Читать интересную книгу Смертельная игра - Фредерик Дар

Он прикрепляет один из них кнопками к доске и, вооружившись специальным карандашом, принимается искусно его отделывать. Я присутствую при удивительном явлении. Оттиск перестает быть мертвым. Он оживает и приходит в движение. Теперь это настоящая фотография, а не фоторобот.

— Остановись, хватит! — кричу я Леонардо да Винчи от антропометрии.

— Я никогда не пью между едой, — отвечает он мне. С Малмаламеньше поссориться невозможно. Более того, можно ли с ним договориться! Я останавливаю его волшебный карандаш.

— Чудесно! Чудесно! — реву я.

Ору я так громко, что с верхнего этажа появляется какой-то парень, решивший, что зовут на помощь. Я принимаю самое мудрое решение: давать Малмаламеньше письменные инструкции. Они коротки.

«Размножить ретушированные фотографии и, после того, как первый экземпляр будет торжественно вручен мне, раздать их всем службам».

Малмаламеньше соглашается. Он горд собой. Удоволенный, он изложит своей крольчихе эйфорию победы таким лаконичным стилем, что в ближайшее утро проснется кавалером медалей отца-героя всех степеней.

— Я передам вам первый оттиск через четверть часа, — обещает он.

— Спасибо, — говорю я, — и браво. Привет детишкам, поцелуй супругу и всех благ будущему потомству.

Засим я иду напротив засосать кружечку, потому что шукрут, как и семена редиса, требует, чтобы его обильно поливали.

Глава V,

Что называется, прийти в ярость

Два дня проходит, не принося никаких новостей. Откровенно скажу, я разочарован. Это большая редкость, чтобы следствие, которым руководит знаменитый Сан-Антонио (позвольте мне позолотить пилюлю, расходы я оплачиваю), топталось на месте. Старик корчит такую рожу, от вида которой всем крокодилам Нила приснились бы кошмары.

Утром третьего дня, как сказано в Евангелии, в ту минуту, когда я заваливаю в Бульдог-хаус, курьер Бомбар смущенно говорит мне: «Вас ждет патрон».

Если Старик меня ждет, это значит, что он готов дать разнос. А когда он не в духе, лучше не дать ему перевести дух.

Прыгаю в гидравлический лифт. Я бы быстрее поднялся на цирлах, бикоз аппарат не очень торопится, но когда садишься в лифт на эшафот, скорее испытываешь желание поднять паруса в сторону прекрасной американки. (Христофор для дам.)

— А! Вот и вы, комиссар!

Черт возьми! Это еще серьезнее, чем я себе представлял. Когда Старик одаривает меня моим званием, это значит, что он готов его у меня отобрать.

Он стоит против отопительной батареи — это его любимое положение — строго по стойке смирно. Ну совсем как гренадер, готовый получить дюжину зарядов в брюхо. Стиль: гвардия умирает, но не сдается!

— Да, шеф, — храбрюсь, — вот и я.

Вы знаете, что я обладаю всеми достоинствами, сверх того достаточным количеством недостатков, одни милее других. Единственное, я не особенно терпелив, и, когда кто-то хочет разыграть меня, важничая с видом важной персоны, даже если речь идет о моем рахитичном начальнике, как говорит Берю, я готов послать его к монахам.

— Вы пообещали мне скорую развязку, — брызгает слюной Старик…

Мой нос прохладней, чем ляжки служанки, взгляд неподвижен, я жду продолжения.

— А я не вижу результата, — с горечью заключает король клейких папильоток.

Дорогуша воображает себя мадам Бовари.

— Патрон, я…

Лишь только я принимаюсь возражать, он начинает перебивать.

— Вы что? — гремит он. — Вы позволяете у себя под носом угробить девушку, за которой я поручил вам следить… И вы неспособны разыскать убийц! Каждое утро представитель американского посольства звонит мне, чтобы справиться, как идет следствие, потому что эти господа имеют большой зуб на погасшую фройляйн Грету и ее банду, уверяю вас.

— Сожалею, патрон, но мы приняли все необходимые меры, чтобы добиться результата. Наши люди осмотрели все отели и гаражи в Париже, чтобы составить список людей, имеющих «мерседес-190». Мы тщательным образом изучили распорядок дня этих персон. Ни один из них не мог быть замешан в покушении в поезде. В то же время фоторобот человека, который дернул стоп-кран, был разослан по всей Франции и за границу — ничего! Как будто он испарился! Авто тоже… Все, что я могу сделать, это подать в отставку.

— А! Ну да.

Скажу вам как безработный безработному, номер с отставкой — это блеф. Как только босс начинает слишком бузить, я ему тресь в лоб отставкой — и он тут же смягчается. Подумаешь, сегодня остался в дураках я, завтра — кто-то другой. Но он не собирается заголяться для порки, а взнуздывает боевого осла и прыгает в седло.

— Вы находите, что сейчас подходящее время, чтобы говорить такие вещи, Сан-Антонио? Отставка! Прекрасное решение, браво, это легко!

Он набрасывается на меня, как старая непробиваемая дева на брачное объявление, берет меня за лацкан, пропускает средний палец в прорезь для моих будущих наград и говорит:

— Как вы могли это сказать, мой бедный друг?

Но вот. Я опять становлюсь его «бедным другом».[10]

— Стало быть, вы не читаете газеты?

— Нет, а что?

Он ухает, как сова.

— Так, так, — добавляет чертов Мефистофель. — Теперь я понимаю, почему вы так спокойны.

Он оставляет мой лацкан, чтобы сгрести целую кипу сегодняшней прессы со стола.

— Читайте!

— На какой странице, шеф?

— О, конечно же, на первой. Наши дела всегда под номером «один», к черту скупость!

Я таращусь на первую попавшуюся газетенку. Заголовок на три колонки ошпаривает мои мозги. Я чувствую, как серые клетки слипаются в паюсную икру.

НОЧЬ КОШМАРОВ В ПРИГОРОДЕ ПАРИЖА

ВЗРЫВ БОМБЫ

НА ВИЛЛЕ ПОСЛА

СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ В ПЕК

Старый дед злобно ликует, уверяю вас. Мой дурацкий вид его восхищает.

— Мой дорогой, — бросает это жвачное животное, — вам бы следовало читать газеты перед тем, как идти на службу, полицейский вашего ранга обязан быть в курсе последних событий.

Если бы я не был так ошарашен, то, ставлю не важно что против не известно чего, заставил бы его выпить содержимое чернильницы, чтобы придать ему цветовой выразительности.

— Читайте, читайте! — приглашает дорогой мой человек. Я повинуюсь не для того, чтобы повиноваться, а лишь потому, что боюсь лопнуть от любопытства, если сейчас же не удовлетворю его.

«Крупное покушение взволновало…» и т. д.

Вкратце, бомбы замедленного действия были заложены теми, кого бойкие писаки называют «преступные руки», на крыше резиденции посла. Нанесен серьезный материальный ущерб. К счастью, обошлось без оплакивания жертв… Но психологический эффект, как в стране, так и за рубежом… Вы сечете речугу?

Предварительное расследование повергает моих коллег из УБТ в глубокую печаль, так как им не удалось откопать ни одной улики. Известно только, что взрывные устройства были установлены под крышей. Министром внутренних дел и его портным определяются размеры необходимых мер безопасности, чтобы обеспечить впредь, как это называется, ну это самое… Ну, надлежащее ля-ля! Щелкопер, который родил этот опус, ухитрился обойтись одними прилагательными, изобразив их к тому же прописными буквами. Я тщательно складываю газету вчетверо.

— Ну и как? — сардонически бросает Старик.

— Почему вы думаете, что это покушение связано с моим расследованием? — холодно спрашиваю я, сдерживаясь, чтобы не плюнуть ему в физиономию.

— Потому что оно и взрывы, которые фигурируют в жизнеописании Греты Конрад, похожи, как близнецы.

— Грета была убита, господин директор, очевидно, теми, кто был не согласен с ее… хм!.. стилем работы! Следовательно, ошибочно делать вывод о том что убийцы продолжают ее грязную работенку.

Он приводит довод, самый неожиданный из всех, которые можно ожидать от такого изящного, наманикюренного, образованного, солидного и решительного мсье.

— Я это чувствую! — говорит он.

Просто и ненавязчиво.

Он чувствует, этот одержимый из Пюридора. Понимаете? Он это чувствует.

А я думаю, что он просто себя плохо чувствует.

— И вы хотите, чтобы я занялся этим делом?

— Да, но неофициальным путем, ФБР[11] не хочет расследования, и было бы нелюбезно не помочь им. Должен вам все же сказать, мой дорогой друг.

Постойте! Я снова продвигаюсь по службе, ребята. На этот раз я уже «дорогой друг». Надо, чтобы я еще ему врезал, и тогда через час мы будем называть друг друга «милый».

— Должен вам признаться, что меня не огорчит, если вы обставите их на финише.

Престиж. Как всегда — мелкое тщеславие, позолота, лавры! За кусок ленты, фотографию в «Франс Суар» или чтобы прочитать свое имя на кубке из дутого серебра, люди способны на все и, что еще хуже, все равно на что!