— Нравится? — спрашивает Скотт.
— Очень, благодарю тебя. — Делаю еще глоток, прежде чем поставить бокал. — Как работа? — спрашиваю, решив, что, возможно, если сама начну светскую беседу, это помешает ему начать разговор, который, как я знаю, он хочет завести. Я не готова говорить о наших отношениях.
— Оживленно. Мы только что подписали многомиллионный контракт с «Тортон Маркетс».
— Это замечательно, — говорю я с гордостью. Я не могу помочь, но горжусь его достижением. Он чертовски хорош в своей работе и заслуживает успеха, но узнав, что он только что начал новый проект, настораживаюсь. Он и так проводит слишком много времени в офисе, а с таким огромный контрактом легко могу представить, что ему придется гораздо больше времени проводить на работе. Как он сможет найти время, чтобы поработать над нашими отношениями, когда будет так серьезно занят?
— Спасибо. Теперь, когда мы подписали контракт, я позволю Чаку проявить себя.
— Что?! — Восклицание срывается с моих губ громко и недоверчиво. Я хлопаю себя ладонью по губам, злясь на себя за то, что потеряла контроль над своей речью.
Скотт грустно улыбнулся.
— Решил, что пришло время делегировать полномочия. Когда я говорил тебе, что все будет по-другому, имел в виду именно это. Я не повторю одну и ту же ошибку дважды. Ты для меня важнее работы. Я люблю тебя, Мэллори. И не собираюсь сдаваться. Никогда.
И снова понятия не имею, как реагировать. Он говорит все, что я хочу услышать, но могу ли ему доверять? Я провела так много бессонных ночей, пытаясь понять, почему мой муж стал отстраненным и пренебрежительным... я отчаянно хочу знать почему, но слишком труслива, чтобы спросить. Могу ли двигаться вперед, не зная, что вызвало раскол? Сможет ли мое хрупкое сердце вынести объяснения, почему он изменился? Я не уверена, что это возможно.
Последовавшее за этим молчание оказалось неловким. Уверена, Скотт хочет больше говорить о нас, но опасается давить на меня еще больше, чем он уже сделал. Я испытываю невероятное облегчение, когда он спрашивает меня, как продвигается работа. После этого наш разговор протекает гладко.
Я рассказываю ему о новых проделках миссис Андерсон. Ей семьдесят пять, если не больше, и она не может выносить ни одного дизайна больше шести месяцев. Я переделывала ее гостиную, кухню, хозяйскую спальню и три гостевые спальни в ее доме по меньшей мере три раза за последние четыре года. Почти уверена, что она постоянно меняет свое решение, чтобы досадить мужу. Поговорим о целях взаимоотношений. Они женаты уже пятьдесят лет, и, несмотря на то, что она доводит его до безумия, любовь проявляется в каждом их действии друг к другу. У них такие отношения, какие я всегда представляла себе со Скоттом. Жизнь, полная любви и счастья. Однако сейчас она кажется для нас невозможной.
Это разбивает сердце.
— О чем ты там так напряженно думаешь? — спрашивает Скотт, прерывая мои мрачные мысли.
— О, просто думаю о семье Андерсонов, они только что отпраздновали свою пятидесятилетнюю годовщину…
Нахмуренное красивое лицо Скотта выражает понимание. Он схватывает мою меланхолию при мысли, что у нас может не быть этого.
— Мэл...
— Ну... это мило, — быстро говорю я, прерывая то, что он собирался сказать.
Он смотрит на наши пустые десертные тарелки и понимает, что наше свидание подходит к концу. Я вижу, как работает его мозг, и представляю, как он пытается придумать что-нибудь, чтобы оттянуть окончание нашего свидания. Должно быть, он так ничего не придумал, потому что бросает на стол несколько банкнот и провожает меня из ресторана.
Оказавшись на улице, он берет меня за руку, как миллион раз раньше. Я слегка сжимаю его руку в знак признательности, ведь он держит меня так, чтобы поймать, если я споткнусь на каблуках на неровном тротуаре. Он молча проводит меня к машине, медлит, как будто не хочет уходить. Если честно, я тоже не хочу уходить.
Раньше, когда я говорила, что вечер прошел хорошо, это были не пустые слова. Я могла бы избежать необходимого нам серьезного разговора, но за последние два часа мы проговорили больше, чем за последние два месяца. Это напомнило мне о том, как все было раньше... и, возможно, знак, что все может вернуться.
Скотт сокращает расстояние между нами и прижимает меня к краю машины. Он наклоняется и проводит носом по моей чувствительной шее, вызывая мурашки по коже, когда вдыхает мой запах. Это еще один жест, который он делал миллион раз.
— Ты всегда так чертовски хорошо пахнешь. Лавандой и ванилью.
Я вздрагиваю от его полных страсти слов. Или, может быть, от того, как его губы легко двигались по моей коже, когда он говорил. Или от его пальцев, щекочущих мою руку, когда он проводит ими вверх и вниз от плеча до запястья. Невинное прикосновение, но оно совершенно отвлекает и заставляет мой мозг зависнуть, потому что я знаю, как хороши его руки, когда он ласкают ими другие части моего тела.
Скотт скользит губами вверх по моему горлу, двигаясь к моим губам, и слегка целует меня. Едва заметное прикосновение его губ к моим. Прикосновение — как газ на пламени. Я обвиваю руками его шею и прижимаюсь к его губам. Приняв мои действия за разрешение, он сильнее прижимает меня к себе и целует еще крепче. Наши языки танцуют вместе. Сначала поглаживал игриво, потом более настойчиво. Сказать, что мы пожираем друг друга, было бы преуменьшением.
Его руки блуждают по моему телу, и мои делают то же самое с его. Я вытаскиваю его идеально выглаженную рубашку из брюк, отчаянно желая почувствовать его. Я изголодалась по контакту кожа к коже. Не уверена, исходит ли стон от меня или Скотта, но мои руки, бегущие по его идеально мускулистому прессу, кажется, щелкают переключателем, заставляя наш и без того неуместный для публики поцелуй превратиться в откровенно грязный.
Скотт обхватывает мою грудь одной рукой, поглаживая большим пальцем затвердевший сосок, в то время как другой сжимает мою задницу, притягивая меня ближе, чтобы потереться о меня своей эрекцией. Я отрываюсь от его губ, отчаянно втягивая воздух в свои горящие легкие. Скотт как будто не может стоять, не пробуя меня на вкус, его рот захватывает мою шею, целуя и слегка посасывая, заставляя меня извиваться в его объятиях. Я настолько теряюсь в этом моменте, что совершенно забываю, что мы на публике, и почти расстегиваю ремень Скотта, прежде чем он хватает меня за руки, останавливая.
— Я так же сильно хочу закончить это здесь и сейчас...
— О боже, — выдыхаю я, отдергивая свои руки от него, как будто меня ошпарили. Как могла позволить всему выйти из-под контроля? Я ожидала, что Скотт захочет поцеловать меня на ночь, но не этого безумия. Я практически изнасиловала его на публике!
Скотт не позволяет мне долго отстраняться, он притягивает меня обратно к своей груди, прижимая так близко, что я чувствую, как бешено бьется его сердце.
— Пойдем со мной домой, Мэл. Я хочу, чтобы ты лежала голая в нашей постели. Хочу поцеловать каждый дюйм твоего сексуального тела, а затем погрузиться так глубоко в тебя, что ты не узнаешь, где заканчиваюсь я и начинаешься ты.
Да! Моя вагина практически кричит мне, чтобы я пошла домой с ним и позволила делать со мной все, что он хочет. Но здравый смысл побеждает.
— Я не могу, еще слишком рано.
— Это было чертовски давно, — практически рычит Скотт. — Мне нужно напомнить тебе, как нам хорошо вместе.
Используя обе руки и каждую унцию своей силы воли, я толкаю его в грудь, пока он не делает шаг назад. Мое тело кричит в знак протеста против потери его тепла, но я знаю, что принимаю правильное решение. Падение в постель не исправит наших отношении. Секс всегда был огромной частью нашей жизни. Мы оба были ненасытны, когда дело касалось друг друга... пока он не перестал хотеть меня. Что будет, если мы займемся сексом, и он снова отвергнет меня? Не думаю, что я это переживу. Нет. Подождать — это правильно.