Читать интересную книгу Свой среди воров - Дуглас Хьюлик

– Не все, Дрот, пишут имперскими символами.

Не все, да. Всего-навсего большинство жителей империи.

– Ладно. А что, если это штуки, которыми пишут в западных королевствах-сателлитах?

– Буквы, что ли?

– Ну да, буквы.

Балдезар испустил долгий вздох.

– Вполне возможно. Или миниатюрист упражнялся. Или ошибки стирали, да не выскребли. Или пробовали печатать этой дурацкой новой машиной. Но шифра, Дрот, я здесь не вижу. Это просто чьи-то каракули. – И он щелкнул по бумажке. – Не стоит угроз, – добавил он, комкая полоску.

Я протянул руку:

– И все равно…

Балдезар разжал пальцы, посмотрел на бумажку и протянул ее на ладони. Я положил клочок обратно в кисет. Подняв глаза, я обнаружил, что Балдезар рассматривает меня.

– Ты уверен, что этот обрывок так важен?

Черт, конечно же нет. Может, это и правда обычный клочок бумаги для трубки Ателя или мусор, который завалился на дно его кисета. Но это была единственная вещь, которую мне удалось раздобыть у него не под пыткой. Атель мог солгать даже перед смертью, а мне требовалось хоть чем-то подтвердить или опровергнуть его слова. Бумажка была пусть жалкой, но единственной зацепкой.

Поэтому естественно, что я солгал Балдезару.

– Абсолютно уверен.

Писец побарабанил пальцами по столу.

– Сдается мне, – молвил он, – что я смогу переложить это дело на коллегу, который больше смыслит в таких вещах. Не бесплатно, конечно, и этот твой «документ» придется ему показать. Но есть надежда выяснить.

Балдезара перекорежило, когда он признался, что кто-то в чем-то разбирается лучше его, не говоря уж о надобности советоваться. Отлично.

– Заманчивое предложение. Но вынужден отказаться, – возразил я. – Бумажку не отдам.

И тут меня осенило.

– А что это за «коллега»?

Он замешкался, и это его выдало.

– Ты его не знаешь.

Я посмотрел на Фальшака и улыбнулся. Не хочет, чтобы я обратился к его дружку напрямую? Или надеется на комиссионные? Так или иначе, мне предстояло щедро заплатить за пустячный результат.

– Изящно, – похвалил я.

Брови Балдезара опять поползли вверх. Он захотел возмутиться, но я отмахнулся, зевнул и потянулся в кресле.

– Не балуй, – сказал я. – Я слишком устал. Либо помогаешь, либо нет.

Балдезар наградил меня долгим, тяжелым взглядом. Затем, не сводя с меня глаз, крикнул:

– Ликоннис!

Я услышал, как тучный писец резво протопал по лестнице на галерейку, но когда Ликоннис показался в дверях, он вовсе не запыхался.

– Звали? – подался он к Балдезару.

– Дрот приволок мусор и думает, что это какой-то шифр.

– Шифр? – переспросил писец.

Если бы не хозяин, он даже руки небось потер бы от удовольствия. Его возбуждение ощущалось чуть не физически.

– Можно взглянуть?

Я вопросительно поглядел на Балдезара, извлек из мешочка полоску бумаги и передал Ликоннису.

– Ликоннис исследовал тайнопись и историю имперской тайной стражи, – сухо сообщил Балдезар. И фыркнул: – Поверить не могу, что эта белиберда кому-то пригодилась.

Ликоннис обиженно закусил губу и склонился над бумажкой. Пощупал и осмотрел со всех сторон в манере, к которой я уже привыкал. И нахмурился.

– Где ты это взял?

Я молча скрестил руки на груди.

Ликоннис зарделся.

– Конечно-конечно. Прости, что спросил. Насколько я понял, ты разглядел сефты для «пистос» и «иммус»?

Я кивнул. Ликоннис поднял бумажку к свету, потом пожал плечами и вернул ее мне.

– Может, здесь и есть что-то полезное, но похоже на обрывок какого-то черновика. Здесь что-то важное?

– Вопрос жизни и смерти, – сказал я, подумав об Ателе.

Ликоннис враз посерьезнел. Я не сдержал улыбки: интересно, писец волнуется за меня или за владельца бумажки? Наверное, за обоих.

– Не слышали о такой Иокладии? – спросил я.

– О ком? – не понял Балдезар.

Я оглянулся на старшего писца. Никак рассматривает меня?

– Иокладия, – повторил я.

– Кроме как в темных преданиях – нет, не слыхал. А ты, Ликоннис?

Тот отрицательно помотал головой:

– Нет. – И робко улыбнулся. – Во всяком случае, никого из живших в последние три столетия…

– Ну и утро мне выдалось, – пробормотал я, вставая. – Я почему-то не удивлен.

Я кивнул Балдезару, почтительно поклонился Ликоннису – нарочно, чтобы побесить его хозяина, – и вышел из кабинета.

В обычные дни от Балдезаровой лавки до моего дома бывало рукой подать. Сегодня я шел столько же, сколько всегда, но впятеро тяжелее. Солнце казалось ярче, толпа – гуще, мостовая – грязнее. Сил на них не осталось.

К аптеке, над которой я жил, я добрел в состоянии полного отупения. Со вздохом облегчения собрался зайти в аптеку и выпросить у Эппириса еще ахрами, но вспомнил о моем бугристом, разоренном ложе, и оно победило. Я двинулся к лестнице.

– Эй, Нос! – послышалось сзади.

Они еще далеко – шагах в десяти. Огромное расстояние. Повернуться на голос? Нет. Не обратишь на человека внимания – он и отлипнет.

– Эй, Нос, кому говорят!..

Нет, не желает уходить. Ангелы, что за болван! И я сложил пальцы в красноречивый, вполне искренний и глубоко оскорбительный знак. Не оборачиваясь, показал его невидимому собеседнику и поплелся дальше.

– Тысяча чертей! – проворчали сзади.

На плечо мне легло что-то тяжелое. Придержало – и развернуло на месте.

Навык и гнев сработали за меня. Из ножен на запястье в ладонь скользнул малый кинжал (отравленный), а правая рука тут же потянулась за рапирой.

Надо мной возвышалось двое парней. Огромных, как обелиски. Нет, как горы. За которыми не видать ни солнца, ни неба. Крепкие такие ребята.

Один, с очень скучным лицом, прихватил меня за левую руку и отобрал кинжал. Второй просто положил руку на правое запястье, рапиру из ножен я так и не вытащил.

Обоих молодцев я знал, и знал хорошо.

– Тебя хочет видеть Никкодемус, – проговорил Соленый Глаз. – И ты, Нос, пойдешь к нему прямо сейчас.

4

На «тайном наречии дна», как непременно назвал бы наш язык Балдезар, подобные мне зовутся Носами. Это значит, что я зарабатываю на жизнь тем, что сую свой нос куда не надо, принюхиваюсь ко всякому дерьму и всем докучаю. Я поставляю сведения и собираю их любыми способами: нанимаю стукачей, даю взятки, подслушиваю, шантажирую, подставляю, граблю, иногда – редко – даже пытаю, лишь бы добыть информацию.

Это и отличает Носа от заурядного торговца слухами: мы не просто собираем сведения, а сводим их воедино. Любой Губошлеп может продать тебе слух за хорошую цену, но если нужно узнать подоплеку, кто его запустил и зачем – пожалуйте к Носу. Нос не просто собирает сплетни – мы просеиваем слухи, сопоставляем детали и замечаем то, что обычно упускается Кругом. Мы не просто узнаем о событии, но выясняем причину.

А потом продаем.

Кому продаем – зависит от того, какой ты Нос. Если Широкий, то ты работаешь по улице и сливаешь тому, кто заплатит больше. Просто и без затей. Работа опасная, потому что кому же понравится, когда человек слишком много знает, но умный Нос всегда помнит меру, и его не трогают.

А вот Длинные Носы – они не высовываются и нарытым не хвалятся. Они зарабатывают тем, что внедряются в банду соперника и поставляют сведения своему настоящему хозяину. Длинными Носами становятся особые люди – отчаянно смелые и такие же цеплючие и дурные, как мангусты или имперские сборщики налогов. Обычно и не догадываешься, что такой-то – Длинный Нос, пока тот не всплывет в гавани.

Третья разновидность – Острые Носы. Вот я такой. Я работаю на Никко: присматриваю за его людьми, вынюхиваю, кто пытается его надуть, а кто честно платит долю, и не даю мелким проблемам стать большими. Кенты не жалуют Острых Носов, но мое ремесло дает мне то, чего другие Носы не имеют, – крышу. Всякий, кто решит докопаться до меня, знает, что будет иметь дело с Никко. Поэтому я неплохо устроился. Но есть и минусы – то, например, что я должен отчитываться перед Никко. И весьма часто.

Это мучение случается в самое неподходящее время.

Дверь наверху открылась, и меня втолкнули в контору двое дюжих Рук. Обставлена комната была скудно: стол, два стула, четыре голые стены и маленькое окошко, выходящее на улицу. На столе – тарелка с остатками завтрака Никко. Они воняли мясом и жиром. Средь этого запаха стояли и ждали двое.

Никко застыл у окна, сцепив за спиной руки. Я моргнул, солнце било прямо в глаза, но взгляда не отвел. Это было бы неуважительно по отношению к боссу.

В молодости Никко выглядел как сущий громила – вдвое шире меня, сплошные мускулы. А теперь он походил на вечернюю тень самого себя – все еще высокий и сильный, но весь оплыл. Под челюстью собрался второй подбородок, да и вширь он стал раздаваться не мускулами, а жиром. Под глазами залегли серые тени, и при неправильном освещении Никко выглядел изможденным. Волосы поредели. Но даже таким постаревший Никкодемус Аллудрус был круче многих. И он это доказал три месяца назад: сломал спину наемному убийце, хотя гаррота уже впилась ему в шею. У Никко осталась хватка, и с этим никто не спорил.