Пиррия встаёт на ноги – слабые, надломленные, дрожащие. Обводит взглядом холодный замок. Здесь больше не живёт пламя – выгорело насквозь, потухло. Лишь чёрный выжженный круг в центре – горькое напоминание. Здесь больше не танцуют по стенам тени. Мёртвая зона для потухшей сайны.
Однажды огонь запылает в этих стенах, загорится от дерзких ладоней Огненной девы, но это будет другая сайна, не Пиррия.
– Что будем делать, финист? – голос, хриплый и ломкий, как вымороженная изнутри полая кость, царапает гортань.
Птица открывает горбатый мощный клюв, клекочет горлом – под пальцами бьётся пульсация звука, играет перьями хохолка, машет красно-жёлтыми крыльями.
– Почему ты остался? – спрашивает, зная, что не получит ответ. – Я теперь никто. Лучше бы дал умереть.
Финист издаёт гневный вопль и ранит когтями ладонь – несильно, чтоб только дать понять: он сердится. Пиррия не морщится: одной отметиной больше, одной меньше – уже без разницы. Слизывает кровь с ладони почти равнодушно. Если бы финист разозлился по-настоящему или хотел наказать – пропорол бы мякоть насквозь. Она знает силу клюва и когтей огненной птицы.
Нужно уходить. Это теперь не её замок, не её пристанище. Надо… куда только?.. В Верхолётную путь заказан, дар утрачен. Теперь даже маленькой искры не высечь, чтобы согреться у костра… Но двигаться – значит что-то делать, а раз уж смерть не захотела её забрать, значит пора в путь.
Пиррия бродит по замку потерянной тенью. Финист давно перекочевал на плечо. Он большой и тяжёлый, но Пиррия не чувствует неудобства. Слабые руки собирают вещи в заплечную сумку. Теперь только пешком – огненный гийн не станет слушаться безвольной руки, лишенной силы. Каждое движение – боль, и с ней тоже придётся смириться, сжиться, слиться.
Малодушно подумала о Лерране и поняла: не сможет прийти в таком виде, как побитый пёсоглав, палёная коша с обрубком вместо хвоста… Очень хотелось пробраться к Ивайе и хоть на мгновение погреться в её горячих объятьях. Но сил, если вдруг сестра оттолкнёт, не хватит, чтобы пережить.
Собирала вещи потеплее, с ужасом понимая, что почти нет ничего: зачем огненной сайне шубы и сапоги, когда стихия грела без одежды?.. Натягивала плащ, пряча израненное тело под складками материи, а лицо – в глубоком капюшоне. Каждое прикосновение – боль, боль, боль… И лучше не знать, как ты выглядишь: вспухшие ожоги уродуют – она знает…
Хриплый смех рвётся из горла:
– Ну вот, Геллан, теперь не только ты урод в Верхолётной.
Замирает, прислушивается, взмахивает рукой, отчего тело взрывается болью – тысячи иголок входят в кожу и застревают где-то глубоко-глубоко. Надо двигаться осторожнее, как делают дряхлые старушки. Медленно-медленно, боясь надломиться и рассыпаться…
– Геллан… Я так и не достала тебя, выродок. – усталый голос дробится кристаллами и оседает шипами в висках. Пусто. Дотла выжженный очаг. Не хватает сил пробудить ненависть. – Да без разницы, Геллан. Я пойду за тобою вслед. Потому что всё из-за тебя.
Финист вскрикивает резко, словно гардия, что вычитывает нерадивую сайну.
– Да полно тебе… Я ничего не смогу сделать – ты же знаешь. Даже стило вогнать в его сердце не смогу. Но у него мой небесный груз. МОЙ. Может, это шанс, надежда? Откуда я знаю?.. Ведь явилась она мне зачем-то той ночью в пророческом огне.
Финист заглядывает Пиррии в лицо. Быстро-быстро движется под перьями горло, клюв приоткрыт, глаз неподвижен. В какой-то момент внутри птичьего зрачка вспыхивает огонь.
– А вот и знак, финист. Ты сам всё понимаешь. Я должна пойти за ними. Отыскать. А дальше… ах, всё равно, что будет дальше. Ты же знаешь: к сайнам, утратившим дар, сила не возвращается. Ну, ладно-ладно: почти никогда не возвращается.
Пиррия запнулась. У неё никого не осталось. Одна-одинёшенька. Погналась за ненавистью – потеряла сестру и отца. Замкнулась в гордыне – не приобрела друзей. Упивалась силой и властью – оттолкнула всех, кто мог хотя бы руку протянуть… Нет никого, только финист – алый вестник боли и огневых побоищ, птица, рождённая в огне и восставшая из пепла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Ты… можешь лететь, финист, – говорит и боится, но промолчать не может. – Это не гордыня, нет. Но мне кажется, что не должна удерживать тебя.
Птица кивает и неожиданно трётся головой о тяжёлые волосы цвета тёмного пламени. Пиррия облегчённо вздыхает: вдвоём легче.
Пора уходить. Ничего, что глубокая ночь. Как раз тьма и скроет следы. А скоро появится в замке новая сайна: источники силы долго не пустуют.
Она брела, тяжело переставляя ноги. Заставляла себя идти, сцепив зубы, чтобы не стонать от боли. Каждый шаг – мучение, но она упорная, выдержит. Именно упорство помогало ей быть лучшей и побеждать.
Идти не останавливаясь, пока длится ночь. Пока никто не может её увидеть. Завтра и так узнают о её падении, но будет это не сейчас. Ходить по горным тропам в ночи – безумие, но она выросла здесь, знает уступы и выемки, опасные места и хорошие стёжки. Ей нужно добраться до города, чтобы купить лошадь или осло – пешком не одолеть расстояния, не нагнать караван.
Бесшумно летит финист, освещая мощными крыльями путь. Размах крыльев впечатлил бы, но она видела финистов в Обители и знает об огненных птицах многое. Не ведала только, что финисты остаются с опальными сайнами.
На миг останавливается и, подняв голову, всматривается в ровное свечение крыльев парящей птицы.
– Тинай! – вскрикивает резко, сгибается от боли в груди и не видит, как ломается полёт птицы, как резко финист взмахивает крыльями, потеряв равновесие, будто кто подбил, бросив камень или пустив стрелу.
Протяжный птичий крик похож на стон – растерянный и несчастный. Но Пиррия не слышит, пытаясь справиться с собственной болью. Она кашляет и чувствует вкус крови на губах. Прикрывает рот рукой, страдая от ожогов на лице и ладонях. Падает бессильно прямо на дороге – оседает безвольно и проваливается в убаюкивающее и благодатное беспамятство…
Очнулась от тепла и не сразу поняла, где очутилась. Показалось, что уснула возле костра, обласканная языками пламени. Хорошо-то как… глаз не открыть от счастья. Всё сон, дурной сон, в котором её лишили силы. Испугавшись, вздрагивает и открывает глаза. На тёмном небе холодно мигают звёзды, а она – упавшее тело на дороге.
Огромные крылья финиста прикрывают, согревая. Вот почему так тепло.
– Спасибо, – говорит и пугается: когда в последний раз она благодарила кого-то?..
Но птице неведом страх. Птице, наверное, безразлична благодарность. Складывает крылья, клювом чистит перья.
– Тинай, – говорит тихо, боязливо выталкивая звуки языком.
Птица замирает, бросает на неё взгляд и снова возвращается к своему занятию. Слишком демонстративно, очень активно.
– Значит, Тинай… Никогда не слышала, что у финистов есть имена. Как думаешь, потеряв силу, я… получу что-то взамен? Ведь не зря мне пришло твоё имя.
Птица молчит. Да и что она может сказать, когда не разговаривает. Пиррия поднимается, отряхивает плащ. Боль никуда не ушла, но с этим придётся жить. Может быть, всегда.
– Надо идти.
Себе говорит или птице? Почему-то радует, что она не одинока. Шаг, ещё шаг. По неровной дороге, спотыкаясь, но не падая. Шаг, ещё шаг. Вперёд, не думая о боли и утрате дара. Опустошить голову и не отвлекаться. Идти к цели, чтобы обязательно дойти. Иначе нет смысла жить и дышать.
Резкий окрик похож на гневный возглас. Пиррия задирает голову к небу. Два росчерка – две огненные молнии – след от крыльев финиста, что летит высоко, очень высоко…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Да иду я, иду, – говорит она сквозь сцепленные зубы, не надеясь, что Тинай услышит.
Но он слышит: у огненной птицы исключительный слух, способный улавливать даже не произнесённые слова…
Глава 6. Новый властитель
Лерран
Он выехал из своего замка на рассвете. Настал момент, когда нужно зажать в кулак Верхолётную Долину и покорить Верхолётный замок. Он шёл к этой цели не один год – и вот осталось лишь пересечь черту.