Читать интересную книгу Святители и власти - Руслан Скрынников

Когда кирилловские старцы обратились к государю с грамотой, сообщая о раздорах в монастыре и требуя совета и поучения, Иван IV, отложив дела, написал им обширную эпистолию. С притворным смирением царь-инок писал о том, что никогда не дерзнет учить послушников пречистой обители: «Увы, мне, грешному, горе мне окаянному, ох мне, скверному! Кто есть аз, на таковую высоту дерзати?» Далее самодержец каялся во всех смертных грехах: «А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказати и чем просветити? Сам повсегда в пияньстве, в блуде, в прелюбодействе, в скверне, во убийстве, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодействе…»

Покончив с покаянием, царь подробно изложил свой взгляд на состояние монастырей и монашества в России. Отношения с духовенством Иван склонен был оценивать сквозь призму своих представлений о великой боярской «измене», имевших характер навязчивой идеи. Жертвуя земли и прочие богатства в монастыри, бояре, по мысли царя, неизбежно приобретали огромное влияние на монахов и на образ жизни в монастырях. Эта идея буквально пронизывает письмо царя в Кирилло-Белозерский монастырь, написанное осенью 1573 года. Прежние подвижники, писал Грозный, не гонялись за боярами, не говорили стыдных слов: «Яко нам з бояры не знатся — ино монастырь без даяния оскудеет». Нынешние же монахи «гоняются» за боярами ради их богатств, что и приводит в упадок даже самые знаменитые обители.

Пагубное влияние бояр на честное монашеское житие, утверждал царь, сказывалось во всем. Поселяясь в обители, бояре тотчас нарушают строгие монастырские уставы и вводят свои, «любострастные, уставы»; не хотят жить «под началом», бесчинствуют, развращают братию пирами. Грозный называл по имени виновников гибели благочестия: Вассиан Шереметев ниспроверг честное жительство в Троице-Сергиевом монастыре, его сын Иона тщился погубить последнее светило — Кирилло-Белозерский монастырь. Особым нападкам царь подверг за неблагочиние бывший опричный Симоновский монастырь и Чудов, власти которого были известны особой близостью к опричному руководству. Монахи, писал Грозный, ввели столько послаблений, что «помалу, помалу и до сего, яко же и сами видите, на Симонове кроме сокровенных раб божих, точию одеянием иноцы, а мирская вся совершаются, яко же и у Чюда быша среди царствующего града пред нашима очима — нам и вам видимо».

Иван Грозный считал себя хранителем чистоты православной церкви и всячески поощрял доносы на неблагочиние духовенства. В государственном архиве хранилось «сыскное дело про московского митрополита Антония да про крутицкого владыку Тарасия 7083 и 7084 году». Опись того же архива упоминает о четырех отписках к царю дьяка А. Я. Щелкалова. Против одной из отписок в тексте описи сделана помета: «Лета 7083-го сентября в 19 день такова грамота отдана по государеву приказу в Иосифов монастырь Офонасью Федоровичю Нагому…» Содержание одной из недатированных грамот изложено в описи более подробно: «Отписка Ондреева руки Щелкалова, писал ко государю о крутицком митрополите и о симоновском архимарите, что крутицкой митрополит пьет, а в город не выезжает, а симоновский архимарит, не хотя быть в архимаритех и умысля, причастился без патрихели, а сказал, что бутто ся беспаметством».

Розыск о митрополите Антонии и крутицком епископе Тарасии проводился на рубеже 7083–7084 годов, то есть летом — осенью 1575 года. Именно в это время царь предал суду архиепископа Леонида. Ни Антоний, ни Тарасий не поддерживали тесных связей с вождями опричнины, а затем с верхушкой «двора». По этой причине неблагочестие Тарасия легко сошло с рук. Он занимал свою кафедру по крайней мере до 1578 года. Симоновский архимандрит Иосиф умыслил сложить сан, чтобы избежать опалы и суда. Но его постигла неудача.

Гибель Леонида и архимандрита Евфимия подтверждает наличие обвинения их в заговоре и измене, но никак не факт самой измены. Леонид поддерживал дружбу с опричной администрацией Новгорода, позже с руководителями первого послеопричного правительства, перешедшими на поместья в Новгороде. Казнь руководителей «двора» повлекла за собой гибель близкого к опричнине духовенства.

Когда архиепископа Леонида предали пыткам, он покаялся в том, что участвовал в заговоре и впал в ересь, занимаясь колдовством. Д. Горсей является единственным автором, который сообщает о том, что во время суда над архиеписком были сожжены его ведьмы. Этот рассказ находит подтверждение в источнике, составленном на основании опричных архивов. Среди записей синодика, относящихся к 1575 году, можно прочесть следующие строки: «В Новгороде 15 жен, а сказывают ведуньи, волховы». Отмеченная подробность не оставляет сомнения в осведомленности Горсея.

Главным свидетелем обвинения в деле об измене Леонида выступал лейб-медик Бомелей. Выходец из Вестфалии Бомелей подвизался при дворе Грозного в роли придворного медика и политического советника, а также оказывал царю всевозможные грязные услуги: составлял яды для впавших в немилость придворных, некоторых из них (например, Григория Грязного) отравил собственноручно. На Руси иноземца и еретика считали колдуном и обвиняли во всевозможных преступлениях. Бомелей приобрел большое влияние на личность Грозного, впервые познакомив его с астрологией. Составленные им гороскопы сулили царю всевозможные беды, но открывали также и пути спасения.

Бомелей лечил царскую семью и ближних бояр. Казнь членов «дворового» руководства не могла не отразиться на его судьбе. Астролог решил, что ему пора позаботиться о собственном спасении. Он предпринял попытку бежать из России. Взяв на имя своего слуги подорожную для поездки в Ригу, астролог отправился на границу, предварительно зашив в подкладку платья все свое золото. В Пскове его опознали как подозрительного иноземца, схватили и в цепях отправили в Москву. Бомелей и его слуги были подвергнуты страшным пыткам. Не выдержав мучений, они оговорили не только Леонида, но и многих других видных лиц.

После отмены опричнины царь установил особые отношения с Новгородом и назначил своего наследника царевича Ивана великим князем новгородским. Сохранилось донесение оршанского воеводы Ф. Кмита литовскому правительству от 2 марта 1574 года. Воевода, регулярно посылавший «шпигов» в пределы России, записал с их слов сведения о том, что «сына дей старшого князь великий (Иван IV. — Р.С.) посадил на царстве на Новегороде Великом».

Второе «новгородское дело» непосредственно затронуло царскую семью. У Грозного возникло подозрение в причастности к «измене» своего взрослого сына царевича Ивана. Современники ошибочно считали инициатором расправ «колдуна» Бомелея, не подозревая, что астролог сам стал жертвой наветов. «Лютый волхв» Елисей, записал псковский летописец, «положил на царя страхование» и «много множества роду боярского взусти убити цареви, последи же и самого (царя. — Р.С.) приведе, наконец, еже бежати в Англинскую землю и тамо женитися, а свои было бояре оставшие побити».

Так как дело о заговоре возникло в Новгороде, Грозный поручил расследование сыну, управлявшему Новгородской землей. По словам Горсея, в ходе розыска Бомелей поначалу все отрицал, «надеясь, что что-то переменится к лучшему с помощью некоторых доброжелателей, фаворитов царя, посланных посетить царевича Ивана, занятого пыткой Бомелея». Когда пыточные мастера подвесили астролога на дыбу, несчастный понял, что его ждет смерть. Тогда он признался в измене и постарался оговорить как можно больше людей, в особенности же царских приближенных, которые обманули его надежды.

При введении опричнины Боярская дума и высшее духовенство облекли царя неограниченными полномочиями для борьбы с боярской «изменой». Отмена опричнины аннулировала их. В ходе розыска по делу В. И. Умного, Бомелея и других лиц власти получили сведения об организации нового чудовищного «заговора». Как и прежде, царь и его приспешники увидели спасение в том, чтобы ввести в стране чрезвычайное положение. Но они не могли не понимать, что любая попытка возродить ненавистные опричные порядки неизбежно встретит сопротивление со стороны высшего органа государства — Боярской думы и священного собора, непосредственное влияние которых на дела управления возродилось после отмены опричнины.

Иван искал выход из положения, прибегнув к грандиозной мистификации. Он объявил об отречении от престола в пользу служилого хана Симеона Бекбулатовича, наделенного титулом великого князя всея Руси. Поставив Симеона над Боярской думой и земщиной, Иванец Московский без труда получил от него «разрешение» на организацию новой опричнины, получившей наименование «удела». Удельное правительство возглавили А. Нагой и Б. Я. Бельский — племянник Малюты Скуратова. Они быстро завершили розыск о новгородской «измене».

Организовав «удельную» гвардию, Иван IV отдал приказ о казни «заговорщиков». Осужденные были обезглавлены в Кремле «на площади под колоколы». По своему размаху казни в Кремле превосходили первые опричные казни. Голов лишились сразу четыре члена Боярской думы — высшего органа монархии, а также трое видных дьяков. Почти все эти люди прошли службу в опричнине.