудь без тебя, если что…
— Я тебе рожу, — прорычал устало позади. — Пошли завтракать…
Я уселась за стол, а он начал меня обслуживать, будто это он ждал меня к завтраку.
— Встречаюсь тут кое с кем, — вдруг тихо сообщил, накладывая мне из сковородки.
Наши взгляды встретились на короткий миг, и я отвела свой, пожимая плечами:
— Ну и что?
— Ничего, — глухо прозвучал его голос.
Имел право. И встречаться, и быть недовольным, да и вообще — любым. Он мне ничего не должен. Но… мне вдруг стало зябко. Будто лизнуло забытым холодом, а по спине прошла волна озноба.
Мы позавтракали молча.
— Какие планы? — нарушил он тишину, когда я взялась за чашку.
— Работать, — пожала плечами. — Слушай… а я точно не могу помочь в больнице? Не хотелось бы сидеть тут у Рэма на шее. Честно говоря, я надеялась, что приглашение о работе не будет липовым…
Джастис посмотрел на меня так странно…
— Что? — не выдержала я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Поговорю с Викой, — отвел он взгляд. — Она боится тебя нагружать, ты ведь ждешь ребенка…
— Я чувствую себя так, будто и не беременна вообще. Неужели нельзя работать?
— Можно, — улыбнулся он устало.
— Было бы здорово. Не хочу терять квалификацию…
— Ничего ты не потеряешь. Тебе нужен был отпуск.
— Три месяца более чем достаточно. И ты меня излишне жалеешь.
Он снова удостоил долгого взгляда.
— Слушай, иди уже к своей… с кем ты там встречаешься? — усмехнулась я, чувствуя себя все более неуютно.
— Ты предлагала поспать на диване, — подпер он нагло щеку.
— Может, не стоит? Я бы расстроилась, если бы ты… ну, в смысле… — Кровь хлынула к щекам, и я едва не выронила чашку, нервно брякнув ей по блюдцу. — Если бы была на ее месте, а ты бы спал у другой…
— Хочешь меня выгнать?
— Определенно, — посмотрела смело в его глаза. — И ужины с завтраками тоже стоит прекратить…
— А если я не хочу прекращать, — оскалился он.
И снова этот его долгий изматывающий взгляд.
— Не хочу у тебя отнимать время. Ты и так его достаточно потратил на меня. И я очень тебе благодарна… — На этом он закатил глаза, напряженно вздыхая, чем совершенно сбил меня с толку.
— Ешь давай нормально! — усмехнулся, наливая себе новую чашку до краев. — Булочку тоже. А то никакой работы тебе, немочь.
— А ты любишь девушек покрепче? — подчинилась с готовностью. Лишь бы не ворчал. И не уходил.
— Мы не любим за внешность, — серьезно ответил он.
— Ну ты же не всех, с кем спишь, любишь?
— Раньше — нет. Теперь, наверное, постарел, — буравил он меня взглядом, усмехаясь.
— Ну а как ты выбрал эту, с которой встречаешься?
— По запаху, голосу, смеху… И глаза мне ее нравятся, — улыбался все шире, глядя в мои.
— А в кого на превращается?
— В занудную ворчунью временами… но все больше — в милую пушистую зайку… — При этом смотрел на меня так, будто этой зайкой была я.
— Она тоже пума?
— Я как-то не привык завязывать отношения с оборотнями, — вдруг усмехнулся он и опустил глаза в чашку. — Отвык. И человеческие девушки нравятся мне больше…
— Круг сузился. — Людей здесь было немного.
— Не заговаривай мне зубы — ешь!
— Вот разнесет меня на этих булочках!
— Буду тебя катать, — усмехнулся.
— Не очень изящная строчка в твоем резюме, не находишь? — улыбнулась. Но то, что он остался, вернуло утру краски и уют. Оставалось только забыть потом об этом в целях спокойствия, но сейчас я позволял себе эту терапию на полную. И дальше бы послушно ела булочки, если бы не телефонный звонок.
Джастис приложил мобильный к уху и вдруг тревожно глянул на меня.
— Что? — насторожилась я.
— Я понял. Дай пять минут, — сообщил он кому-то и отбил звонок. — Твой отец у ворот.
— Отец? — выдохнула я. — Что случилось?
— Хочет тебя увидеть…
Отец звонил мне несколько раз вчера, но я не отвечала. Стоило начать вспоминать события трехмесячной давности, возвращались тревожные сны, в которых мир заметало снегом. Не думаю, что ему есть, что мне сказать нового.
— Будешь с ним разговаривать? — Джастис поймал мой бегающий взгляд. — Я буду рядом.
— Хорошо, — кивнула.
— Пошли, — и он подал мне руку.
***
На пропускном пункте нас ждал Рэм. Он коротко поприветствовал меня и добавил:
— Я буду здесь на случай вопросов.
— Вы уже что-то сделали против него? — догадалась я.
— Его лишили возможность дальнейшей деятельности в северном регионе. Но это пока…
— А потом?..
— Посмотрим, — уклончиво отозвался он.
Я только покачала головой и направилась к проходу. Джастис шел следом.
— Я бы хотела поговорить с ним одна, прости…
— Не могу тебя отпустить одну, — и не подумал слушаться он. — Ты — моя ответственность.
Мы вышли вместе через проходную и оказались на широкой площадке за стеной. Отец ждал в машине, на мое появление вышел и направился навстречу.