Мои размышления прервал очередной приход начальницы.
– Владимир, а для вас есть новое задание, – сообщила Наталья Андреевна.
Меня слегка удивило обращение по имени, без привычного добавления «товарищ» и, я чуть было не ляпнул – слушаю и повинуюсь, но вовремя прикусил язык, ограничившись кивком.
– Вам придется пойти со мной, на заседание партийной ячейки, – сказала редактор, а потом зачем-то решила уточнить. – Я имею ввиду, что на заседание ячейки партии большевиков. Вы сделаете отчет о обрании.
Ну, можно подумать, что я решил бы, что нам надо идти на заседание другой партии, тем более, что я как-то до сих пор не осознал, что в восемнадцатом году в России совершенно свободно действуют и меньшевики, и эсеры, не говоря уже об анархистах. Интересно, а кадеты с «октябристами» еще есть? Пожалуй, этих партий уже нет, а если кто и остался, так засели в самые глубокие щели. (Ишь ты, сказал в рифму!).
Наталья Андреевна, как я уже знал, была в составе бюро Череповецкой ячейки, объединявшей около пятидесяти человек. Немало. Как редактор Наталья Андреевна могла бы и сама сделать отчет о собрании, но как член бюро она опасалась собственной субъективности.
Идти нам было недалеко – только перейти улицу, но по дороге редактор успела сообщить, что сегодня будет рассматриваться дело о приеме в партию товарища Башмакова.
За небольшой срок своего пребывания, я уже успел узнать о Башмакове достаточно много. Да что там, он былв Череповце легендарной личностью. Чего стоит его биография! Родился в Уломе, в семье потомственных кузнецов. В 1904 году, в пятнадцать лет, был принят на Путиловский завод, а уже через год стал токарем высшего разряда. В девятьсот пятом участвовал в революции, в девятьсот шестом получил шесть месяцев тюремного заключения в Петропавловской крепости. Отсидев срок, перешел на нелегальное положение. Бежал из России в Швецию, но оттуда был депортирован, а потом отправлен под гласный надзор полиции на родину. С четырнадцатого года на фронте. В семнадцатом, по возвращении домой, организовал волостной земельный комитет, который отобрал землю у местного помещика Яковлева и поделил ее по числу едоков. Помимо помещика, Андрей отобрал землю и все имущество у своего собственного дяди – уломского купца Фомы Башмакова, а все изъятое раздал соседям.
Изъятие чужого добра так понравилось мужикам, что они создали боевую дружину во главе с Андреем, и принялись отбирать хлеб у остальных зажиточных людей округи. Действия боевой дружины в Уломе вызвало настоящую цепную реакцию по всему уезду – почти по всем волостям прокатилась волна изъятий хлебных излишков, передел земли в пользу нуждающихся.
В октябре семнадцатого Башмаков отправился в Питер, побывал в Смольном, привез оттуда листовки и принялся создавать красногвардейский отряд. А после Октябрьского переворота в столице именно Башмаков организовывает Военно-революционный комитет, свергает в Череповце комиссара Временного правительства, а потом арестовывает гласных Городской думы. И что интересно, что Андрей Башмаков, создавая различные органы, никогда не получал в них руководящих постов. Похоже, что он не заморачивался карьерными соображениями, а его привлекал сам революционный процесс!
Однако, после организации исполнительных органов власти – исполкома, который возглавил Иван Васильевич Тимохин, Андрей получил пост комиссара по внутренним делам. Предполагалось, что комиссар начнет заниматься борьбой с преступностью, пресечением беспорядков и, начнет-таки создавать рабоче-крестьянскую милицию, как это уже начали делать в столице, но он предпочитал творить иные дела. Не так давно Башмаков собрал в театре самых богатых людей города и потребовал от них три миллиона рублей чрезвычайного налога, а когда те стали возмущаться, приказал выкатить на сцену пулемет. Надо сказать, что к вечеру три миллиона уже были в кассе исполкома.
Внешность у Андрея Афанасьевича была очень колоритная – высокого роста, с длинными черными волосами, спадающими на плечи. Я ни разу не видел его ни в шапке, ни в фуражке, а ходил он в распахнутой долгополой шинели, под которой был какой-то мундирчик, наподобие студенческого.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мне было бы легче представить Башмакова в отряде батьки Махно, среди партизан команданте Че Гевары, нежели в составе Российской социал-демократической рабочей партии большевиков.
На заседании развернулись бурные прения. Кое-кто (а в их числе была и моя редактор!) были категорически против вступления Башмакова в ряды РСДРП (б). Ему припомнили и его партизанщину, и самоуправство, и все прочее. Казалось, что живую легенду не сочтут достойным быть членом самой пролетарской партии.
Перед тем, как началось голосование, Андрей Башмаков попросил слова. А когда ему его предоставили, он вышел вперед, повернулся лицом к залу и, начал мрачно читать стихи:
В смирении молился я – О господи, спаси меня! Вдруг слышу голос с небеси – Меня ты лучше не проси! Коль хошь спастись, спасайся сам. И зря не прись ты к небесам! Вы там наделали святых, Ну так и требуйте от них. А я не выжил из ума, Чтоб нос совать в ваши дела!
Хотя сами стихи были не слишком интересными, но в его голосе было что-то завораживающее. Зал слушал молча, а когда Андрей Башмаков закончил и, словно ведущий актер столичного театра небрежно поклонился публике, все зааплодировали. Стоит ли говорить, что когда приступили к голосованию, почти все проголосовали «за»?
Глава 4. «Портрет гимназистки»
Я лежал и любовался на спящую Наталью. Да, так уж оно получилось. Скорее всего, я бы не сделал попытки к сближению, но вчера, когда мы возвращались с собрания, а я пошел провожать редактора, нас остановили два мрачноватых субъекта. Нет, их не интересовали наши карманы, они не просили закурить. Они конкретно спросили – а почему ты, тля газетная, была против вступления в партию нашего дорогого комиссара Башмакова? Один даже попытался ударить Наталью Андреевну. Солдатика, стоявшего рядом с женщиной, они вообще в расчет не приняли. А зря. Все-таки, я хотя и был в последние годы на кабинетной работе, но кое-что помнил, а что-то было намертво вбито не только на спортивных матах.
Когда мы уходили, оставив на грязной весенней улице два тела (одно лежало тихонько, второе поскуливало), Наталью Андреевну начала бить нервная дрожь, а потом она забеспокоилась – как там моя рука? Не разошлась ли рана? И, несмотря на мои слабые уверения, что все в порядке, когда мы дошли до ее квартиры, она решила произвести осмотр. Ну, а дальше – легкие прикосновения, поцелуй, нерешительная попытка вырваться из объятий.
Похоже, моя женщина начала просыпаться. Вот, высунулась из-под одеяла. – Не смотри на меня.
– Проснулось, спящее создание? – улыбнулся я, наклоняясь к женщине.
Наталья попыталась натянуть одеяло на себя.
– Господи! Что я наделала?! Ведь я же тебе в матери гожусь!
– Как говорят французы – нельзя считать количество выпитых бокалов, возраст женщины и количество ее любовников, – хмыкнул я, целуя Наталью.
Точно ли французы так говорят, но возразить сложно.
Спустя какое-то время Наталья Андреевна, умывшаяся и причесавшаяся, устанавливая на спиртовку крошечный чайник, сказала:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– А любовников у меня не было. Муж был, да. А если считать тюремного – то целых два. Знаешь, что такое «тюремный» муж?
– Тот, к кому приходит на свидание женщина – ну, якобы жена, или невеста, хотя на самом деле она товарищ по партии.
– Ага, – кивнула моя начальница, пытавшаяся что-то отыскать на полках кухонного шкафчика. Вздохнула: – Хлеб у меня еще вчера кончился, а что-то варить нет времени. Ладно, придется неприкосновенный запас открыть.