Читать интересную книгу Плавать по морю необходимо - Сергей Крившенко

В редких изданиях прошлого века подзатерялись статьи морского историка Ал. Соколова — они тоже донесли до нас примечательные страницы жизни мореходов. Приступая к рассказу об истории морских плаваний, Соколов писал о важности изучения всех деталей: «Вообще желательно было бы собрать поболее верных подробностей как об этих, так и о многих других замечательных морских личностях. Доселе наши историки ограничивались только подвигами, оставляя в стороне личности или упоминая о них поверхностно. Наступает другая пора, другие требования. Домашние архивы наших моряков, предания и личные свидетельства стариков много бы помогли делу. Помогите, братцы, старину рассказать»[39].

Как давно и как верно это было сказано: не оставлять в стороне личности. А поди ж ты, о живых личностях часто и забывали. Итак, что же это были за личности?

«Два храбрых воина, два быстрые орла…»

Чудно свела судьба, на вечную дружбу, этих двух молодых людей, так мало сходных между собой, благословив их на удивительные приключения и отважные подвиги.

Ал. Соколов

Они сошлись. Волна и камень,

Стихи и проза, лед и пламень

Не столь различны меж собой.

А.С. Пушкин

Николай Александрович Хвостов родился 28 июля (ст. ст.) 1776 года в семье статского советника Александра Ивановича Хвостова и Катерины Алексеевны Хвостовой, урожденной Шелтинг. В семилетнем возрасте Колю определили на службу в Морской кадетский корпус. Уже на четырнадцатом году он — гардемарин, участвует в двух морских сражениях против шведов, получил за это золотую медаль. В 1791 году произведен в офицеры, плавал на Балтике, трижды на кораблях русской эскадры побывал в Англии. Особенно запомнилось третье плавание. Молодой лейтенант пережил «страшное и бедственное приключение». Корабль «Ретвизан» сел на мель и едва не погиб. Одно слегка утешало: на мели оказался и английский корабль «Амалия». Русские моряки действовали совместно с английским флотом против французов, а тут такой конфуз. Об этом Хвостов написал в своем дневнике. В любую минуту корабль мог затонуть, но молодой моряк ведет свою летопись, выказывая твердость духа посреди страха и смятения.

Биографы обычно подчеркивают, что Николай был необычайно привязан к семье, любил мать, отца, братьев и сестер. Известен случай, когда Хвостов, защищая честь разоренного тяжбой отца, нашел случай и бросился к ногам императора, на коленях просил его войти в бедственное положение родителей. Император удивился, что видит в таком положении офицера, приказал ему встать. Справившись, что он просит не за себя, а за мать и отца, разоренных долгами, лишившихся своего родового имения, определил им затем годовую пенсию в тысячу рублей. Но чувство сыновнего долга не покидало Николая Хвостова. Уходя уже во второе путешествие на край света, он условился, что Американская компания будет из причитающихся ему четырех тысяч рублей половину ежегодно выдавать родителям, в Петербурге. Мать, узнав о таком договоре, хотела изорвать бумагу. Со слезами на глазах обратилась к сыну: «Как? Ты для нас жертвуешь собой?!» Но он, не дав ей закончить, ответил: «Выслушайте меня, матушка, дело уже сделано». И убедил отца и мать, что это его душевное утешение и радость, а не тягость. «Чрезмерная привязанность к родным и беспредельная любовь к славе были двумя главными свойствами его души», — свидетельствовал адмирал Шишков о своем племяннике.

Человек с таким неравнодушным характером не мог проводить свою жизнь в праздности, в пирушках и попойках, как это бывало с иными молодцами. Береговая служба, ох, как она тяготила его. В нем «возгорался некий новый пламень». И когда ему задали вопрос, что сделает он, если дело будет по-особому трудным, потребует «особливых трудов» и отважности, что тогда? Он ответил: «Чем опаснее, тем для меня будет приятнее»[40].

И вот этот особый случай представился. Российско-Американская компания позвала офицеров помочь в их деле. Им разрешили поступать туда, не прерывая службы. Это уж поистине была служба, а не службишка! Там нужны были люди, знающие морское ремесло, капитаны и штурманы, умеющие читать карту и вести судно по звездам, ответственные и преданные отечеству. И надо было уметь командовать экипажем, подчас очень разношерстным, своенравным, не признающим дисциплины. Участником и попечителем компании был камергер Николай Петрович Резанов. Наслышавшись об искусстве и отважности Хвостова, он-то и предложил ему ехать сухим путем до Охотска, а оттуда на корабле в Русскую Америку. И Хвостов тут же согласился, выпросив себе сроку на пять дней съездить в деревню и проститься с отцом и матерью, с сестричками и братишками. И моментально откликнулся на зов уже Хвостова мичман Давыдов.

Гаврила Иванович Давыдов тоже учился в Морском кадетском корпусе в Петербурге и выпущен оттуда в 1798 году, произведен в мичманы. Родился же он в 1784 году: родовое имение было в пятидесяти верстах от Москвы. В Морском корпусе приобрел немалые знания в математических и словесных науках, из пятидесяти или шестидесяти выпускников «найден по достоинству первым». Имена таких заносили на мраморную доску. Это был еще юноша, красивый лицом, высокий и стройно сложенный, немножко поэт, писал серьезные и шуточные стихи, пылкий и влюбчивый. «Нравом вспыльчив и горячее Хвостова, но уступал ему в твердости и мужестве», — писал тот же Шишков в 1809 году. Ну чем не будущие Онегин и Ленский! Словом, они сошлись: волна и камень… Как и Хвостов, Давыдов не устранялся от забав и гуляний.

Вот они-то и совершили двукратное путешествие в Америку и обратно. Это первое, что восхитило Державина:

Преплыв сквозь мраз и жар,Они, как воскрыленны,Два орлия птенца,Пущенные Зевесом,Чтоб, облетев вселенну,Узнать ея среду,Три удивили света[41].Там, на летучих Этнах[42]Иль в челнах морь средь недр,Там в нарах, на оленях,В степях на конях, псах.То всадников, то пеших,Зимой средь дебрь и тундрОдних между злодеев,Уж их погибших чтут.Без пищи, без одеждыВ темницах уморенных:Но вдруг воскресших зрят,Везде как бы бессмертных.

За несколько лет Хвостов и Давыдов совершили два путешествия: Державин в своих статьях ничего не придумал фантастического, он отразил их в документальной достоверности. В первое путешествие (1802–1804) доставили в Охотск из Русской Америки ценные грузы «мягкой рухляди», пушнины, на сумму до двух миллионов рублей, теми, царскими. Приход их судна «Св. Елизавета» на остров Кадьяк, в гавань Св. Павла, где тогда было главное управление русскими колониями, стал для наших промышленников-соотечественников спасительным событием. Надо было спасать их от голода. И спасали. Сам переход из Охотска под парусами «Меж гор лазурных, льдистых, носящихся в волнах, и в ночь, под влагой звездной» занял ровно два месяца. Кто в море не бывал, тот страху не видал. Натерпелись всего. И попадали в шторм, и заделывали течь, и чуть не погибли от пожара на судне. Зато каким желанным показался берег! Встретил моряков сам главный правитель Александр Андреевич Баранов, уже двенадцать лет находившийся в той стороне. Кстати, именно аляскинского, а не таврического Баранова Пушкин назвал честным гражданином, умным человеком — это по наблюдению С. Маркова, автора книг о землепроходцах[43]. Баранов, досель нередко имевший дело с невежественными промышленниками и штурманами, часто заносчивыми и нетрезвыми, был восхищен благородным поведением новых офицеров. Ну, а они, в свою очередь, восхитились Барановым, его бескорыстием и мужеством (дневники Хвостова). Пробыли с ноября до лета на острове, а затем, взяв на борт пушнину, пустились в обратный путь, на Охотск, где и бросили якорь в конце августа 1803 года. А потом долгая дорога через Сибирь, на лошадях, а где и пешком, через Якутск, Иркутск до самого Питера… Вернулись в столицу в начале февраля 1804 года. В путешествии были один год и девять месяцев.

Второе путешествие продолжалось четыре года (1804–1807) и оказалось неимоверно трудным, наполненным неожиданными событиями и приключениями. Не раз были на грани гибели… «Судьба возвышению и счастию их везде поставила преграды» (Шишков). Как бы предчувствуя это, не сразу согласились на путешествие. Но решились. Теперь они уже стали акционерами компании, для того, чтобы могли принимать живейшее участие в ее делах, и жалованья им назначено вдвое больше прежнего: Хвостову — 4000, Давыдову — 3000 рублей. И посылали в распоряжение Баранова. Компания поручила им заботиться об улучшении тамошнего мореплавания, устроения укреплений, производства съемок и стараться «добрыми советами удерживать промышленных в повиновении у своих начальников»[44]. В августе 1804 года они прибыли в Охотск, а оттуда пошли на корабле «Мария» в Русскую Америку. С ними отправился и Н.П. Резанов, к тому времени огорченный неудачей посольства в Японии, где так и не удалось завести торговые отношения. Это была, как сейчас бы сказали, знаковая встреча: она многое определила в судьбе наших героев. Колесница счастья! «Не знаю, — говорил Хвостов в одном из частных писем, — счастливая или несчастная судьба нас соединила с Н.П. Резановым на самой отдаленной точке Российского Государства!» И с удивлением описывая его предприимчивость, неустрашимость, доброе ко всем обращение, будто предвидя поздние испытания, прибавляет: «Но как я не пророк, а Николай Петрович тоже человек, то за будущее время ручаться не могу» (Соколов). На этот раз, спасая промышленных от голода, совершили плавание в Калифорнию за продуктами. Идея эта осенила Резанова. Он закупил у американского шкипера Вольфа судно «Юнона» и на нем отправился в солнечную Калифорнию. Командовал кораблем Хвостов со своим помощником Давыдовым. 28 марта (9 апреля) 1806 года «Юнона» вошла в бухту Сан-Франциско. «Местные испанские власти, с недоверием встретившие непрошеных пришельцев с севера, — пишет американский писатель русского происхождения Виктор Петров в книге „Русские в истории Америки“[45], — очень быстро, однако, переменили свое мнение о них, потеплели, подружились, и все это в основном благодаря дипломатическим способностям, хорошим манерам и такту Резанова». Более того, тут появляются романтические страницы: дочь коменданта крепости юная Кончита де Аргуельо влюбилась в русского путешественника, а он в нее, и состоялась помолвка… 19 июня 1806 года «Юнона» вернулась в Новоархангельск. К этому времени цинга скосила 17 русских промышленных и несколько десятков алеутов. «Продукты, привезенные на „Юноне“, спасли колонию», — пишет В. Петров.