Читать интересную книгу Зародыш мой видели очи Твои. История любви - Сьон Сигурдссон

конторы.

– Когда такое случается, ни у кого не может быть выходного: ни у тебя, ни у меня, ни у кого! Ты должна это понимать! – хозяин восседал в обитом красной кожей кресле за спиной у Мари-Софи, он промокнул потное лицо белым носовым платком и продолжил: – Мне от этого тоже счастья мало, но мы задолжали людям, которые привели его ночью, и нам ничего не оставалось, как только принять его.

Мари-Софи терпеливо выслушивала проповедь: хозяин и инхаберина, его супруга, влетели в кухню в тот момент, когда девушка уже думала, что описается от смеха над оборвышем, а теперь у нее было такое чувство, будто это и правда произошло.

– Мне о нем известно не больше, чем тебе, но мы и не хотим ничего о нем знать, заруби это себе на носу!

Разумеется, они буквально с катушек слетели, увидев разгром в кладовке – во всяком случае, так показалось Мари-Софи. Хозяин из своих обильных запасов с ходу отвалил мальчишке целых три затрещины и тут же выпинал его на улицу, в мусорную подворотню, в то время как инхаберина вывела рыдающую повариху из кухни и успокаивала ее остатком ромового экстракта. Девушке же было приказано прибрать на кухне и затем явиться в контору «для беседы».

После этого супруги сняли с воришки регалии – колбасную корону и огуречную медаль – и, подхватив с двух сторон под руки, потащили куда-то наверх. Мари-Софи сделала, что ей было сказано, и теперь хозяин «проводил с ней беседу»:

– Если вдруг что случится, что бы то ни было, то мы тут абсолютно ни при чем! Особенно ты. Я об этом позабочусь.

Девушка слушала, не перебивая.

– Ты же знаешь, мы всегда заботимся о своих… И поэтому мы хотим, чтобы ты за ним ухаживала!

Посмотрев по сторонам, хозяин неуверенно прибавил:

– Хочешь леденец?

Мари-Софи вздохнула: что она вообще здесь делает и о чем таком просит ее хозяин? Ухаживать за колбасным кайзером, этим огуречным генералом, которого они нашли в кладовке? Но она не умеет ухаживать за больными! Вряд ли он был кем-то важным, если они собираются сделать ее его сиделкой. И что это за разговоры о том, что «если вдруг что случится»?

– Или, может, ты не любишь сладкого? Это хорошо, это ты молодец!

Поднявшись с кресла, хозяин принялся вышагивать взад и вперед по комнате, замирая на месте каждый раз, когда кто-нибудь проходил по вестибюлю гостиницы, и все говорил, говорил – о сладкоежках, о здоровье зубов, без конца расхваливая девушку за воздержание от сладкого. А Мари-Софи не понимала, что ей делать. Как только она собиралась решительно топнуть ногой и заявить, что, к сожалению, не может взять это на себя, что у нее сегодня выходной, да к тому же она скорее уморит его, чем выходит, ее внимание неизменно отвлекалось на какую-нибудь деталь комнатного интерьера: бордовые вельветовые портьеры, позолоту письменного стола или пикантный сюжет картины над книжным шкафом. Эти свидетельства прежнего назначения дома отчего-то мешали ей выразить свои мысли в словах. И теперь она уже не знала, как сказать это жизненно важное «нет».

Неясное движение в вестибюле отбросило хозяина обратно в кресло, он проворно провел платком по вспотевшей лысине и почти закричал:

– Так что, думаю, мы… думаю, я… уже прошелся по всем главным пунктам этого дела!

Когда в контору стремительно влетела инхаберина и захлопнула за собой дверь:

– Ну это ни в какие ворота! Вот уж не знала, что мы собираемся разнести по всему городу, что скрываем у себя беглеца!

Хозяин замахал на супругу белым платком перемирия:

– Долго же тебя не было, милочка…

Инхаберина презрительно наморщила нос:

– Ха! Будто тебе известно, сколько времени нужно, чтобы полностью раздеть взрослого мужчину!

Супруг решил сменить оборону на наступление:

– На Восточном фронте мы, бывало…

Инхаберина повернулась к девушке:

– Идем, дорогуша, его нужно помыть…

* * *

Воришка, или, как теперь догадывалась Мари-Софи, заморенный до полусмерти беглец, дожидался своей сиделки на втором этаже гостиницы в комнате номер двадцать три. Совершенно голый, он сидел в пустой лохани под окном. Занавески на окнах были задернуты, и в сумеречном свете девушка разглядела самого жалкого бедолагу, какого ей когда-либо приходилось видеть: голова склонилась на грудь, руки безжизненно свисали по бокам до самого пола, торчащие из лохани колени домиком опирались одно на другое и были опухшие – словно два подгнивших граната.

– И как тебе подарочек? – подтолкнув Мари-Софи в комнату, инхаберина закрыла за ними дверь. – Н е так-то просто было снять с него одежду, нижнее белье и носки совсем с ним срослись.

Мари-Софи было трудно смотреть на горемыку: спина и руки его были сплошь усыпаны красными пятнышками, живот одутловато выпячивался, как у маленького ребенка. Он дрожал.

Девушка невольно прикрыла рот ладонью: о чем думала инхаберина, оставив его сидеть вот так, раздетым, в пустой лохани? Мари-Софи сдернула с кровати покрывало и укутала им голыша, заодно уменьшив обзор этого несчастья.

– Он весь в твоем распоряжении! Мальчишка принесет воду, поставит ее в коридоре у двери и постучит. А здесь, в комнате, ему делать нечего!

Бодро хлопнув в ладоши, инхаберина крутанулась на месте, а Мари-Софи, кивнув в знак согласия, поплотнее обмотала вокруг бедняги покрывало. Боже, как он был тощ! Лопатки и позвонки выпирали из его спины, точно крылья, точно зубья пилы. Взглянув на инхаберину, Мари-Софи укоризненно покачала головой: как им пришло в голову доверить ей заботу об этом ходячем трупе?

Инхаберина сделала вид, что не поняла ее молчаливого вопроса:

– Когда закончишь с мытьем, устроишь его там… – она указала на светлую, не больше зрачка, точку на обоях.

– В пасторском тайнике?

– Да, я постелила чистое на кровать, там должно быть все, что нужно. А если что-то еще потребуется, позвонишь в звонок.

Инхаберина приоткрыла дверь, но, выглянув в коридор, тут же снова ее закрыла: на лестнице слышались чьи-то шаги. Из коридора донеслось монотонное стариковское бурчание: герр Томас Хазеарш призывал Всемогущего Господа забрать его из этой убогой дыры, где богопослушных постояльцев в их законный день отдыха дурят на имбирных пряниках. Девушка и хозяйка прислушивались, пока старикан воевал с дверным замком: прошла целая вечность, когда наконец послышалось, как дверь в его комнату открылась и закрылась.

Инхаберина, однако, уходить не спешила:

– Чертов паразит! Наверняка сидит там в засаде и поджидает меня. Нутром чует, что что-то происходит, вырос в этом доме. Как думаешь, он плотно закрыл свою дверь?

Несчастный в пустой лохани чихнул, и Мари-Софи, покрепче прижав его