Хотя, может, и обойдется еще. Обойдется наверняка, уговаривал сам себя Илья, сбивая кнутовищем выросшие вдоль дороги мохнатые стебельки тимофеевки. Настька – цыганка все-таки, в крови должно быть хоть что-то… да и привыкают бабы ко всему быстрее. Вон, Варька в Москве уже через неделю довольная бегала и платья городские так носила, будто родилась в них. Чем Настька хуже? Научится, пооботрется, привыкнет. А начнет рожать – и вовсе свой хор позабудет, не до печали станет. Рожать у баб – наиглавное занятие… Рассудив таким образом, Илья окончательно повеселел, позвал сестру, кинул ей поводья и на ходу прыгнул в телегу.
Настя спала среди подушек и узлов, свернувшись комочком и натянув на себя угол Варькиной шали. Платок сполз с ее волос, освободив мягкую, густую, иссиня-черную волну, в которой еще путались стебельки сухого сена. Умаялась, усмехнулся Илья, садясь рядом и стараясь не шуметь. Долго смотрел не отводя глаз на ее чистое, смуглое, строгое лицо, на густую тень от опущенных ресниц, лежащую на щеках, полуоткрывшиеся во сне мягкие розовые губы, тонкую руку, запрокинутую за голову… Какая же красота, отец небесный, глаза болят, плакать хочется, когда смотришь, краше иконы… Илья вздохнул, отвернулся. Увидел торчащий из узла угол Варькиного зеркала. Придвинулся, заглянул, поморщился. В который раз подумал: вот образина-то… Чем он Настьке полюбился, до смертного часа гадать будет – не догадается…
– Илья…
Он, вздрогнув, обернулся. Настя, сонно улыбаясь, смотрела на него из-под опущенных ресниц. Илья смущенно, словно его застали за чем-то дурным, отодвинулся от зеркала.
– Ты чего? Ты спи… Разбудил, что ли?
– Нет, я сама…
– Как ты, девочка? Ноги не болят? Под солнцем не уморилась?
– Да хорошо все, не бойся. И вовсе, не… не беспокойся. Я… – Настя виновато улыбнулась. – Я ведь слышала, что вы с Варькой говорили. Я всему научусь. У меня прабабка таборной была… А что смеяться станут – так ничего, встряхнусь да пойду. Мне…
Илья не дал жене договорить, губами закрыв ей рот. Обнял, притянул к себе, чувствуя, как дрожат руки, как снова горячей волной подступает одурь.
– Илья! Илья! – всполошилась Настя. – Да что ж ты делаешь?! Дэвлалэ, стыд какой, там же Варька… Она девка, ей нельзя… Илья, уймись!!!
– Моя Настька… – шептал он, задыхаясь, неловко целуя губы жены, лицо, руки, отталкивающие его. – Моя, господи, моя… Ты меня любишь? Ну, скажи, не ври только, любишь?!
– Люблю, люблю, успокойся, ради бога… Дождись ночи, бессовестный, нельзя же так… Илья, да что ж это такое, уйди отсюда!!! – Настя толкнула его в грудь, и Илья неловко выскочил из телеги. Посмотрел на Варьку. Та с независимым видом вышагивала по дороге. Краем глаза покосившись на брата, фыркнула. Широко улыбнулась и запела – во весь голос, заглушив звенящего под облаками жаворонка:
– Ай, мои кони, да пасутся, ромалэ, в чистом по-о-оле!..
Глава 2
На третий день миновали Можайск. Погода стояла сухая, теплая, солнце катилось по небу, как начищенный таз, и пекло не по-весеннему жарко. Погони из стольного города, которой опасался Илья, так и не последовало, торопиться теперь было некуда. Пускались в путь они до рассвета, неспешным шагом ехали целый день, к закату искали речушку или полевой пруд, чтобы набрать воды для ужина и дать напиться коням, разбивали шатер. Еды Варька захватила из Москвы в достатке, и идти в деревню побираться ей еще ни разу не пришлось. Илья и Настя спали в шатре под пологом; Варька устраивалась снаружи, стеля себе на траву старую перину, хоть Настя и была против этого.
– Еще чего! Не пойду! – смеясь, отмахивалась Варька, когда Настя в сотый раз выглядывала из-под полога и манила ее в шатер. – Я ночью спать люблю, а не непотребство всякое слушать. Все, спокойной ночи вам. – И Варька сворачивалась на перине клубком, накрываясь с головой шалью.
Через три дня кончилась еда. Варька утром вытряхнула из котелка две последние сморщенные картошки и ссохшийся кусок соленого сала.
– На день вам хватит?
Настя кивнула, Илья кисло поморщился. Варька пожала плечами и объявила:
– До вечера дотянете! А остановимся у Крутоярова, схожу туда. – Поймав взгляд Насти, она пояснила: – Деревня большая, богатая, скотины много держат, и барин бывший там поселился. Чем-нибудь да разживемся.
– Как же… – проворчал Илья. – У них сейчас тож животы к спинам подводит, у деревенских-то. Еще не отпахались даже, хлеб прошлогодний вышел весь. Дулю с маком они подадут!
– Значит, дулю с маком есть и будешь, – невозмутимо сказала Варька. – Едем, что ли?
Илья угрожающе пошевелил кнутом. Варька с притворным ужасом прыгнула в телегу. А Илья, поймав испуганный взгляд стоящей у колеса жены, поспешно опустил кнут и, пряча глаза, заорал на лошадей:
– Да пошли, что ли, дохлятина, живодерня на вас!
Гнедые неохотно тронулись с места. Настя на ходу забралась в телегу, уселась рядом с Варькой, которая ловко щелкала семечки, выкидывая шелуху в убегающую из-под колес пыль. Через полчаса молчаливой езды Варька удивленно покосилась на невестку:
– Чего это ты смурная? Спала плохо? Ложись сейчас да подремь малость… Дорога длинная еще.
– Я – нет… – Настя тихо вздохнула. Осторожно подняла глаза на Варьку. Та ответила еще более изумленным взглядом.
– Да что с тобой, сестрица?
– Варька… Ничего, если спрошу? Илья, он… Он что, кнутом тебя бил когда?!
С минуту Варька ошарашенно хлопала ресницами. Затем схватилась за голову и залилась таким смехом, что Илья, идущий впереди, сердито обернулся.
– Ты чего регочешь, дура?! Кони шарахаются!
– Иди, иди… – вытирая слезы, буркнула Варька. Затем шумно перевела дух и посмотрела на Настю. – Ну, сестрица, умори-ила… Не бойся, тебя он в жисть не тронет. На том крест поцелую.
– А тебя? – упрямо спросила Настя.
– Да что ж ты пристала, как репей осенний! – рассердилась Варька. – Ну, было дело один раз! Да не ахай ты, говорю – один! Разъединственный, и тот нечаянно! Илья тогда с базара злой пришел, пьяный – проторговался… А я под руку попалась, сама была виновата. Он всего раз меня и зацепил, и то скользом, я к Стехе в шатер сбежала, спряталась. Лежу там под периной, реву… Не больно, а обидно, сил нет! А наутро Илья проспался – и не помнит ничего! Я уж отошла, ему и говорить не хотела, так цыгане рассказали. – Варька с досадой поморщилась. – Весь день потом около меня сидел, подмазывался…
– Сколько вам лет тогда было? – тихо спросила Настя.
– Ой, не помню… Может, шестнадцать, а может, восемнадцать. Не мучайся, Настька. Ничего такого не будет. Да если он к тебе прикоснется, я сама ему горло переем! Пусть потом хоть убивает!