Читать интересную книгу Тир-на-нОгг - Дейв Хатчинсон

— Ты знаешь, что такое био-ROM?

Я закрыл глаза:

— Ах, ублюдки.

— Аналог программируемой памяти на РНК в соединении с прямым нейральным входом, — без всякой необходимости пояснила она. — За вечер можно выучить новый язык. Хей пользовался био-ROM с ужасной силой, изучая целые разделы техники. Врачи в Грантбридже предупреждали его, но он не желал останавливаться, заказывая их один за другим и по восемь часов кряду подключаясь к обучающей панели.

— И вы ему позволяли. — Ах, стерва, ты позволяла ему доводить себя до сумасшествия…

— Он говорил, что это в интересах его работы, — сказала она с невинным удивлением в голосе, что я вообще могу думать иначе.

На меня навалилась громадная усталость. Я бросил в пару кружек пакетики с чаем. В кружку Бенедикты я бросил также с полдюжины снотворных таблеток, которые держал в кармане именно для такого случая. Они упали на чайный пакетик без всякого шума. Теоретически с этими таблетками невозможна передозировка, однако прямо сейчас мне было все равно, умрет она или нет. Я налил кипяток в кружки, и таблетки растворились почти сразу. Без цвета, без запаха и без вкуса. Ловкость рук. Я подумал, знает ли Бенедикта, как сильно я интересовался любительской магией, когда был мальчишкой.

— Никто не понимал и половины того, что он говорил или делал, — сказала она, мягко сетуя. — Как-то раз он заказал пятьсот каучуковых деревьев. Заражал их сверхпроводящей бактерией. Большинство, конечно, засохли.

— Такова технология, Бенедикта, — сказал я, пытаясь побороть свой гнев и думать ясно. Я долил молока в чай. — Хей просто млел от техники. — И здесь я застыл в остолбенении, потому что растворенные таблетки свернули молоко в кружке Бенедикты.

— Во всем этом, однако, нет никакой логики, — сказала она.

— Что ты имеешь в виду? — Помешивание не помогло, молоко просто разбилось на маленькие белые комочки. Великий боже, я даже отравить никого не могу должным образом…

— Материалы, что он изучал. Некоторые даже не были техническими. Сказки. Мабиньон[3]. Ты, вообще, эту знаешь?

— Нет, — ответил я, отчаянно и безнадежно помешивая.

— Кельтская поэзия. Поэзия Уэльса. Это после уколов с кельтским и уэльским языками. — Она покачала головой.

А, чтоб оно все провалилось. Я выудил чайные пакетики, выбросил их в корзинку, взял кружки и понес их к постели.

— Что-то случилось с молоком.

— Удивил. Придурочная страна, где даже молока-то настоящего нет. — Она взяла свою кружку, мельком взглянула на чай, потом отпила. — Нет, порядок. Ладно, забудь. Люблю жевать свой чай. — Она подняла бровь, просто на случай, если до меня не дошел сарказм.

Я оставался на ногах, чтобы ей не было видно, что мое молоко не свернулось.

— Хей всегда интересовался кельтскими легендами.

— Интересоваться, Мартышка, это одно, — она сделала большой глоток чая, — а вот зациклиться на этом дерьме — это совсем другое.

Я вернулся к окну, следя как сумерки собираются на поверхности озера и начинают наползать на склоны гор. В стекле начало формироваться мое отражение, пухлый, низкорослый, лысеющий мужчина позднего среднего возраста, со слабым ртом и совершенно безобидный. И так поздно в своей жизни я с удивлением осознал, насколько сильно я похожу на своего отца.

— Он не мог знать, что я стану помогать вам, — сказал я своему отражению.

Я услышал, как она делает очередной большой глоток чая.

— У тебя есть цена, как и у всего остального.

— Да, — согласился я. — Да, ты, вероятно, права.

И я замахал руками, и все птицы на телефонных проводах, испуганные моим внезапным движением, взлетели в темнеющее небо.

* * *

Несколькими часами спустя я расстегнул свой спальный мешок и подполз к постели. Бенедикта свернулась под одеялом покойно дышащим вопросительным знаком. Я легонько потряс ее, потом сильнее, но ее дыхание не изменилось. Прекрасно.

Внизу за маленькой стойкой, за которой миссис Ламонт принимала своих постояльцев, есть выкрашенный белой краской ящик с большим набором побитых, изношенных и грязных слесарных инструментов. При свете своего фонарика я нашел большой фонарь в резиновом чехле и раздвижной гаечный ключ. Потом я нашел панель управления сигнализацией отеля. Ни один из выключателей не имел для меня никакого смысла, поэтому я выключил их все и вышел наружу.

Спотыкаясь на дорожке, я обошел здание, следуя прыгающему овалу света фонаря, прокручивая в голове разные смешные случаи. Когда я добрался до смотрового люка емкости с антисептиком, то встал рядом на колени и осветил фонарем свежие, почти не ржавые шрамы на болтах, которыми удерживалась заслонка.

Это заняло долгое время. Гаечный ключ соскальзывал, оставляя на металле новые шрамы. Мне снова и снова приходилось останавливаться, чтобы затянуть на болтах челюсти ключа, и все-таки они отворачивались, медленно-медленно, один за другим. В конце концов я их все открутил и снял с емкости тяжелый железный диск. Страшная горячая вонь гниющего дерьма хлынула в ночной воздух, выворачивая мне желудок.

В траве неподалеку валялась палка длиной в ручку от метлы. Я подобрал ее и, сдерживая дыхание, попробовал потыкать ею в емкость. С первой же попытки я наткнулся на что-то большое.

— Мартышка.

На сей раз я не подпрыгнул, я наполовину ожидал этого. Вы сами слышали такие истории, да и Хей как-то рассказал мне, что химия крови его телохранителя была изменена, чтобы на него не действовали наркотики. Не удивительно, что она даже не поперхнулась, попивая свой чай.

— Оно здесь, — сказал я.

* * *

Я шпион, только законсервированный. Крот на одной их немногих оставшихся лужаек Глобальной Деревни, выжидающий своего времени, ждущий сигнала. Крот Хея.

Он никогда ничего не говорил вслух, но это же был Хей. Половина его общения проходила в форме аллюзий, двусмысленностей, суггестии, и делом всех остальных было расшифровать. Мне не надо было тревожиться: он-таки написал величайший в мире интерактив, нагрузил его реальными людьми, и ждал, пока настанет в нем необходимость. Все было выстроено, чтобы дать ему наилучший шанс сделать то, что он хотел сделать, а все, что оставалось сделать мне, так сыграть свою роль, когда настанет мое время.

Мне даже не приходилось заботиться о том, чтобы вести свою роль правильно: Хей знал, как именно я отреагирую в определенных ситуациях. Он определил мою роль тем моросящим утром в Линкольн-Инне, когда он побежал одним путем, а я другим, и все стали преследовать меня. Он внес меня в свой список для будущего использования. Мартышка — приманка.

Кроме того, я, как кажется, мало что мог сделать, если не считать путешествия по Британии с Бенедиктой. Я не слишком сильно мог ее замедлить, но, наверное, этого было достаточно.

Бенедикта, похоже, определенно думала, что этого достаточно. В ответ на ее вызов пятнадцать минут спустя на вертолете на лужайку прибыла команда из трех ревностных, почти идентичных молодых людей и выудила из емкости с антисептиком машинку Хея. Она была больше той, что показывала мне Бенедикта и, похоже, она имела подключенные к ней модулярные дополнения, это, наверное, и была та самая панель для взлома, что забрал с собою Хей из Грантбриджа.

Несколько часов спустя, когда молодые энтузиасты улетели на своем геликоптере назад, в отель начали приходить местные жители, чтобы рассказать миссис Ламонт массу странного о двух молчаливых американцах, которые взяли под контроль все местную телефонную связь и подключили к сети какое-то странное оборудование, и о целой прорве чужаков, названивающих на изолированные фермы, якобы проверяя и тестируя телефоны и наземные линии.

Бенедикта расхаживала по отелю в приступе гнева, замечательного своим абсолютным молчанием, все претензии на туризм ныне исчезли. Она абсолютно прелестна. Она ярится на меня. Но не за попытку ее усыпить — мы оба понимаем, что были бы разочарованы, если б я по крайней мере раз не попробовал. Я сидел в гостиной, прислушиваясь к рассказам местных и читая журнал двухнедельной давности.

В какой-то момент Бенедикта пришла в гостиную и сказала:

— Ты знал, что штука с банковским счетом была сигналом. — Она уселась на кофейный столик и уставилась на меня своими великолепными глазами. — Ты все знал.

— Как и ты, — рассудительно ответил я.

— Ты увидел эти следы на болтах в первый же день, как мы явились сюда. Ты понял, что в емкость что-то положили.

— Я понял, что кто-то снимал заслонку в последние пару месяцев. Это могла быть и обычная проверка, но я догадывался, что Хей должен оставить панель для взлома там, где я обращу внимание.

— Ты знал о панели для взлома?

— Нет, — ответил я с преувеличенным терпением, разочарованный, что ей нужно чтобы ей все вот так вот объяснили. — Я подумал, что в емкость что-то было положено. Когда ты рассказала мне о панели для взлома, я догадался, что это, наверное, именно она.