Читать интересную книгу Зародыш мой видели очи Твои. История любви - Сьон Сигурдссон

что же он такого натворил?»

«Повариха принялась по новой оживлять свое тесто, мертво лежавшее меж ее ладоней после жесткого приземления на стол:

– Боже мой, да я даже говорить об этом не могу!

– Конечно, можете! А я уж позабочусь, чтобы ему влетело как следует!

Мари-Софи послала мальчишке притворно-сердитый взгляд. У того явно отлегло от сердца, хотя он и старался этого не показывать. Бедняга проторчал всю ночь за стойкой регистрации, и было, прямо скажем, некрасиво посылать его, не выспавшегося после ночного дежурства, помогать похмельной поварихе. Конечно же, его потянуло на озорство, а то бы он точно заснул над этими несчастными пряниками.

– Вон, посмотри!

Повариха качнула плечом в сторону противня, стоявшего на стуле у выхода на задний двор. Противень был сдвинут на самый краешек сиденья и только чудом не опрокидывался на пол. Под наброшенной сверху страницей местной газеты «Kükenstadt-Anzeiger» угадывалось нечто вроде выпечки. Эта порция явно была забракована.

– Как ты думаешь, что там такое?

Но прежде чем Мари-Софи успела ей ответить, повариха принялась мало-помалу оттеснять ее в сторону отвергнутого противня, устремившись в погоню за поползшим по столу тестом.

– Да Боже мой! Ты же никогда в жизни не догадаешься! – повариха кончиком носа перекрестила воздух и, шлепнув тесто со стола на стену у черного входа, продолжала месить его там.

Мари-Софи больше не могла равнодушно воспринимать эту кухонную драму, невольной участницей которой ей пришлось стать. Ее уже подташнивало от колыхавшейся перед глазами бесформенной телесной массы, от духовки несло удушающим жаром, и девушку охватил страх, что ей, возможно, никогда не удастся вырваться из этого затейливого танца с поварихой. А ведь сегодня был ее выходной! Воскресенье! Она просто спустилась сюда по-быстренькому перекусить! Пятнадцатиминутное свидание с незамысловатым завтраком превращалось в нескончаемую трагедию, действующие лица которой искали ответы на извечные вопросы о чести, совести и темной стороне человеческой души.

А повариха тем временем, как и подобает хорошей актрисе, подвела сцену к драматической кульминации:

– Вот оно!

Мальчишка дернулся, когда повариха буквально выпалила эту реплику. Близость к виновнику и запретному печеву довела ее до точки кипения, когда она, казалось, была готова ринуться прямо сквозь стену, во двор и еще бог знает куда – с тестом над головой как знаменем строгости и усердия.

Казалось, у Мари-Софи нет ни единого шанса выбраться из этой кухни абсурда в здравом рассудке: повариха, по всей видимости, так и не раскроет улики в судебном разбирательстве «Благопристойность против неуклюжего Ханса», вылепленные мальчишкой человечки в конце концов станут такими крохотными, что, чтобы отделить от пряничного тела руки и ноги, ему придется расщеплять атомы, а сама Мари-Софи так и не попадет на встречу со стаканом молока, ломтиком хлеба и грушей – своей главной целью в это воскресное утро – и умрет здесь от голода.

Девушка решила форсировать события: оторвавшись от поварихи, она уже прицелилась сорвать с противня газету, когда мальчишка вдруг вскочил на ноги:

– Я не хотел, это нечаянно получилось!

Мари-Софи пригвоздила его взглядом:

– Стыдись! Проси прощения и убирайся спать!

Почесав в копне огненно-рыжих волос, мальчишка распутал завязки фартука и нерешительно попятился к выходу:

– Извините, фройляйн… фрау…

Он делано зевнул, передернул плечами, внимательно изучил свои ботинки, поморщил нос и, стараясь выглядеть виноватым, обращался попеременно то к девушке, то к поварихе:

– Сам не знаю, что со мной… не спал… да… и вот…

Мари-Софи подала ему знак поскорее проваливать, но мальчишка будто прирос к месту – видимо, ждал, когда она снимет газету с его творения, но девушка не собиралась доставлять ему такого удовольствия. Она повернулась к поварихе: та, перестав месить, снова стала самой собой – грузной дамой с головной болью. Их глаза встретились, и у Мари-Софи вырвалось то, чего она совсем не собиралась произносить, переступая сегодня порог этой кухни:

– Я, пожалуй, помогу вам закончить с печеньем…

Повариха затрясла головой:

– Нет-нет-нет, дорогая, я ни в коем случае не могу на это согласиться! Боже мой, у тебя так давно не было выходного в воскресенье!

С этими словами она сунула тесто девушке в руки, а сама, просеменив к кухонному шкафу, выудила оттуда бутылку с ромовым экстрактом и чашку с отбитой ручкой. Посыльный как приклеенный все еще стоял у выхода, тупо уставившись на повариху. Когда та плеснула себе в чашку, его рот снова расплылся в дурацкой улыбке.

Мари-Софи положила тесто на стол: что за идиот этот мальчишка, почему он не убирается отсюда? Она послала ему вопросительный взгляд, но в ответ получила все ту же улыбочку, только теперь уже растянувшуюся на полголовы. Он дергал плечом, указывая на дверь в кладовку.

Повариха, подняв чашку и приложившись к кулинарному продукту, зашипела на посыльного:

– Вишь, до чего меня довел!

А Мари-Софи вдруг поняла, что удерживало мальчишку, она услышала то, что слышал он: из кладовой доносилось едва различимое бормотание. Она шикнула на повариху, и бедная женщина испуганно перекрестилась.

Подкравшись на цыпочках к двери в кладовку, Мари-Софи навострила уши. Так и было: внутри, посреди колбас, винных бутылок и банок с маринадами, кто-то шебуршился. Вор? Будущая мамаша c ненасытной охотой до соленых огурцов? Колбасный налетчик? Или пьянчуга, что подзадержался в раю и не успел улизнуть до прихода поварихи на работу?

Бесшумно метнувшись назад к столу, девушка вооружилась скалкой.

– О, Боже, спаси и помилуй! – повариха была готова разрыдаться от всего того, что Господь наслал на нее в это утро.

Приложив палец к губам, Мари-Софи протянула мальчишке отбивной молоток и жестом указала ему на вход в кухню, чтобы он встал там на страже: она откроет дверь в кладовку и шарахнет ворюгу скалкой, а если тот попытается прорваться к черному ходу, то там на его пути будет повариха, а мимо такой матроны просто так не проскочишь.

Беззвучно досчитав до трех и покрепче сжав в руке скалку, Мари-Софи рывком распахнула дверь кладовки и… прыснула: в узком проходе между полок, растянувшись во весь рост, лежало жалкое, тощее существо в лохмотьях, на его ногах едва держалось некое подобие башмаков.

Но не бродяжнический вид стал причиной невольного веселья девушки, а то, что при падении кладовочный гость увлек за собой кольцо колбасы, которое теперь сидело на его голове подобно короне, а на левой стороне груди, словно медаль, поблескивал кружок огурца.

В руках незнакомец держал шляпную коробку. Это был мой отец».

4

«Мари-Софи, потупив взгляд, переминалась с ноги на ногу на пухлом ангелочке, вытканном на ковре гостиничной