Педагогия была для меня забавой. главным же образом я погружался в законы тяготения тел разной формы и изучая разного рода движения, которые вызывали относительную тяжесть. Лет через 30 я послал остатки этих вычислений и чертежей известному Перельману как исторический документ. Он недавно упоминал о нем в своей книге о мне (32-го года).
Каждый день я гулял довольно далеко от дома и мечтал об этих своих работах и о дирижабле. Меня предупреждали, что тут много волков, указывали на следы и даже на перья растерзанных кур. Но мне ка-то не приходила мысль об опасности, и я продолжал свои прогулки.
Вздумал я тут же заниматься с одной крестьянской девушкой. Заметил, что увлекаюсь - бросил. Какой-то инстинкт отталкивал меня от женщин, хотя я был очень слаб к ним. Может быть, это было результатом крайне страстного увлечения идеями, которое пересиливало животные стремления. Тут, в деревне, лет двадцати, у меня начались излияния (поллюции). Напуганный книгами, я решил жениться. Благожелатели предлагали мне женщину. Но я считал для нее это оскорблением. Боялся последствий поллюций и не хотел подавать дурного примера. В простых людях это возбуждало сочувствие и мне это было приятно.
В Баровске учителем (23-25 лет).Наконец, после Рождества (1880 г.), я получил известие о назначении меня на должность учителя арифметики и геометрии в Б-ое училище.
Надел свои наушники, полушубок, пальто, валенки и отправился в путь.
В городе Б. остановился в номерах. Потом стал искать квартиру. Город был раскольнический. Пускали неохотно щепотников и табашников, хотя я не был ни тем, ни другим.
Дома стояли пустые и все же не пускали. В одном месте нанял огромный пустой бельэтаж. Взял в нем одну комнату и в первую же ночь страшно угорел. Бегала ко мне хорошенькая дочь еще молодой хозяйки и просила не говорить об этом мамаше. Не о чем было и говорить. С таким чурбаном как я ничего никогда не выходило. Бельэтаж отдали под свадьбу, меня же переселили в темную каморку, что мне не понравилось. Стал искать другую квартиру. По указанию жителей попал на хлеба к одному вдовцу с дочерью, жившему на окраине города, по близости реки. Дали две комнаты и стол из супа и каши. Был доволен и жил тут долго. Хозяин - человек прекрасный, но жестоко выпивал.
Часто беседовал за чаем, обедом или ужином с его дочерью. Поражен был ее пониманием Евангелия. Она соглашалась со мной, что галилейский плотник был человеком только необыкновенного ума и что звали его все люди хозяином, а не богом.
Пора было жениться и я женился на ней без любви, надеясь, что такая жена не будет мною вертеть, будет работать и не помешает мне делать то же. Эта надежда вполне оправдалась. Такая подруга не могла истощить и мои силы: во-первых, не привлекала меня, во-вторых, и сама была равнодушна и бесстрастна. У меня был врожденный аскетизм и я ему всячески помогал. с женой мы всегда и всю жизнь спали в отдельных комнатах, иногда и через сени. Так я и она до глубокой старости сохранили силы и способность к умственной деятельности. Она и сейчас (77 лет) много читает. Хорошо ли это было: брачная жизнь без любви? Довольно ли в браке одного уважения? Кто отдал себя высшим целям, для того это хорошо. Но он жертвует своим счастьем и даже счастьем семьи. Последнего я тогда не понимал. Но потом это обнаружилось. От таких браков дети не бывают здоровы, удачны и радостны. Помимо этого, брак без страсти - неустойчив. Жена еще удовлетворяется детьми и кое-как сохраняет равновесие. Муж же не может так поглотиться семьей. Неудовлетворенное сердце вечно тянет в сторону. Жалость к детям и к невинной жене все же некоторых удерживает от губительного для них разрыва. То же было и со мной. Имейте это в виду, молодые люди! Академический брак едва ли сделает вас великими, а несчастными сделает, наверно.
Венчаться мы ходили за 4 версты, пешком, не наряжались, в церковь никого не пускали. Вернулись - и никто о нашем браке ничего не знал. До брака и после него я не знал ни одной женщины.
В день венчания купил у соседа токарный станок и резал стекла для электрических машин. Все же как-то пронюхали музыканты. Насилу их выпроводили. Напился только венчавший поп. И то угощал его не я, а хозяин.
Я очень увлекался натуральной философией. Доказывал товарищам, что Христос был только добрый и умный человек, иначе он бы не говорил такие вещи: "понимающий меня может делать то же, что я и даже больше". Главное, не его заклинания, лечение и "чудеса", а его философия.
Донесли в Калугу директору. Директор вызывает к себе для объяснений. Занял деньги, поехал. Начальник оказался на даче. Отправились на дачу. Вышел добродушный старичок и попросил меня подождать, пока он выкупается. "Возница не хочет ждать," - сказал я. Омрачился директор и произошел такой между нами диалог.
-Вы меня вызываете, а средств на поездку у меня нет...
-Куда же вы деваете свое жалование?
-Я большую часть его трачу на физические и химические приборы, покупаю книги, делаю опыты...
-Ничего этого вам не нужно... Правда ли, что вы при свидетелях говорили про Христа то-то и то-то?
-Правда, но ведь это есть в Евангелии Ивана.
-Вздор, такого текста нет и быть не может!!
-Имеете ли вы состояние?
-Ничего не имею.
-Как же вы - нищий, решаетесь говорить такие вещи!...
Я должен был обещать не повторять моих "ошибок" и только благодаря этому остался на месте... чтобы работать. Выхода другого, по моему незнанию жизни, никакого другого не было. Это незнание прошло через всю мою жизнь и заставляло меня делать не то, что я хотел, много терпеть и унижаться. Итак, я возвратился целым к своим физическим забавам и к серьезным математическим работам. У меня сверкали электрические молнии, гремели громы, звонили колокольчики, плясали бумажные куколки, пробивались молнией дыры, загорались огни, вертелись колеса, блистали иллюмигации и светились вензеля. Толпа одновременно поражалась громовым ударам. Между прочим, я предлагал желающим попробовать ложкой невидимого варенья.Соблазнившийся угощением получал электрический удар. Любовались и дивились на электрического осьминога, который хватал всякого своими ногами за нос или за пальцы. Волосы становились дыбом и выскакивали искры из всякой части тела. Кошка и насекомые также не избегали моих экспериментов.
Надувался водородом резиновый мешок и тщательно уравновешивался посредством бумажной лодочки с песком. Как живой, он бродил из комнаты в комнату, следуя воздушным течениям, подымаясь и опускаясь.
В училище товарищи называли меня Желябкой (1882 г.) и подозревали, чего не было. Но я бронировал себя хождением по царским дням в собор и говением через каждые 4 года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});