Узнав так неожиданно подробности о начале военного поприща моего нового знакомца, не скрою, я поддался любопытству узнать дальнейшие похождения Ивана Яковлевича и его сослуживцев.
— А скоро у вас сформировалась дружина? — спросил я у моего собеседника.
— Да вот как скоро, как бы вам сказать: ино пустого дела, эдак листиков в сто двадцать перебелить не успеешь, как уж глядишь, тут Иов Моисеич в форме щеголяет, тут уж и кадру из губернии пригнали, из внутренней стражи к нам в сержанты да в урядники попереводили. И то сказать, народ не бравый и не за отличие какое. Да и кто ж, вы сами посудите, что ни на есть надежного человека из своей роты отдаст? Ну, да уж артикул ружьем метать все-таки умеют, и нашу бороду, кисельника, службе и всяким эдаким делам научить сумеют. Да и нельзя же без того! Ну как, в самом деле, не учивши мужика сиволапого в поход пустить, не научивши начальство почитать, унтера и ефрейтора уважать, под ружьем не горланить, базара то есть не чинить, да и в праздник не обжираться, а иной раз и по вторникам пост соблюдать. Толстое брюхо — во всем войске проруха, — прибавил он не без скромного удовольствия своему красноречию.
— Ну, а ваш майор, Иов Моисеич, так же прилежно занимался обучением ратников артикулу, о котором вы мне рассказали?
— Да-с. На первых порах они и не приведи Бог, как уж ретиво за службу взялись. Сразу поротно весь люд разочли. Вы, говорит, «экономические»[51], все в первую да в четвертую роту. Вы — дворовые, господские, значит, что побойчее, в третью роту, а вы — сиволапенькие, косолапенькие мужичонки-простачки, клином бородки у вас сошлись, вы пошли во вторую роту. Ну, как водится, каждой роте по два с барабанами и сигнальщика с трубою приписали, и господ, то есть офицеров всех, тоже по местам назначили. Ротные у нас ведь назначены были все из полковых, что из отставки вновь на службу поступили. Вот, примерно, в первой роте Кирило Матвеич Волгин — уж куда добрейшая душа — капитаном определен, ну и во второй роте капитан тоже, Петр Петрович Ситников. В третью роту, выходит, самого твердейшего эдакого, во всякой службе бывалого Барновского Ферапонта Евтихича, майора, утвердили, а в четвертую, уж извините, только поручика, Аггея Семеновича Самсонова — старше, изволите видеть, уж и не нашлось из полковых.
Только уж вы позвольте мне откровенно объясниться: насчет этак письменной части да по денежной, так уж тут наш брат гражданский понужнее будет. Полковые-то уж в этом не больно знают, да и писать им как-то не с руки. Даже хоть, например, Ферапонт Евхитич сами говорят: «Мне, бывало, в полку не до чернильной вашей пачкотни было». И точно, что они фамилию и чин подписать только и соглашаются, а более, уж извините, не помнят, должно быть. Так и назначили в адъютанты, — он же и казначей и квартирместр тоже, — Ивана Макарыча Бубликова, из столбовых тоже дворян. Он у нас годов с пяток заседателем в уездном числился, а после в отставку вышли. Их уже поручиком прямо по указу в дружину и зачислили.
— Так как же, вы мне все-таки не сказали, как и долго ли майор ваш дружинный вас учил артикулу? Мне это очень любопытно.
— Как же-с! И сколько тут забот им было. То поротно рассчитывали, а Иван Макарыч все на бумагу записывали; то пошли разные хозяйственные дела, то есть насчет кафтанов, сапог, артельных тоже сумм и прочее такое… Так было долго, недели с три, а после собрали нас, офицеров, да и держат такую речь:
«Начальник, — говорит, — есть слово, ухо царское. Вы, — говорит, — господа — руки, а люди — это ноги. Вы — учите, они — будут ходить, а я вами править буду. Мое дело — все что ни есть в дружине. Я был уже на службе, в полках разных служил, и, скажу вам, вот моя система: начальнику не подобает всегда и везде быть налицо; его дело за всем следить вообще, генерально. Адъютант пишет приказы, я подписываю, а вы, господа, исполняете. Только помните, всякий приказ есть царское слово. Так прошу не рассуждать».
И знаете, точно — майор наш после этого для нас уж чем-то невидимым стал. Приказ обнесут — ротные хлопочут, и суд и расправу чинят, а майор все на бумаге, по приказам, «кабинетным образом», знаете… Зато уж к дружине когда пойдут, не то что у простого ратника, а у нашего брата, из образованных, Бог весть отчего, а поджилки так и трясутся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Как, неужели он вас никогда и не видел?
— Нет-с, не то! Как же, в воскресенье, например, в обедни всегда его видаем. Даже и подойдет при выходе к каждому: «Вы как? Как ваше здоровье?» — и прочее. А в походе уж, разумеется, не их дело с нами грязь месить; они себе в тарантасе едут с дневки до дневки. После вот, чтобы вам лучше сказать, Харькова ли, Полтавы ли, не упомню, только уж сот пять верст походу мы отбыли, оказалось, что в коляске начальнику попристойнее. Вот они и коляску куплею приобрели. Для благопристойности единственно-с. А Иван Макарыч, адъютант и казначей тож, уж в каком благорасположении у них! Не то что по вежливости просто, а даже дружески, так сказать. Ни за обед, ни за ужин майор без них не садятся.
Да что-с, — продолжал Иван Яковлевич после некоторого раздумья, — такова ли теперь служба! Трудись да хлопочи — что ни старше, то больше! Вот старики так иначе рассказывают. В наше время, говорят, не то что теперь, не всякий в службе наравне с молодежью лямку тянул. Пока еще в караул или на вахтпарад ходил так ходил; а как в подполковники или в полковники поднялся, засел дома, в квартире, и, значит, для строя уж стар, — унизительно несколько, разве только в высочайшем присутствии или на корпусном, например, смотру. А по бумажной части у них тоже читать уж не водилось! Эдак ведь и старым ханжою прослывешь… Не полковничье это дело! Полковник уж всегда барин, хоть бы и не из столбовых, примером сказать, происходил. Его дело почет принимать да подписывать бумаги, а пишут их да читают пусть младшие.
То-то водилось в старину у начальников тех, что поважнее. А подумаешь, ведь и подчиненным-то не легче было в то время. Иному об своем деле, иному по службе нужно объясниться с командиром, ну, точно так же, как бы и теперь. Так что же-с?! Слыхивал я от соседей у нас в уезде, которые давным-давно уже в отставке: ведь, говорят, бывало, иной начальник прямо тебе скажет: «А вот подите справьтесь у адъютанта». Так оно-с и выходило, что все надо было ведаться с адъютантами. Да и важная же это была должность тогда! Знай, говорят, как задобрить адъютанта, и все тебе будет сделано, что ты себе в смирении твоем и пожелаешь! Разумеется, чтобы только не было противно интересам службы. А, например, знаете, как хорош с адъютантом, так все как-то на твою долю: и нарядом куда-либо как будто меньше перепадет, и послужной-то список, — по-нынешнему, полковому, формуляр, — тоже как-то благовиднее представляется. Да сказывают даже, что кто в знакомстве, значит, с адъютантом, то вот был бы случай, а уж наградишка какая, хоть бы плохенькая, тебя не минует по службе. Зато уж неповадно было, коли адъютанту ты не по сердцу!..
Дверь отворилась, и мой человек объявил, что пришел ратник с запискою к своему офицеру. В записке объявлялось, что третья рота, в которой он числился, должна оставить свои залитые землянки и к вечеру занять квартиры в двух соседних татарских аулах.
— Ну, слава в вышних Богу, на земле мир, человецем благоволение! — воскликнул Иван Яковлевич, творя крестное знамение. — Уж как-то мы этот месяц побились да помялись! — Тут он схватил свою шапку, второпях попрощался со мною и выбежал, отказавшись даже повторить еще рюмку вина и закусить паюсной икрой с хлебом.
Был час пятый после обеда. На небе было чисто, и дождь давно уже перестал, только лужи под горою делали еще дорогу не совсем приятною для пешеходов. В длинных охотничьих сапогах, подобрав серые солдатские шинели, бродили мы, несколько офицеров, взад и вперед по дороге, чтобы проветриться после нескольких дней затворничества под крышею незавидных наших помещений. Вдруг из-за кустов на спуске горы показалась толпа людей с ружьями на плечах. То были ратники, переселявшиеся из своих землянок на новые квартиры. Проходящая мимо нас рота нам показалась очень невелика, всего человек 70 или 80. А я помню, они на позицию вступили в числе 150 человек, несмотря на то что слишком уже 50 перед тем оставили в разных госпиталях на походе своем из России. Пожалели, пожалели мы бедных ратников, так долго купавшихся в горных потоках в это время года. И долго и тихо тянулись они нестройной толпою, покамест не скрылись из глаз наших в соседнем ущелье.