Некоторое время Асад из-под нависших бровей молча наблюдал за корсаром, затем окликнул его. Сакр-аль-Бар немедленно повиновался и, подойдя к паше, почтительно склонился перед ним.
– Не думай, Сакр-аль-Бар, – заговорил паша, – что я держу на тебя обиду за случившееся прошлой ночью и что поэтому я здесь. У меня есть долг, которым я пренебрегал, – долг перед Марзаком, и пусть с опозданием, но я решил исполнить его.
Асад как будто извинялся, и Марзаку, разумеется, не понравились ни слова отца, ни его тон. «Почему, – размышлял он, – этот свирепый старик, заставивший весь христианский мир трепетать при одном звуке своего имени, всегда так мягок и уступчив с этим дюжим надменным отступником?»
Сакр-аль-Бар церемонно поклонился.
– Господин мой, – сказал он, – мне не пристало подвергать сомнению твои решения и расспрашивать тебя об их причинах. Мне достаточно знать твои желания. Они для меня – закон.
– Вот как? – ядовито спросил Асад. – Твои поступки едва ли согласуются с такими уверениями. – Паша вздохнул. – Твой брак, лишивший меня франкской невольницы, причинил мне жестокую боль. Но я уважаю его, как и подобает доброму мусульманину, уважаю, несмотря на то что он незаконен. Но – хватит об этом! Мы снова вышли в море, чтобы сокрушить «испанца». Так пусть же взаимные обиды и неприязнь не омрачают нашей славной цели.
– Да будет так, господин мой, – покорно согласился Сакр-аль-Бар. – Я уже начал бояться…
– Перестань! – прервал его паша. – Ты никогда и ничего не боялся, потому-то я и полюбил тебя как сына.
Марзака отнюдь не устраивало такое досадное проявление слабости, тем более что за ним могли последовать слова примирения. Прежде чем Сакр-аль-Бар успел ответить, юноша вмешался в разговор.
– Как собирается твоя жена коротать время в отсутствие супруга? – коварно спросил он.
– Я слишком мало общался с женщинами, чтобы ответить на твой вопрос.
В ответе корсара Марзаку почудился намек, он нахмурился, но не отступил:
– Я сочувствую тебе – рабу долга, вынужденному столь скоро бежать из нежных объятий. Где ты поместил ее, о капитан?
– А где должен мусульманин поместить свою жену, кроме своего дома, как то предписано пророком.
Марзак усмехнулся:
– Не скрою, я восхищаюсь, с какой стойкостью ты покинул ее.
Асад заметил усмешку сына и вопросительно посмотрел на него:
– Чему же здесь удивляться, если благочестивый мусульманин приносит удовольствия в жертву вере?
Укоризненный тон паши не смутил Марзака. Он грациозно потянулся на подушках и поджал под себя ногу.
– Внешние проявления еще не доказывают подлинного благочестия, о отец мой, – заметил он.
– Ни слова больше! – громовым голосом объявил паша. – Придержи язык, Марзак, и да пошлет всемудрый Аллах удачу этому плаванию, да умножит он наши силы для сокрушения неверных – тех, кому не суждено вдохнуть ароматы райских кущей.
– Да будет так, – повторил Сакр-аль-Бар, хотя вопросы Марзака несколько насторожили его. Что скрывалось за ними? Праздное желание помучить его и оживить в душе Асада память о Розамунде? Или мальчишка действительно что-нибудь знает?
Вскоре опасения корсара усилились. Когда в полдень того же дня, облокотясь на поручни юта, он лениво наблюдал за раздачей рабам пищи, к нему подошел Марзак. Несколько минут он стоял рядом с Сакр-аль-Баром и смотрел, как Виджителло и его подручные, переходя от скамьи к скамье, выдавали гребцам сухари и сушеные финики и подносили к их губам миски с водой, смешанной с уксусом и несколькими каплями растительного масла. Порции были более чем скудные – на сытый желудок гребцы вяло работают веслами. Затем, повернувшись к Сакр-аль-Бару, Марзак показал на большую корзину из пальмовых листьев, стоявшую под грот-мачтой, у бочонков с порохом.
– По-моему, корзина стоит не на месте, – сказал он. – Не лучше ли снести ее в трюм, где она не будет мешать во время сражения?
У Сакр-аль-Бара сжалось сердце. Он знал, что Марзак слышал, как он сперва – до того, как Асад объявил о своем намерении участвовать в походе, – распорядился отнести корзину в каюту на корме. Он понимал, что это могло вызвать подозрения, или, скорее, зная о содержимом корзины, опасался подозрения. Как бы то ни было, он обернулся к Марзаку и высокомерно улыбнулся:
– Если я не ошибаюсь, Марзак, ты отправился с нами юнгой?
– Так что из того? – спросил юноша.
– А то, что тебе следовало бы довольствоваться возможностью смотреть и учиться. Чего доброго, ты скоро станешь учить меня бросать абордажные крючья и вести сражение.
Сакр-аль-Бар показал на видневшуюся вдали темную, подернутую дымкой полосу, к которой они быстро приближались.
– Вон там, – сказал он, – Балеарские острова. Мы хорошо идем.
Это замечание преследовало только одну цель: сменить тему разговора, однако сам по себе факт, к которому корсар привлек внимание Марзака, весьма примечателен и заслуживает хотя бы краткого разъяснения. На всем Средиземном море не было более быстроходного судна, чем галеас Сакр-аль-Бара, шел ли он под парусами или на веслах. Вот и сейчас, подгоняемый ветром, он несся вперед, и его хорошо смазанный жиром киль скользил по легким волнам.
– Если ветер не спадет, мы еще до захода солнца подойдем к мысу Аквила, а этим не грех и похвастаться, – заключил Сакр-аль-Бар.
Казалось, Марзака не очень интересовало то, о чем говорил корсар, и он время от времени поглядывал на корзину у грот-мачты.
Вдруг, не сказав ни слова Сакр-аль-Бару, он отошел от него и, войдя под навес, опустился на подушки рядом с отцом.
Паша сидел с унылым и растерянным видом. Он уже жалел, что послушался Фензиле и позволил уговорить себя отправиться в плавание. Теперь он убедился, что не доверять Сакр-аль-Бару оснований нет. Словно читая мысли отца, Марзак попытался раздуть тлеющий огонь его недоверия и подозрительности. Но он выбрал неудачный момент, и при первых же его словах паша велел ему замолчать:
– Ты изливаешь собственную желчь. Я был глупцом, позволив чужой злобе и коварству руководить собой в этом деле. Прекрати, говорю я!
Марзак надулся и замолчал. Его взгляд неотступно следовал за Сакр-аль-Баром, который спустился с юта и шел по проходу между скамьями гребцов.
Корсар пребывал во власти сильнейшего беспокойства. Такое беспокойство обычно испытывает человек, которому есть что скрывать и который боится, что его предали. Но кто мог предать его? На судне его секрет знали только трое: Али, Джаспер и Виджителло. Он был абсолютно уверен в Али и Виджителло и не сомневался в Джаспере, который хотя бы из соображений собственной выгоды будет служить ему до последнего. И все же необъяснимый интерес Марзака к пальмовой корзине так тревожил Сакр-аль-Бара, что он отправился разыскивать итальянца-боцмана, которому доверял больше остальных.