одновременно выехать в Германию в августе месяце.
Лишь после отъезда графа фон дер Гольца стала преобладать более серьезная оценка сложившейся ситуации[301]. Его заместитель полковник Фляйшер 17 августа в отчете в Верховное командование «Север» настоятельно просил о начале переговоров с фрайкорами. Они должны были начаться с четкого заверения, что на Родине позаботятся обо всех офицерах и нижних чинах. Если кто-либо после этого откажется эвакуироваться, тогда он может быть спокойно отпущен на русскую службу.
Правительство, по меньшей мере самые влиятельные его члены, между тем было резко против любого перехода из страха перед Антантой и независимыми социал-демократами, которые называли борьбу с большевизмом реакционной политикой. Иностранное ведомство желало бы, чтобы военные инстанции вообще никак не поддерживали переход к русским. Все переговоры следовало предоставить германской миссии, что, естественно, было невозможно. Правительство официально остановило все перевозки материалов и войск в 6-й резервный корпус. Однако при тогдашних обстоятельствах было вполне понятно, что подчиненные инстанции вовсе не собирались поддерживать эту негативную позицию и все более, хоть и опосредованно, участвовали в развитии операций русских и частей из балтийских немцев. Так, вплоть до августа целые батальоны и роты, оказавшиеся ненужными на защите границы или на Родине, отправлялись в качестве составов с пополнением в Железную дивизию и там использовались не столько для пополнения имевшихся, сколько для формирования новых частей. Были даже южногерманские и австрийские отряды. Правительство молчаливо соглашалось и на оплату русских формирований из казенных средств, более того, в ходе совещания с графом фон дер Гольцем в Веймаре оно четко заявило об оплате финансовых обязательств вплоть до конца сентября.
Само собой, подобное противоречивое поведение руководящих инстанций крайне затрудняло командирам на фронте принятие ясных решений в интересах общего дела. Офицер Генштаба писал тогда: «Следует добиться, чтобы нас или поддерживали всем сердцем, или не поддерживали вовсе. Эта половинчатость выводит из себя… У меня впечатление, что там – в военном министерстве – испытывают по отношению к нам все меньше интереса».
Планы Железной дивизии
Между тем, хотя в командовании корпуса этого не знали, ситуация в других формированиях зашла уже очень далеко. В штабе Железной дивизии еще в конце июля пришли к тому, что на свое усмотрение будет действовать вся дивизия. Они – как видно из, судя по всему, не отправленного дальше штаба дивизии отчета 2-го офицера Генштаба – исходили из того, что латвийская политика германского правительства со свержением кабинета Ниедры полностью провалилась. Если германские войска в соответствии с Версальским миром покинут Латвию, связь с Россией будет разорвана, а Германия окажется в кольце проантантовских государств. Дивизия планировала сохранить мост между Германией и Россией, а для этой цели установить контакт с находившимися в Митаве русскими. При этом полагали, что поддержка Верховного командования «Север» и Центрального командования пограничной охраны «Восток» им обеспечена. Хотя перспективы успеха плана были сомнительны, все же следовало попытаться.
Поэтому надо было рассматривать вариант оставления Железной дивизии в Прибалтике и против воли германского правительства, а также и переход на русскую службу, хотя последний следовало считать невозможным до тех пор, пока не будет обеспечено финансирование всего бермондтовского предприятия.
Автор меморандума полагал, что справедливые требования дивизии – вроде расселения и т.п. – могут быть достигнуты только при переходе всем соединением. То, что при этом столкнутся с самым жестким сопротивлением Антанты, в особенности англичан, было ясно, как и то, что командование корпуса, которое буквально на днях выпустило уже подготовленные ранее приказы об эвакуации прибалтийских провинций, имеет иную точку зрения.
Внутреннее состояниеЖелезной дивизии
Существенную роль в последующих событиях сыграло внутреннее состояние Железной дивизии. В ходе наступившего после оставления Риги затишья в боях оно весьма существенно улучшилось. Помимо впервые полученной возможности отдохнуть и пройти обучение, прибывавшие относительно многочисленные транспорты с пополнением позволили восполнить имевшиеся бреши в рядах, а также провести масштабное увольнение из них неподходящих элементов, если только последние сами не уехали под впечатлением от тяжелых боев под Венденом – Гросс-Роопом. Дисциплина улучшилась, так как в частях дивизии смогли наладить отдельное судопроизводство. Удаление ненадежных элементов, которые продолжали появляться вместе с новыми военными эшелонами, и впредь проводилось с величайшей осторожностью. При этом, конечно, не смогли помешать тому, чтобы отправляемые обратно создавали известные трудности на железных дорогах, продолжала расти и армия шатающихся по всей стране мародеров. Зачастую репутации войск в Прибалтике вредили и те, кто возвращались домой, ведь в них видели истых представителей сражающихся на Востоке соединений.
Сплоченность остающихся на фронте добровольцев и вера в своих командиров, прежде всего в командующего дивизией, только росли. Даже у раненых было в высшей степени отрадное настроение. Один из германских офицеров медицинской службы даже смог написать о них следующее:
«И уж совсем особое дело было с нашими ранеными в Прибалтике. В Мировую войну любой даже с легким ранением в руку или в ногу проводил до четверти года в лазарете, там ему делали массаж и электропроцедуры, а когда его выпускали, он проводил еще довольно значительное время в запасной части, пока не считался вновь годным к отправке на фронт. В Прибалтике даже с тяжелыми ранениями в легкие и в живот долго на Родине не задерживались, и когда, например, фельдфебель Ф. получил свое тяжелое ранение в спину, а сержант М. – три пули навылет в руку, они провели максимум несколько дней в обозе. Несмотря на это, я не могу сказать, что раны залечивали менее тщательно, чем прежде».
Только снабжение войск обмундированием, оснащением и продовольствием оставляло, как и прежде, желать лучшего. Это обстоятельство наряду с тем, как обходились с вернувшимися из Прибалтики в Германии, способствовало ухудшению отношения к правительству, а без учета этого понять последующие события невозможно. Кроме того, и идея о расселении нигде не пустила столь же глубоких корней и не поддерживалась столь же энергично командирами, как в Железной дивизии[302].
Далее и весьма смутные надежды, что из Прибалтики последует национальное возрождение, поспособствовали тому, что среди солдат появилось достаточно много сторонников «действий в духе Йорка»[303]. Командующий всеми войсками в Прибалтике в эти недели ревностно стремился найти приемлемое и соответствующее пожеланиям своих солдат и надеждам национальных кругов в Германии решение проблемы балтийцев. В конце концов он счел, что уже не может нести за это ответственность, в том числе и в финансовом отношении[304]. Прочие нити завязывавшихся тогда событий находятся уже за рамками данного описания. Следует лишь сказать, что время