Читать интересную книгу Это есть наш последний и решительный бой! - Борис Лавров

Другую группу агентов занесло не куда-нибудь, а к самому В.П.К. Один из агентов утверждал, что Коммандер Верещагина НИНАВИДЕТНИМАГУ. Но выяснилось, что и В.П.К ни о каком Верещагине ни разу не слышал!!! И это было ещё не самое страшное. Куда жутче дела пошли, когда тот же начитанный дурак упомянул Сказочника как объект для уничтожения. В.П.К. стал неожиданно ласковым, налил всем коньяку, упрашивая 'подождать', вышел, а вернулся, держа в одной руке фехтовальную шпагу, а в другой — 'перфект'. Пострадали все, но насмерть оказался заколот — справедливость восторжествовала — только тот идиот, который и завёл группу на квартиру знаменитого детского писателя. Остальные пострадали немного меньше, через полгода все уже выписались из травматологии…

…Кто-то вспомнил, что на просторах Интернета существует некто LLD, у которого с Верещагиным давние контры. LLD был найден в реале, что стоило агентам невероятного труда. На предложение отомстить ксенофобу и расисту LLD отреагировал неожиданно и странно — покраснел, побледнел, позеленел и заявил, что не умеет писать. Вообще. Ему было поставлено на вид, что писать-то и не требуется, топчи пальцами клаву — и всё… и что отказ весьма чреват, так сказать (что с ним церемониться?) Тогда LLD приобрёл какой-то уж совсем диковинный цвет, схватил кухонный нож и разом отхренашил себе пальцы на правой руке, после чего заявил, что недееспособен, упал на пол и пустил пену. Едва прибалдевшие агенты вышли, тщательно прикрыв за собой дверь, как пена кончилась, LLD прополз в затемнённую спальню, сплошь уставленную распечатанными из Интернета портретами сурового графомана и заваленную его рукописями на розовых и голубых плюшевых подушечках — и стал биться в счастливой истерике, лобызая все портреты подряд и выкрикивая имя любимого и ненавидимого кумира (в стратоплане Верещагин несколько раз подряд икнул, прокашлялся и недоумённо пожал плечами).

С другими Интернет-срунами тоже произошла целая серия странных и даже жутких обломов.

Агентов ВКП (б), явившихся к писателю Трендееву, встретил в подъезде хмурый мужик, замотанный в длиннейший динамовский шарф. Мужик держал под мышкой 34-й том 'Истории Коммунистической партии Китая' и прямо на лестнице стал объяснять агентам подробности захвата немецкими войсками Норвегии. Ни обойти его, ни заткнуть, ни воздействовать силой было невозможно. Когда агенты опомнились — был уже глубокий вечер, а мужик куда-то исчез. Трендеев был обнаружен мёртвым в ванне, на перекошенном лице застыла печать ужаса, по квартире ветер носил бумаги, в которых удалось опознать распечатку 'Боевой хроники 4-го уланского Мазурского полка'.

Знаменитый Справкин, живший в небольшой деревне Израиловка, погиб ещё более жутко и загадочно. Когда ему позвонили — мужественный строевой ишак общечеловечности ещё нашёл в себе силы снять трубку и прохрипеть в неё: 'Патруль… это был Патруль…' — но больше ничего установить не удалось. Разве что — перед этим Справкина вроде бы навещал какой-то мужик с двумя молодыми парнями, одетыми в форму 'Гадны'. И — всё. Растерзанное тело Справкина было найдено под столом, на люстре и в шкафу, а так же между этими тремя местами фрагментарно.

Когда группа агентов попыталась привлечь к работе автора Пыжика, то прямо у входа в дом была почти сбита с ног пронёсшимися навстречу мальчишками, которые весело гаркнули: 'Простите, дяденьки!' — и прыгнули в ожидавшую на углу машину (в глубине которой мелькнул всё тот же динамовский шарф…) Один мальчишка был выше, темноволосый и в казачьей форме, другой — ниже, русый, нахальный даже на вид и в пионерском галстуке. Тело Пыжика обнаружить не удалось вообще. Зато на стене был нарисован весьма странный знак: чёрная волчья голова пересекалась со звездой с серпом и молотом, а ниже было написано: 'Не тронь Родину, сЦукО!'

Пришедшая на квартиру к автору TDD группа вообще обнаружила на кухне двух деловито пьющих водку смурных молодых парней в камуфляжах и с оружием. Они представились как соратник Росс и недолейтенант Гуляевич, а на вопрос о хозяине ответили коротко и ёмко: 'Помер.' Потом Гуляевич нехорошо заинтересовался пришедшими и выложил на стол не то огромных размеров фаллоимитатор, не то просто чудовищную бейсбольную биту — и стал копаться в карманах разгрузки, бормоча 'да где ж оно…' Агенты поспешили ретироваться, причём в дверях один был затоптан насмерть, а прочим помог покинуть помещение лишь страшной силы пинок Росса.

Писателя Шапирского на бульваре встретила хмурая девица, одетая в 'ночку'. Рядом с девицей трусили несколько разнокалиберных мрачных собак, на правом плече сидел оценивающе смотревший на Шапирского попугай, на левом — здоровенная крыса. Но самым жутким показались Шапирскому почему-то откормленные наглые кролики — не меньше тридцати штук, которые обсели его кружком и уставились красными глазками, вожделенно подёргивая носами. Девица смерила писателя холодным взглядом, смачно харкнула на лакированную туфлю и сказала: 'Олегыча заденешь — пойдёшь на комбикорм. Князь, пометь.' Самый крупный из псов обдул штанину писателя (чем лишь добавил сырости к уже наличествовавшей в промежности) — и дикая банда удалилась в сторону пригородного леска. Шапирский же с агентами ВКП (б) даже разговаривать отказался.

Была ещё надежда на Урбита Орбита Гедеминаса, но к нему на полчаса раньше агентов ВКП (б) заявился некто Вервольф. Вервольф с Верещагиным был не то чтобы в дружеских отношениях, но во всяком случае являлся его знакомым. Агенты под дверью послушали раздающееся из квартиры утробное довольное рычание и тонкий визг УО, тщетно взывавшего к ООН и Гаагскому трибуналу, переглянулись — и на цыпочках покинули не только дом, но и город… И вот сейчас они стояли, виновато опустив головы, и выслушивали те нехорошие слова, которые, срываясь на визг, говорило им непосредственное начальство. После этой приятной процедуры они плюнули на все и пошли домой, а начальство задумалось — а как же быть дальше? В принципе, план имелся, и какие-то дополнительные агенты извне были не самой обязательной его частью, но…Наконец, ВКП (б) решилось использовать свое самое секретное оружие…Это было довольно опасно и очень дорого, но чего не сделаешь для избавления мира от зла в лице садиста Верещагина и его мерзких подпевал типа Сказочника!

***

В ракетоплане таких запутанных и зловещих интриг не происходило. Сказочника уже потихоньку отпустило, и он тихо стоял в углу, любовно поглаживая оружие, бормоча что-то и то и дело прицеливаясь в кого-то невидимого.

  Посмотри — продаётся душа,  Только за то, чтобы быть в покое…  Весело, весело — больно тебе?!.

***

…Верещагин сдёрнул наушники.

— Головы к коленям! — гаркнул он.

Ракетопланы грохались на пляж, взмётывая тучи песка и пропахивая лыжами борозды. Порученцы начали выпрыгивать наружу ещё до полной остановки, открывая ураганный огонь из счетверёнок. Вскоре от красивых зарослей вдоль пляжа ничего не осталось. Лишь одинокий попугай, истошно вопя, метался над порубанной пулями зеленью.

Ступив на песок, Верещагин снял попугая одним выстрелом и, оглядевшись, щёлкнул пальцами. Ему подали имперский флаг, и писатель-графоман с хэканьем всадил его в песок:

— Нарекаю сию землю именем Восстания Русского Духа.

— Ну зачем же так и сразу, — поклонившись флагу, укоризненно покачал головой Сказочник. — Травка не виновата. Чуть-чуть подправить, пальмовые стволы в черно-белый перекрасить, листья в косички заплести-прям как родные березки будут. Опять же, птичку жалко. В людей стрелять надо, батюшка Олег свет Николаич, в людей.

Писатель-графоман попугаененавистнически хрюкнул.

— Найдём если — то и в них постреляем, — пообещал он. — А пока запомни, отрок: попугай, как и обезъяна — суть признаки морального разложения. Как где увидал попугая или обезьяну — вали наповал, не ошибёшься. Поживёшь с моё, — он умудрённо покрутил стволом "маузера", — поймёшь, сколь вреда от них русской идее…

— Обезьяна-да, обезьяна негритянский предок суть, а попугай чем такой злодей? — не понял Сказочник. — Красивая птичка, любоваться можно, а голод наступит-можно и на вертел. Запас, так сказать. Консерва. И, замечу, консерва с красивым оперением.

— Попугай, — Верещагин воздел маузер и выстрелил (порученцы дружно уставились в небо, по которому пронёся, падая, американский самолёт-разведчик, замаскированный под пассажирский лайнер), — глаголяще на человеция языкех, — порученцы перевели взгляды на Верещагина и открыли рты, — и сим поругаша речь людью.

Сам Верещагин тоже слегка обалдел от такой тирады, дёрнул головой и двинулся прочь с пляжа.

— Глаголяще, зато как самокритично глаголяще! Образец смирения, кротости и незлобивости! — продолжал стоять на своем Сказочник.