Хотя Ф. Д. Самарин признавал, что только при самом широком развитии самоуправления и возможно теперь самодержавие, и что управление Россией через посредство одних чиновников безо всякого участия общественного элемента- невозможно, он, тем не менее, опасался, что привлечение выборных представителей к законодательной деятельности явится шагом к конституционному режиму. Все доводы его оппонентов, которые указывали, что нельзя ограничиваться констатированием существующей ненормальности нашей государственной жизни, говорить о возвращении самодержавию его исконного земского характера, о необходимости тесного единения самодержавной власти с народом и не наметить в то же время путей и почвы для создания этой связи, не могли убедить Ф. Д. и он отказался в дальнейшем участвовать на совещаниях. В письме от 21 ноября 1900 г. на имя Шипова Ф. Д. Самарин так мотивировал свое решение:
«Ненормальность отношений правительства к обществу занимает, конечно, видное место, но сводить всё к одной этой причине едва ли правильно. Недоверие власти до известной степени оправдывается самым характером нашего общества, которое не обладает необходимою нравственною силою, устойчивостью и ясностью убеждений и способностью к дружной работе. В обществе преобладают течения отрицательного свойства: отрицательное отношение к вере отцов, к истории своего народа, к его пониманиям и быту. Большинство вожаков нашего общественного мнения смотрит на самодержавие, как на государственную форму, отжившую свой век, и считает необходимым вести борьбу с этим злом… Вследствие этого нельзя утверждать, что правительство только по недоразумению не доверяет обществу». Соглашаясь, что правительство поступает неправильно, постоянно стесняя общество, Ф. Д. признавал необходимым, чтобы правительство изменило свою систему, «не потому что оно может или должно доверять обществу, а потому что нынешняя политика совершенно не достигает цели.
Полицейскими мерами невозможно побороть отрицательное отношение умов. Только привлекая общество к практической работе над государственным и общественным делом, можно противодействовать современному направлению мысли и создать посредствующую между народом и властью среду, которая должна с одной стороны верно выражать мысль и волю народа, а с другой — служить проводником для действия власти на народ».
Этими, именно, мыслями руководился, по его собственному признанию, и составитель проекта тезисов, Д. Н. Шипов. Затем в письме Ф. Д. Самарина говорилось: что «меры, предполагаемые в тезисах, составляют сущность так называемой „либеральной программы“, хорошо известной правительству, и рекомендовать ее, — значило бы советовать правительству, чтобы оно свое нынешнее, одностороннее и ложное направление заменило другим, противоположным ему, но не менее ошибочным и односторонним».
В свою очередь и брат С. Н. отказался от участия в дальнейших обсуждениях намеченных тезисов, но по диаметрально противоположным мотивам: он видел в них славянофильскую закваску, от которой совершенно отступился за последние годы. Он пришел к ясному сознанию, что единственный путь спасения России — в организованности общественных сил и участия их в управлении страной.
«Он находил, — пишет Д. Н. Шипов, — мысль о восстановлении идейного самодержавия утопичной, не считал возможным устранить произвол властей без его ограничения, видел единственный выход из переживаемого страной тяжелого положения в решительной замене приказного строя строем конституционным и, исходя из этих положений, признавал подачу предполагавшейся записки бесцельным и бесполезным делом».
От славянофильства С. Н. отошел давно, с самого начала 90-х годов и уже в его статье о К. Леонтьеве (1892 г.) (См. прилож. 13) заключалось, как он говорил, его формальное отречение от славянофильства. С. Н. вообще чужд был догматической предвзятости и внутренний критерий его сознания опирался на внутренний жизненный опыт религиозного характера и им освещался и просвещался. Подход к разрешению каждого вопроса был для него непосредственно жизненный, а потому утопичность славянофильских воззрений не могла не вскрыться перед ним при свете исторической критики и проверки их положений… (См. прилож. 14).
Сближение с В. С. Соловьевым, зима, проведенная им в Берлине, знакомство с Гарнаком и другими немецкими профессорами, более близкое ознакомление и изучение церковного вопроса, вскрыли перед ним недочеты славянофильского отношения к западным вероисповеданиям, голодный год и соприкосновение с русской действительностью дали ему жизненно осознать, что на самом деле самодержавия у нас нет и при современных государственных условиях и быть не может, что это какая-то фикция и самообман.
В своей статье «На Рубеже» С. Н. пишет:
«Существует самодержавие полицейских чинов, самодержавие земских начальников, губернаторов, столоначальников и министров. Единого царского самодержавия в собственном смысле не существует и не может существовать. Царь, который при современном положении государственной жизни и государственного хозяйства может знать о пользе и нуждах народа, о состоянии страны и различных отраслей государственного управления лишь то, что не считают нужным от него скрывать, или то, что считают нужным ему представить; царь, узнающий о стране лишь то, что может дойти до него через посредство сложной системы бюрократических фильтров, ограничен в своей державной власти более существенным образом, нежели монарх, осведомленный о пользе и нуждах страны непосредственно ее избранными представителями, как это сознавали еще в старину великие московские государи.
Царь, который не имеет возможности контролировать правительственную деятельность или направлять ее самостоятельно, согласно нуждам страны, ему неизвестным, ограничен в своих державных правах тою же бюрократией, которая сковывает его. Он не может быть признан самодержавным государем: не он держит власть, его держит всевластная бюрократия, опутавшая его своими бесчисленными щупальцами. Он не может быть признан державным хозяином страны, которой он не может знать, и в которой каждый из его слуг хозяйничает безнаказанно, по-своему прикрываясь его самодержавием. И чем больше кричат они об его самодержавии, о чудесном, божественном учреждении, необходимом для России, тем теснее затягивают они мертвую петлю, связывающую царя и народ. Чем выше превозносят они царскую власть, которую они ложно и кощунственно обоготворяют, тем дальше удаляют они ее от народа и от государства…
А между тем народу нужен не истукан Навуходоносора, не мнимое мифологическое самодержавие, которое в действительности не существует, а действительно могущественная и живая царская власть, свободная, зиждущая, дающая порядок и право, гарантирующая законность и свободу, а не произвол и бесправие. Долг верноподданного состоит не в том, чтобы кадить истукану самодержавия, а в том, чтобы обличать ложь его мнимых жрецов, которые приносят ему в жертву и народ и живого царя» (Собрание сочинений т. I, стр. 466–468.).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});