Читать интересную книгу Смертельная игра - Фредерик Дар

— Не представляю, кого вы имеете в виду, мсье комиссар.

— Очень плохо, — бросаю я. — Придется действовать иначе. А пока сообщи америкашкам добрую весть: Грета из Гамбурга сыграла в ящик, она больше не будет баловаться с огнем!

Глава IV,

Что называется, взять след

Я собираюсь покинуть хижину Прийди Котик, когда у меня появляется шальная мысль. Спрашиваю дежурного, ажана Глазаста, доброго уравновешенного толстяка со взором скромницы:

— Ты не видел этого подлеца Берюрье?

— Он заправляется! — отвечает объемистый представитель порядка, указывая на пивную напротив.

Втянув башку в плечи, бикоз оф начавшегося мелкого дождя, я гоню туда.

Здоровяк действительно там. Не один, а в компании с монументальным в два этажа блюдом шукрута.[9] Он атакует его своими вставными штыками и как раз к этой минуте заложил в хлебало горячую сосиску, которая заметно улучшила его дикцию.

Толстый приступает одновременно к трем действиям. Он пытается жевать эту самую сосиску — раз, глотая ее, дует, чтобы остудить, два-с; наконец, претендует на то, что разговаривает со мной — три-с.

— Яооенаок! — говорит он. Что я перевожу как: «Я голоден как волк». Должен сознаться, что и я с удовольствием съем порцию. Делаю заказ официантке, очаровательной усачке с мохнатыми ногами и бровями, которая могла бы стать мисс велосипедный тур Шесть дней, если бы не косила так и не имела горба на спине.

Пока готовится мое блюдо, я вкратце описываю Толстому ситуацию, стараясь не смотреть на него, чтобы не испортить аппетит.

— Мне кажется, Берю, что это дохлое дело, что-то из рубрики тухлых фактов… Давай определимся, ты не против?

— Еаеотив! — соглашается Пищеварительный тракт.

— Итак, начало истории в тумане. Нам сообщают о том, что в Париже находится некий шпион, которого разыскивают секретные службы америкашек. Его арестовывают, он кончает с собой. Этот фокус не представляет для нас особого интереса. Мы не знали, почему он во Франции, нам не в чем упрекнуть его лично… Ты следишь за ходом моих мыслей?

Толстый борется с куском копченого сала. Он пытается сложить ломоть вчетверо, чтобы попытаться затолкать его целиком в пасть. Ломоть сала не согласен. Но Толстый в молодости занимался дзюдо. После короткой схватки ему удается взять сало на ключ и проглотить. Но сало злопамятно. Толстый не подумал о том, что жир лучше хранит жар, чем худоба. Он испускает отвратительный вопль и выплевывает тухлятину вместе со вставной челюстью, вцепившейся в нее.

— Я обжегся, — кричит он, хватая бокал с рислингом. Залив вином пожар, он возвращает в строй фарфоровые клыки и прилаживает их в хлеборезке.

— Так о чем ты, Тоньо?

Попробуйте восстановить цепь рассуждений после подобной интермедии.

Я принимаюсь вычислять исключительно на свой текущий счет, оставив моего храброго напарника вести войну с шукрутом.

«Итак, Зекзак кончает самоубийством. Для очистки совести Старик организует засаду в отеле. Действительно, в нем объявляется некто — это Грета. Она ждет двадцать четыре часа и отправляется в путешествие. За ней следили люди, которые — они это здорово доказали — настоятельно хотели ее кокнуть. Их было по крайней мере трое: старик со стоп-крана, молодой, который толкнул Грету на рельсы, и человек в «мерседесе».

Короче, игра заключается в том, чтобы их найти. Какими уликами я располагаю, чтобы этого добиться? Двумя: я видел одного из троих. И я знаю, что у трио есть «мерседес-190».

— Оемы уешь? — любезно спрашивает плотоядное животное.

— Я думаю, — ворчу сквозь чад, который поднимается витыми клубами от моего шукрута. — Я думаю, что спортивные «мерседесы» не могут пройти незамеченными. Ты начинаешь большую вариацию. Мой милый, как только подкрепишься, мобилизуй всех имеющихся в нашем распоряжении людей и осмотрите все отели Парижа, начиная с самых дорогих. Вы соберете для меня сведения о всех владельцах «мерседесов-190». Думаю, что их не должно быть слишком много.

— А если человек с «мерседесом» не живет в отеле?

— Я подумал об этом. Тогда после отелей вы осмотрите гаражи…

— А если этого парня вообще нет в Париже?

— Тогда вы поедете в провинцию.

— А если…

Тут я его прерываю. Если Берю позволить болтать, то придется пригонять бульдозер, чтобы разгрести все его «если».

— А если ты засунешь мой шукрут себе в пасть и заткнешься? — спрашиваю я.

Ворча, он проглатывает содержимое своей тарелки.

Когда я заявляюсь в лабораторию, там дежурит Малмаламеньше. Ну, вы знаете, большой Малмаламеньше, у которого есть часы и обо всем свое мнение.

Это не человек, а настоящий кролик. Он уже не в состоянии сосчитать своих пацанов без счетной линейки. Их количество — своего рода внешний признак богатства — так много он шинкует капусты по пособиям. Настоящий альфонс. Свое семейное благополучие создал не руками, клянусь вам. Он важен, как аист, но глух, как тетерев. Это у него с войны. Грузовик с боеприпасами взорвался прямо под его задницей. В себя он пришел на верхушке соседней колокольни; люди подумали, что он там временно исполняет обязанности петуха на насесте. Он мог бы стать меломаном, как дирижерская палочка, согласитесь, но он даже не услышал колокольное соло, хотя имел девственно чистые барабанные перепонки. С тех пор на своих тамбуринах он носит очень сложный прибор с ответвлением на динамо-машину с педалью, заделанную в пупок. Чтобы беседовать с ним, нужна серьезная подготовка: восемь дней интенсивных ингаляций, массажа голосовых связок и мегафон. И лишь после этого в ответ на вопрос, сколько ему лет, он вам скажет, что слопал три рогалика на завтрак. То есть вы понимаете, что он не фукает свои сбережения на концерты Азнавура! Для него развлечься — это значит послушать концерт для ударных без оркестра, вот где он наслаждается. Ему слышится шум дождя, накрапывающего по соломенной крыше. Мне приходит в голову, что избытком детей он обязан именно своему увечью. Он, должно быть, не слышит, когда его мамаша кричит, чтобы он унял своего дурашку.

— Привет, Максим, — пронзительно кричу я, потому что его зовут Максим, как Ларошфуко, — жизнь бьет ключом?

Малмаламеньше регулирует потенциометр Электроцентрали, заставляет меня повторить двенадцать раз и, широко и радостно улыбаясь, уверяет меня, что дождь продлится недолго, так как его любимая мозоль не ноет, за что я и благодарю Провидение.

Я сажусь перед пачкой чистой бумаги и, как могу, набрасываю портрет человека, который дергал стоп-кран. На полях описываю детали. Следует вам заметить, что Малмаламеньше — король не только пособий по многодетности, но и фоторобота.

Этот великий глухопер обладает особым чутьем, и этот нюх заменяет ему слух (удачная фраза, а?). По простому описанию примет он умеет составить портрет человека, которого никогда не видел. Эта работенка трудновата, когда он имеет дело со свидетелями, дающими противоречивые описания, но когда дело направляет дока легавый (я уже трижды ломал себе малую берцовую кость, ударяя ногой по лодыжке), можно быть уверенным, что получится конфетка.

Надо видеть, как Максим работает. Определенно, он рожден, чтобы создавать. Он изучает мой живописный опыт, затем выбирает из белой деревянной коробки стеклянную пластинку и вставляет ее в проекционный фонарь. На маленьком экране появляется овал лица.

— Похоже? — спрашивает он голосом глухого.

Я киваю в знак согласия.

Малмаламеньше выбирает вторую пластинку и вставляет ее перед первой. К очертаниям лица добавляется теперь нос. Это не совсем нос моего приятеля. Крылья носа у того были толще, я жестами объясняю это Максиму, который блестяще поправляет деталь. Потом появляются зенки, лопухи, щетки, липучки, перья. Время от времени я даю ценные указания, но этот плут Малмаламеньше «чует» моего голубчика. Когда портрет воссоздан, я даю ему оценку «вопиюще правдивого». Мой приятель, бумажный зануда, делает фотографию с этого мертвого лица, распластанного на экране.

— Пять минут, — бросает он, исчезая в черной комнате, где проявляет негативы.

В ожидании я выкуриваю две сигареты. Любимая мозоль его не обманула: появилось солнце. Слышно, как голосит мелкая птичья сволочь на крышах. Я думаю о малышке Грете. Лучше бы я ее знал, когда она выдавала свой номер в стриптизе. В чем мать родила, малышка могла, наверное, выдавить мужскую слезу. Почтенное собрание несло ощутимые потери. Пожилые господа, сопровождаемые благообразными женами в камешках и бородавках, после кабаре накачивались двойной порцией сердечного. Что касается учащихся колледжей, не думаю, чтобы они принимались за теорему Пифагора после такого сеанса?

— Вот! — объявляет Малмаламеньше, появляясь с двумя совсем свежими оттисками.