— Опять? Ох уж этот мальчишка. Ему нужна твердая рука, Криспин. Ему так долго приходилось самому о себе заботиться, и он не разбирает, что хорошо, а что плохо. Все зависит от тебя. Он тебе как сын. Настало время так с ним и обращаться.
— Чепуха. Ему двенадцать лет. Он достаточно взрослый, чтобы о себе заботиться. В его возрасте я уже начал обучаться искусству боя и надзирал за лондонскими мельницами Ланкастера.
— Герцог был добр к тебе и вел себя как приемный отец, не так ли?
— Да.
Джон Гонт, герцог Ланкастер[6], постоянно присутствовал в мыслях Криспина. Он едва помнил родного отца — тот умер, когда Криспину было семь. При слове «отец» перед глазами у него вставало лицо Ланкастера, даже если теперь они и стали чужими друг другу.
— Говоришь, мне следует уделять этому мальчишке больше внимания?
— Я говорю, что ему нужен наставник. А кто лучше тебя?
Затылок Криспина сдавила боль.
— Я об этом не просил. Я никогда не хотел иметь слугу.
— Однако же сейчас он у тебя есть. — Нэлл положила руку ему на плечо. — Но разве юный Джек не больше, чем просто слуга?
Элеонора улыбнулась своей улыбкой почтенной женщины. Улыбка эта иногда раздражала, иногда успокаивала. Сейчас Криспин так и не определил, какое именно действие она на него оказала.
Что он мог ответить? Он не хотел себе признаваться, что все же отвечает за Джека Такера. С этим двенадцатилетним мальчишкой он познакомился всего несколько месяцев назад, когда юный воришка пытался украсть у Криспина кошелек. Это Джек втерся в жизнь Криспина в качестве слуги, а не Криспин ему навязался. Даже после многочисленных обещаний Джека покончить со своими делишками доверия ему не было.
Криспин поблагодарил Элеонору, но насчет Джека не обнадежил. Не хотелось бы, конечно, чтобы парня повесили, но если он не откажется от своих привычек, ничем другим дело не кончится.
Под мелким моросящим дождем Криспин потащился назад, в Шамблз. Поднявшись в свою комнату, он запер дверь и осмотрелся. Джека, как обычно, нет. Он положил сумку на стол и долил вина в кубок, который предлагал Грейс. Вино обожгло горло приятным теплом, и Криспин облизал губы. Он уже чувствовал себя лучше.
Не выпуская кубок из рук, Криспин подошел к столу и откинул верхний клапан сумки. Золотой ларчик, казалось, просвечивал сквозь деревянный футляр. Криспин поставил кубок и вынул золотой реликварий. Помимо инкрустации из драгоценных камней, его украшал шедший по кругу рельефный фриз, изображавший путь Христа на Голгофу, — все из чеканного золота. Криспин поднял крышку и уставился на лежавший внутри странный предмет.
— Терновый венец, — пробормотал он.
Кончиком пальца он погладил особо угрожающий на вид шип, а потом извлек Венец из ларца и, поворачивая, стал рассматривать. Посмеиваясь, он стрельнул взглядом по сторонам в явно пустой комнате, покачал головой, осуждая свою подозрительность, и надел Венец на голову.
— Страдающий слуга, — проговорил он без всякой радости. — Это я.
Он увидел свое отражение в медном зеркале, висевшем на крючке над тазом и кувшином для умывания. Красивым Венец не был и Криспину красоты не прибавил. Он вдруг почувствовал себя дураком и снял Венец, но, снова взглянув в зеркало, заметил что-то темное у себя на лбу и коснулся пятна пальцем. Кровь.
Криспин осмотрел Венец с внутренней стороны. Пока он был на голове, никакой боли Криспин не чувствовал, но внутри торчали колючие шипы и что-то похожее на остатки какого-то вьющегося растения — все почерневшее от времени. Он убрал Венец в ларчик и снова потрогал свои ранки. «Вероломная маленькая реликвия». Подойдя кокну, выходившему на улицу, Криспин открыл ставни, высунулся наружу и сделал глубокий вдох. Сегодня Шамблз не так вонял. Наверное, ветер дул в другую сторону. Как бы то ни было, Криспин внезапно почувствовал себя в комнате как в клетке. А кроме того, нужно было доложить шерифу о трупе.
Закрыв ставни, Криспин сбежал вниз по лестнице. Подумал о еде — он не ел со вчерашнего вечера, — но голода не ощутил. Достиг нижней ступеньки и опять сделал вдох, как будто впервые дышал полной грудью. И правда, воздух непостижимым образом действовал обновляюще. Настолько, что у Криспина возникло желание выскочить из двери и побежать по улице, как, бывало, бежал он по длинной тропе от сельского дома Ланкастера до большой дороги. Непонятное, но возбуждающее чувство.
Он как будто забыл о своих неприятностях — Джека Такера и его воровские привычки, косые взгляды, которые бросали на него люди его прежнего круга, когда он случайно сталкивался с ними на улице. Новые ощущения будто омыли его и, подобно стремительной реке, унесли далеко от этих подводных камней. В груди разлилось тепло, во всем теле бурлила энергия. Странное все же ощущение. Но нельзя сказать, чтоб приятное. О нет. Внезапно вспыхнувший в крови огонь перенес Криспина в те дни, когда он был рыцарем, когда, сжав меч, бросался в бой бок о бок с Ланкастером. Да! Очень похоже.
У него даже голова закружилась. Он выпрыгнул на улицу, чтобы вобрать ее в себя. Все его чувства обострились. Цвета одежд стали насыщеннее. Запахи улицы усилились, но не оскорбляли обоняние. Люди, торопливо шагавшие мимо с какими-то узлами, показались Криспину бесконечно более интересными, чем раньше. Он сделал шаг по грязной улице… и остановился.
Путь ему преградила пышная дочка Мартина Кемпа Матильда.
Девица окинула его взглядом, в котором сквозило не только высокомерие, и охвативший Криспина подъем угас — так вода стекает в канаву.
— Куда-то идете? — Она кокетливо сощурила и без того маленькие поросячьи глазки. — Вы постоянно куда-то уходите. Разыскивать что-нибудь, да?
Она хихикнула, и это было похоже на кудахтанье курицы.
— Именно так.
Ее широкие бедра по-прежнему заслоняли ему дорогу.
— О! Вы поранились.
Она указала на ранки у него на лбу. Криспин вытер капельки крови.
— Надо приложить какое-нибудь снадобье, — сказала Матильда. — Болит, наверное?
— Уверяю вас, нет.
— Я могла бы дать вам что-нибудь. Сделать отвар.
Криспин коротко, неискренне улыбнулся:
— Нет, благодарю вас.
И снова он попытался обогнуть ее, но она передвинулась, не давая Криспину пройти.
— Вы всегда такой занятой, вечно куда-то спешите, — проговорила девушка, теребя край передника.
— Я должен работать ради пропитания. Как делаете вы и ваша семья.
— Почему вы никогда не едите с нами? Вы живете здесь четыре года, но никогда у нас не столуетесь.
— Я не плачу за стол. Это удешевляет плату за жилье.