— Без сомнения, я твердо верю в Бога, да и может ли быть иначе после всего того, что мы читали и изучали о бессмертии и загробной жизни. Но почему, тетя, ты думаешь, что я неизбежно подвергнусь искушениям?
— Потому, что это неизбежно в тех условиях, в которых ты будешь жить. Чтобы не подвергаться этому, надо жить вдали от людей и стать выше многих и многих слабостей!
— Но, тетя, разве, находясь под опекой отца, я не буду защищена от людской злобы? Наше состояние обеспечивает мне независимую будущность, а когда я выйду замуж (она покраснела), я постараюсь создать в своем доме такое же согласие и любовь, какие царствуют вокруг тебя и дяди Ивара.
— Повторяю, мой друг: я надеюсь, что твое будущее будет счастливо, однако благоразумие побуждает меня напомнить тебе, что не следует ни на что рассчитывать, а менее всего — на человеческую жизнь. Все мы не более как прах, и никто не знает момента, когда он исчезнет из этого мира, чтобы перейти в другой, скрытый от нас непроницаемой завесой. Мы можем быть взяты отсюда, когда менее всего этого ожидаем, и никакая любовь в мире не в состоянии удержать нас здесь. Что же касается богатства, то это еще более эфемерная вещь, и в жизни следует рассчитывать на себя, но никак не на него.
Тамара побледнела. Ей казалось, что будущее подернулось черной дымкой и что ее стремления к радостям жизни натолкнулись на неизбежный закон разрушения, закон этого непобедимого гиганта — времени, которое все поглощает. Ей внезапно вспомнилась своя собственная жизнь: как быстро она пролетела! Не вчера ли, еще маленькой девочкой, она играла со своей матерью? А между тем вот уже девять лет, как та умерла! А сколько других исчезли и ушли в иной, неизвестный мир, куда и она сама двигалась с поражающей быстротой! Неумолимое время в своем неудержимом беге будет постепенно отнимать у нее любимых людей, молодость, красоту, пока, наконец, состарившаяся, покрытая морщинами и, может быть, одинокая она сама не сойдет в мрачную могилу… Дрожь пробежала по телу молодой девушки, и на глазах ее блеснули слезы.
Госпожа Эриксон внимательно наблюдала за выразительным лицом девушки и нежно взяла ее за руку.
— Неужели в тебе так мало мужества, Тамара, что простой, лишенный иллюзий взгляд на жизнь заставляет тебя дрожать? Смерти ты не пугайся. Если же я и напомнила тебе о разрушении физического тела, то сделала это вовсе не с целью заставить тебя бояться естественного закона природы, непреложного и необходимого, как и все, что создано нашим Предвечным Отцом. Смерть есть не что иное, как переход нашего бессмертного «я» в новую фазу существования. Любовь переживает мрак могилы и продолжает связывать нас с теми, кто исчез, но по-прежнему находится вблизи нас. Представь себе, что мы все собрались в темной комнате. Не видя никого, ты можешь подумать, что нас нет, но зажигается свет — и ты нас видишь. То же самое бывает и с нашей душой: пробуждаясь, она снова находит тех, кого любила. Но пойдем дальше. Ничего из того, что кажется нам самым ничтожным, не уничтожается, раз оно связано с нами искренним чувством, так как в любви заключается божественная сила, которая одинаково распространяется на все, что любят. Так, например, твоя привязанность к Бижу (она указала на любимую собачку Тамары) образует между тобой и ею такую же неразрывную и вечную связь, какая существует между мной и тобой, только Бижу является существом, стоящим на низшей ступени лестницы совершенства.
— Я тебя понимаю, тетя, и знаю, что все эти прекрасные и утешительные теории подтверждены фактами. Но чтобы окончательно убедиться, нужно все это видеть самой. О, если б мама явилась мне и сказала: «Я живу, я охраняю тебя!.. О, тогда, конечно, смерть перестала бы ужасать меня, но… — молодая девушка внезапно умолкла.
— Кто знает? Может быть, Господь, по милосердию своему, и дарует тебе это доказательство нашей загробной жизни? — ответила Эвелина с пылающим взором. — Знай, дитя мое, что среди нас живет одно из тех избранных существ, которые часто служат посредниками между нами и нашими дорогими умершими. Малхус — очень сильный медиум. Помнишь наши вечерние собрания, которые так интересовали тебя и на которые я обещала взять тебя с собой, прежде чем мы расстанемся, — это были спиритические сеансы.
— А теперь ты возьмешь меня с собой? — спросила взволнованная Тамара.
— Да, мой друг. Настал момент ввести тебя в храм истины и фактами подтвердить теории. Это даст тебе силы и поддержит тебя в борьбе с искушениями света, среди которых ты будешь с этого времени жить.
Два дня спустя после вечернего чая, небольшое общество, состоящее из госпожи Эриксон, ее мужа, старого профессора и Тамары, собралось в одной из комнат дома. Молодая девушка с живейшим интересом наблюдала за слепым, который скоро погрузился в глубокий сон. Малхус велел уменьшить огонь и указал, каким образом должны разместиться присутствующие.
— Разве ты меня видишь, Малхус?.. И видишь все, что вокруг меня? — с любопытством спросила Тамара.
— О, разумеется, я вижу тебя: ты очень красива, Тамара, и замечательно похожа на свою мать, — ответил, улыбаясь, Малхус.
Затем он подробно описал костюм молодой девушки, цвет ее платья и волос, а также медальон, украшавший ее шею.
— В настоящую минуту я не слеп, — прибавил он, — так как только мои земные глаза лишены возможности видеть свет, но тем яснее мое духовное зрение.
Последовавшие затем явления не оставили в Тамаре никакого сомнения насчет присутствия и действий разумной силы, совершенно независимой от присутствовавших, и возможность общения с покойной матерью наполнила ее сердце неизъяснимой радостью.
Некоторое время спустя молодой медиум объявил, что мать Тамары желает явиться своей дочери. В назначенный вечер погасили огонь и откатили кресло Малхуса за драпировку, отделявшую небольшую часть комнаты. Водворилось глубокое молчание. С замирающим от страха и надежды сердцем Тамара не сводила глаз с драпировки, за которой слышалось тяжелое дыхание впавшего в транс медиума. Ей уже казалось, что прошла целая вечность, когда вдруг послышался легкий треск, и по драпировке начали скользить светящиеся фосфорическим светом пятна, то исчезая в складках, то группируясь в одну общую массу.
Через минуту драпировка поднялась и показалась воздушная фигура, закутанная во что-то белое. Яркий свет распространялся вокруг этого видения, освещая не только его улыбающееся лицо, но и фигуру Малхуса, полулежавшего в кресле.
— Тамара! — донесся как бы издалека тихий и нежный голос.
Воздушная и прозрачная рука видения сделала молодой девушке знак приблизиться. Тамара, дрожа, встала со своего места и опустилась на колени перед той, которую не могла не узнать: это была действительно ее обожаемая мать, которую она видела последний раз в гробу. Но тогда, бледная и холодная, она оставалась нечувствительна к ее слезам и к ее отчаянию; теперь же она явилась живая и прекрасная и с любовью смотрела на нее.