Читать интересную книгу Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) - Елена Круглова

Валентин Феликсович регулярно посещал воскресные и праздничные богослужения, был активным мирянином. Очень часто он бывал на богословских собраниях верующих, организованных настоятелем вокзальной церкви, протоиереем Михаилом Андреевым, на которых он сам или желающие из числа присутствовавших выступали с беседами на темы Священного Писания, а потом все пели духовные песни.

Валентин Феликсович на этих собраниях нередко проводил серьезные беседы, они и стали началом огромной проповеднической работы в будущем. Когда возникла «живая» церковь, то везде и всюду на епархиальных съездах духовенства и мирян обсуждалась деятельность епископов, и некоторых из них смещали с кафедр. Однажды в конце 1920 года Валентин Феликсович присутствовал на таком епархиальном собрании, где он произнес речь о положении дел в Ташкентской епархии. Это выступление произвело большое впечатление на слушателей. Архиепископ Лука вспоминал: «Резких выступлений на съезде не было, и деятельность Преосвященного Иннокентия (Пустынского) получила положительную оценку. Когда кончился съезд и присутствовавшие расходились, я неожиданно столкнулся в дверях с Владыкой Иннокентием. Он взял меня под руку и повел на перрон, окружавший собор. Мы обошли два раза вокруг собора, Преосвященный говорил, что моя речь произвела большое впечатление, и неожиданно остановившись, сказал мне: «Доктор, вам надо быть священником!»

У меня никогда не было и мысли о священстве, но слова Преосвященного Иннокентия принял как Божий призыв устами архиерея и, ни минуты не размышляя, ответил: «Хорошо, Владыко! Буду священником, если это угодно Богу!»

Впрочем, позже я говорил с владыкою о том, что в моем доме живет моя операционная сестра Белецкая, которую я, по явному, чудесному повелению Божию, ввел в дом матерью, радующеюся о детях, а священник не может жить в одном доме с чужой женщиной. Но владыка не придал значения этому возражению, сказав, что не сомневается в моей верности седьмой заповеди». [1, с. 29, 30.]

В то время уже разворачивались и нарастали страшные гонения на Русскую Православную Церковь. Уничтожались храмы и монастыри, пытки и мучительную смерть за веру принимали архиереи, священство, простые верующие. Россию затопила «мутная волна» воинствующего безбожия. Уже пострадали святители Владимир и Вениамин, уже многие священники и миряне отправились в ссылки и лагеря. И вот в это страшное время, когда некоторые священнослужители снимали с себя сан, испугавшись репрессий, профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, повинуясь призыву Божию, открыто принимает рукоположение. Вопрос о рукоположении был решен так быстро, что ему даже не успели сшить подрясник.

Архиепископ Лука вспоминает: «Уже в ближайшее воскресенье, при чтении часов, я в сопровождении двух диаконов, вышел в чужом подряснике к стоявшему на кафедре архиерею и был посвящен им в чтеца, певца и иподиакона, а во время литургии – и в сан диакона… Через неделю после посвящения во диакона, в праздник Сретения Господня 1921 года, я был рукоположен во иерея епископом Иннокентием». [1, с. 30, 31.]

Конечно, это необыкновенное событие произвело сенсацию в Ташкенте. Рукоположение Войно-Ясенецкого приняли в штыки все его сотрудники. В 1921 году, в разгар Гражданской войны, о. Валентин появился в больничном коридоре в рясе и с наперсным крестом на груди. Оперировал в тот день и в последующем, конечно, без рясы, а как обычно, в медицинском халате. Ассистенту, который обратился к нему по имени-отчеству, ответил спокойно, что Валентина Феликсовича больше нет, есть священник отец Валентин. «Надеть рясу в то время, когда люди боялись упоминать в анкете дедушку-священника, когда на стенах домов висели плакаты: «Поп, помещик и белый генерал – злейшие враги Советской власти», – мог либо безумец, либо человек безгранично смелый. Безумным Войно-Ясенецкий не был…» [15.], – вспоминает бывшая медсестра, работавшая с отцом Валентином. Молодые студентки дерзали делать замечания и «обличать» хирурга-священника. В ответ на это, как вспоминает проф. З. И. Умидова, он только снисходительно улыбался. «Что поняли бы они, если бы я им сказал, что при виде кощунственных карнавалов и издевательств над Господом нашим Иисусом Христом, мое сердце громко кричало: «Не могу молчать!» И я чувствовал, что мой долг – защищать проповедью оскорбляемого Спасителя нашего и восхвалять Его безмерное милосердие к роду человеческому» [1, с. 30.], – так писал в мемуарах архиепископ Лука. В первый же день, как о. Валентин пришел в больницу в рясе, его ученица А. И. Беньяминович заявила: «Я неверующая, и что бы вы там не выдумывали, я буду называть вас только по имени-отчеству. Никакого о. Валентина для меня не существует». [1, с. 104, 105.]

Ташкентский Университет открылся осенью 1920 года. Став профессором, Валентин Феликсович должен был еще больше и напряженнее трудиться каждый день, он тщательно готовился к лекциям, не считаясь со своим отдыхом и покоем. В Ташкенте свирепствовали малярия, холера, сыпной тиф. Голод на Волге гнал в Туркестан массы голодающих. Они вповалку лежали на вокзале: оборванные, покрытые вшами. Идя на кафедру, профессор встречал телеги, груженые голыми трупами. Их везли из переполненного свыше всякой меры сыпнотифозного отделения. Больные и трупы лежали даже возле больничных ворот. Перед нескончаемым потоком страдальцев у врачей опускались руки. Власти же продолжали начатую в семнадцатом году резню, которой не было видно конца. По всему Туркестану разыскивали и вылавливали тех, кто имел какое-нибудь отношение к прежнему строю: крупных и мелких чиновников царской администрации, депутатов Городской думы, офицеров. Для «бывших» не было оправданий. Их расстреливали без суда. Генерала, который проявил полное презрение к своим гонителям, застрелили в тюремной камере… через дверной глазок. В газетах писали об этом, как о событии обыденном.

Лекции студентам он читал также в священническом облачении, в облачении же являлся на межобластное совещание врачей. Перед каждой операцией молился, благословлял больных. Его коллега вспоминает: «Неожиданно для всех, прежде чем начать операцию, Войно-Ясенецкий перекрестился, перекрестил ассистента, операционную сестру и больного. В последнее время он это делал всегда, вне зависимости от национальности и вероисповедания пациента. Однажды после крестного знамения больной – по национальности татарин – сказал хирургу: «Я ведь мусульманин. Зачем же Вы меня крестите?» Последовал ответ: «Хоть религии разные, а Бог один. Под Богом все едины».

Преосвященный Иннокентий назначил о. Валентина четвертым священником собора и поручил проповедовать. «При этом он сказал мне словами апостола Павла: Ваше дело не крестити, а благовестити (1 Кор. 1: 17, 31). Он глубоко понимал, что говорил, и слово его было почти пророческим, и теперь, на тридцать восьмом году своего священства и тридцать шестом году своего архиерейства, я вполне ясно понимаю, что моим призванием от Бога была именно проповедь и исповедание имени Христова. За долгое время своего священства я почти никаких треб не совершал, даже ни разу не крестил полным чином крещения. Кроме проповеди при богослужениях, совершаемых Преосвященным Иннокентием и мною самим, я проводил каждый воскресный день после вечерни в соборе долгие беседы на важные и трудные богословские темы, привлекавшие много слушателей, целый цикл этих бесед был посвящен критике материализма. Богословского образования я не имел, но с Божией помощью легко преодолевал трудности таких бесед». [1, с. 30–32.]

О. Валентин начал спешно изучать богословие. И в этом деле ему помогал Господь Бог: через одного из слушателей бесед и диспутов – верующего букиниста, который приносил так много богословских книг, что скоро у Войно-Ясенецких образовалась значительная библиотека.

Как вспоминает проф. Ошанин, о. Валентин «ходил по городу в рясе с крестом и тем очень нервировал ташкентское начальство. Был он к тому времени главным врачом городской больницы и общепризнанным у нас первым хирургом, Председателем Союза врачей. С крестом на груди читал лекции студентам в университете. Читал хорошо, студенты его любили, хотя и побаивались. Кроме операций и преподавания, много занимался Войно-Ясенецкий живописью: писал иконы для храма и анатомические таблицы для своих университетских занятий. Власти долго все это терпели, уговаривали его бросить церковные дела, но он не поддавался». [1, с. 105–106.] Те, кто считали Войно-Ясенецкого «погибшим для науки» были, вероятно, обескуражены, повстречавшись с о. Валентином на первом научном съезде врачей Туркестана в Ташкенте в 1922 году, где священник-хирург выступил с четырьмя большими докладами и десять раз бра л слово в прениях, имея большой научный и практический опыт.

Многие врачи рассказывали, что о. Валентин всегда с большой любовью и глубоким вниманием относился к каждому больному человеку.