Читать интересную книгу Поэты об интимном. Сборник статей - Юрий Лифшиц

На первый взгляд, все здесь на месте, текст читается на одном дыхании и в целом оставляет впечатление талантливо исполненной работы. Но это, увы, только на первый взгляд, ибо при внимательном чтении становится ясно, что и в данном тексте полным-полно ляпсусов, причем некоторые из них носят качественно иной, более серьезный характер, нежели обнаруженные мною в переводе Лукьянова.

Во-первых, переводчик с ходу меняет четырехстопный авторский амфибрахий, пускай и не везде четко выраженный, на четырехстопный ямб. Такой подход к передаче стихотворного размера противоречит практике XX века, когда, собственно говоря, и сформировались критерии переводческого ремесла. Если в XIX, а тем паче XVIII веке не считалось зазорным менять, скажем, пятистопный ямб оригинала, на шестистопный переложения, то в прошлом столетии на эту переводческую вольность было наложено своего рода табу. И ни к чему, сдается мне, в угоду неведомо каким принципам возрождать давно списанные в архив традиции.

Рискну предположить, зачем Фельдману это понадобилось. Как мне представляется, ключом к данному переводу для него послужил найденный им удвоенный рефрен «Дильдо-синьор, дильдо-синьор», хотя в самом переводе он употреблен всего однажды, а именно в 13-й строфе. Однако, воспользовавшись этой находкой, переводчик не только исказил структуру оригинала, но вследствие замены одиннадцатисложника на восьмисложник существенно ограничил свои возможности, что не могло не сказаться и сказалось, причем весьма отрицательным образом, на качестве перевода.

Конечно, Фельдман с удовольствием вставил бы в каждую четвертую строку перевода рефрен «Синьор Дильдо», но, как уже было сказано, в русском языке невозможно отыскать 23 подходящие рифмы на «до», поэтому Фельдман вывернул это выражение шиворот-навыворот, и это, увы, не пошло на пользу переводимому стихотворению. То есть я хочу сказать, что «Синьор Дильдо» нисколько не равен «Дильдо-синьору» – ни по написанию, ни по смыслу. Почему? Давайте сперва разберемся с самим Dildo, а потом уже с его «предикатами».

Английский Merriam Webster’s Online Dictionary говорит по поводу этого слова следующее:

Dildo – объект, напоминающий член; используется для сексуального возбуждения; этимологическое происхождение слова неизвестно; зафиксировано в 1598 г. (то есть еще при жизни У. Шекспира – Ю.Л.).

Правда, в эпоху великобританского барда фаллоимитаторов не знали, стало быть, данное слово, коль скоро оно существовало, имело несколько иное значение. И об этом сказано в знаменитом Шекспировском глоссарии, принадлежащего перу C.T.Onions’а. Читаем:

Dildo – мужской половой член, фаллос; кроме того, это слово использовалось в качестве рефрена в балладах.

Стало быть, делаем вывод, при проникновении новомодного итальянского товара (то бишь фаллоимитаторов) на тогдашний английский рынок для него уже было готово название, взятое неизвестно откуда, но имевшее прочную прописку как в устной народной речи, так и в литературной практике. Это, я полагаю, и имел в виду граф-шалун, «скрестивший» отечественное словцо с заморским обращением и получивший «на выходе» Signior’а Dildo. И одно это уже создавало определенный комический эффект, причем двоякий: благодаря соединению туземного словечка с пришлым и вследствие сочетания несочетаемого: неодушевленного предмета – с обращением, применяемым по отношению к человеку. (Правда, как я надеюсь показать чуть ниже, рочестеровский Dildo, несмотря на все его имитаторство, местами получился вполне живым «субъектом». ) Итак, графский персонаж – Синьор Член, явно прибывший из Италии и настолько пришедшийся по душе иным альбионским дамам, что без него они стали ощущать себя буквально как без рук.

Что же получилось у переводчика Евгения Фельдмана, произвольно переставившего местами Signior’а и Dildo? А вот что. У него вместо Синьора Члена вышел Член-синьор, другими словами, некоторый местный или натурализованный Член по кличке Синьор, а это совсем не то, что сконструировано автором оригинала. Фельдмановский Член-синьор вовсе не итальянец, он вполне может быть и англичанином, коего всего лишь поддразнивают с помощью итальянского обращения – не более того. Сей персонаж мог получить такую кличку вследствие неумеренного увлечения итальянской кухней или итальянской одеждой, или на том основании, что он долго жил в Италии, – это остается за рамками переводного текста, и меня, как его истолкователя, совершенно не интересует. Ясно одно: переводчик в своем переложении допустил капитальный просчет. «Дильдо-синьор» не итальянец, а это противоречит сути английского стишка.

Во-вторых, вызывает недоумение выбор лексических средств выражения, совершенный автором перевода. Фельдман ставит в один ряд грубое словцо «лахудра» и церковнославянское – «блазен», вполне современный разговорный оборот «будьте-нате» и древнерусскую «жаль» в значение «жалость», вульгарный эвфемизм «трахнет» и «дрейфит» – словечко из жаргона революционных матросов. А в тексте есть еще и «сучки», и «случки», и «врагиня» с «засранцем». Вдобавок автор перевода изобретает совершенно непонятный русскому читателю глагол «рейфит», являющийся производным от английского raff – беспутничать, и целый ворох слов – «Куэтти», «перекуэчу» и «куэтить», – изготовленных, похоже, от одного известного русского «материзма» на букву «х». Что должен подумать читатель, не знающий иностранных языков, увидев в тексте эти жуткие «неологизмы» («рейфит», «перекуэчу»), я предположить не берусь. Кстати говоря, если Фельдман действительно произвел на свет «глаголы» «куэтить и перекуэчу» от матерного слова на «х», то они означают не совсем то, что хотелось бы их создателю. Производные глаголы от слова «х…», бытующие в повседневной речи, близки по смыслу к глаголам «ударить», «избить» и пр., а не «совершить определенные сексуальные действия», как это, по всей видимости, имел в виду переводчик-изобретатель.

Подобный словоотбор тем более удивителен, что автор переложения наскреб в сусеках своей памяти выражения, напрочь отсутствующие в исходном тексте. Граф, конечно, большой пошляк и скабрезник, но даже его литературное хулиганство имеет определенные рамки. В «Синьоре Дильдо» зафиксировано всего пара табуированных в литературном обиходе слов. Тогда как лексической отваге Фельдмана предела нет.

В-третьих, мне представляется более чем странной интерпретационная политика переводчика, взятая им на вооружение для воспроизведения на русском языке английской «клюквы». Внимательно вчитываясь в перевод и сравнивая его с оригиналом, я проникся кощунственной мыслью: полноте – а читал ли автор переложения исходный текст? А если все-таки читал, то мне показалось – и я попытаюсь обосновать свою точку зрения, – что метода Фельдмана заключалась в следующем: взять пару строк оригинала (зачастую – вообще одну!) и, оттолкнувшись от них, соорудить нечто, как можно дальше от него отстоящее. В переводе имеются строфы, не связанные с подлинным текстом практически ни единым словом, кроме, естественно, рефрена и имен собственных. Взять хотя бы катрен под номером 12. Граф написал:

Графиня Кокпита (кто не знает ее имени?[Ведь] она известна по истории, [связанной] с убийством одной дамы),Когда ее бросят все ее старые любовники, я верю,Она вполне удовлетворится Синьором Дильдо.

Фельдман отозвался:

Графиня Икс… Её из жалиНе назову я: все сбежалиУ ней любовники. – РазорЕй возместил Дильдо-синьор!

И что здесь осталось от исходного текста? Только «графиня», «любовники» и пресловутый «Дильдо-синьор». Рочестер называет даму «графиня Кокпита», в скобках замечая, что ее имя хорошо известно из-за истории с убийством какой-то дамы, тоже, надо полагать, всем известной. Переводчик, исходя из совершенно непонятной, отсутствующей в подлиннике «жали», называет актрису и любовницу Карла II Нелли Гвин (речь в стишке идет именно о ней), выступавшую на придворной сцене Cockpit-in-Court Уайтхолла, графиней Икс. Зачем? Для чего? Непонятно.

Здесь, кроме всего прочего, находит очередное подтверждение мое давнишнее наблюдение относительно того, что если в строфе имеется хотя бы один недостаток, то он, как правило, не единственный. Переводчик, увлекшись, не заметил, что благодаря эффекту слияния предлог «из» и существительное в родительном падеже «жали» при произношении превращается в глагол «изжали»: «Графиня Икс, ее изжали». Поначалу возникает мысль о каком-то изощренном специфически английском виде разврата – стишок-то фривольный, – но потом, так сказать, приходишь в сознание, хотя комический осадок от строки, не предусмотренный автором оригинала, остается. Стало быть, и родительный падеж существительного «жаль» втиснут в строку исключительно ради рифмы с глаголом «сбежали».