Читать интересную книгу Фартовые - Эльмира Нетесова

Тут было так тихо, как на погосте после похорон. В окна виделось безоблачное небо. И Дядя отдыхал душой и телом от городского шума, вечного страха, назойливых кентов, от самого себя — от злой памяти.

Он был уверен, что рано или поздно найдет мокрушников, убивших Анну. Уж им он отомстит полной мерой. Не просто

убьет. Будет терзать, мучить своими руками, — за все свои горькие, одинокие дни, за вынужденный возврат в «малину», за всякий страх, который пережил. Ведь всего этого могло не быть, будь жива она…

А пока — ждет ночного пробуждения дряхлеющее пристанище старого вора.

Глава вторая ЧУВЫРЛА

— Ты тут не выпендривайся. Знаем, кто ты, с кем путалась и как жила. Раскалывайся сама. Так и тебе легче будет, — схватил Оглоблю уже на Шанхае участковый милиционер — Что это ты шляешься по ночам? Где была в такое время? — не выпускал он Тоськин локоть.

— Иди в транду, лысый хрен, лягавое мурло! Отцепись, падла вонючая! — двинула баба плечом. И участковый, едва устояв на йогах, выхватил свисток.

Тоська заткнула уши, заслышав ненавистную трель.

Словно из-под земли появились двое милиционеров. Сержант и старшина.

— Что случилось?

— Да вот властям сопротивляется, спрашиваю, где была в такое время, она меня матом. Бывшая, а может и нынешняя блатная, — со значением сказал участковый.

— Не транди-ка ты тут, треклятый! — плюнула Тоська в лицо участковому. Тот задохнулся от злобы. Еле сдержавшись, сдавил кулаки.

— Откуда идете, гражданка? — уловил сержант запах спиртного от Оглобли.

— Тебя, сучье вымя, не спросила.

— Пройдемте в отделение, — потребовал старшина.

Тоська оглянулась по сторонам.

До дома далеко, фартовых поблизости нет. Вступиться некому. Убежать не сможет. Милиционеры подступили вплотную. Взяли в кольцо.

— Ох и пожалеете, мусора, о своей затее! — пообещала Оглобля и, сгорбившись, поплелась в милицию.

Едва ее привели к дежурному, Оглобля взвыла не своим голосом, заглушив голоса милиционеров:

— Это что ж творится на свете? Старухе проходу не дают. И не шпана, не ханыги, милиционер пристал! За сиськи дергал, за задницу. Ссильничать хотел! К забору придавил. Еле вывернулась от гада. Убежать хотела. Да сдури пригрозила, что пожалуюсь на свинью. Он, кобелище, понял, что узнала я его. И сказал, что сам меня испозорит, жизни не рада буду. И стал свистеть. Тут эти двое пришли. Я и вовсе напугалась. Неужель мне, старой, под гроб, у власти защиты нет от кобелей паршивых? — плакала Оглобля навзрыд.

— Да ты что? С ума сошла! Кому нужна такая чувырла? Да мне смотреть на нее тошно! Что ж я, на помойке себя нашел? — оправдывался участковый.

— Вот и я тебе говорила, что зачем к старухе лезешь, что у меня ни одного зуба нет. А ты что ответил? Что в транде зубами делать нечего.

— Гражданка, не выражайтесь, — кусал губы, чтоб не рассмеяться, дежурный майор.

— А я только его брех обсказала.

— Врешь ты все, бессовестная! — краснел участковый.

— Да она, когда мы ее вели в отделение, пригрозила, что пожалеем об этом, — встрял старшина.

— Конечно. Не хотела и не стала бы говорить никому, что в милиции кобели работают. А уж теперь молчать не стану.

— А где у вас доказательства, что участковый хотел изнасиловать? — спросил дежурный.

— Это уж вы с его хрена спросите, зачем он дымится без разбору? — выпалила Оглобля.

— Вот это старуха! — удивился сержант.

— А чего пристали? Зачем ему меня сюда тащить, если б я не пригрозила? Хайло решил мне заткнуть. Думает, если я неграмотная, так управы на него не найду! А я сегодня же его выверну наизнанку перед народом! — грозила Оглобля.

— За что? Да кто ж на тебя посмотрит, если с ворьем всю жизнь таскалась? Все фартовые с тобой спали, — возмущался участковый.

— А ты мне в транде счетчик ставил? Иль накрыл кого у меня? Нет! Так и захлопнись, мурло козлиное! Вот ты себя и высветил: решил, что доступная я и тебе отломится. Вот и полез лапать, да еще и приводом в милицию стал стращать. Ты глянь на себя. На мурло свое кобелиное! В сарае закрыть — все мыши со страху передохнут.

— Прошу не оскорблять участкового! — потребовал дежурный.

— И ты с ним заодно! Знамо дело, одна кодла. Все и отвечать будете! — раскраснелась, распалилась Тоська.

— Почему так поздно шли по улице? — спросил дежурный.

— А что, запрещено? Где это написано? Кто мне укажет, когда мне ходить иль не ходить? Хочу — до утра по городу гуляю. Мое дело. Я что, убила кого иль украла что-нибудь?

— Но вы же знаете, что в городе орудует банда уголовников. О том всех жителей предупредили.

— Ас меня они что возьмут? Дом я и не закрываю. Вор, если и войдет, не задержится. У меня не то позариться, глазу зацепиться не за что. А потому опасаться мне некого. Разве что ваших похотливых козлов, какие бросаются на то, на что уголовники не смотрят.

— Ну, с этим мы еще разберемся, — пообещал дежурный.

— Разберитесь. Да накрутите ему там, где дымится завсегда. Пусть гад паршивый, коль на работе, не спекулирует погонами, не хватает старух за трусы. За нас тоже есть кому вступиться, — ерепенилась Оглобля.

— И кто ж вступится? — насторожился дежурный майор.

— И вы, и все власти. Я ж ему даром не спущу! — гремела Оглобля.

— Но все же где вы были? — повторил свой вопрос дежурный.

— Гуляла. Мне врачи прописали гулять на воздухе. Я всегда хожу, когда машин на улицах почти нет. Духу их не выношу. У меня от него кашель. А когда их нет — воздух чистый. Гуляю, пока устану навовсе. Зато потом сплю хорошо.

— И давно так гуляете? — спросил майор.

— Когда не болею и ноги носят. На каждый день сил не хватает.

— А чем болеете?

— Да этих болячек не счесть. И бронхи, и сердце, и печень.

— Ладно, гражданка. Идите домой. Отдыхайте. Извините за беспокойство. Но ведь мы не за себя, о таких, как вы, беспокоимся.

Хитрющая Тоська смекнула, что надо срочно уходить, пока не появилась зацепа к ее задержанию…

Оглобля пришла в свою камору, и хотя в ней давно не было и уже не предвиделось мужиков, плотно закрыла дверь на крючок. Достала из рейтуз сверток с деньгами. Еще раз пересчитала их. Спрятала под матрац. Для себя решила с утра сходить в кильдым. Впервые на свои. Набрать жратвы. На месяц вперед. И хоть немного отъесться за это время.

В последний месяц у Тоськи всерьез начал сдавать желудок. Он болел даже ночью. И баба нередко просыпалась от боли. Случалось, ее рвало. Но Оглобля думала, что происходит это от того, что сократились выпивки, которые до того всю гадость внутри убивали.

Бывало, Тоська ночами не могла уснуть. Вот и сегодня, едва прилегла, к горлу тошнота подкатила. Не успела к ведру добежать. И Оглобля, едва убрав за собой, открыла дверь каморы, выдавилась наружу, чтоб подышать воздухом. Но из горла хлынуло фонтаном. Баба не в силах была справиться с болью.

Как она оказалась в больнице, Тоська не помнила. Очнулась в палате. Рядом стонут на койках бабы. У самой на животе— ледяной пузырь. Рядом женщина в белом хлопочет над Оглоблей. Зачем? — хотела спросить Тоська и не смогла.

— Операцию вам сделали. Срочную. Еле спасли, — тихо отвечает медичка на немой вопрос.

У Оглобли страх сковал сердце. Нет, не потому, что помереть могла. В каморе остались деньги, которые ей дал Дядя. Ведь их украдут.

— Скажи, кто меня сюда привел?

— Скорая помощь привезла, — ответила женщина. И Оглобля быстро поняла, кто мог вызвать врачей.

Конечно, это библиотекарша. Седая, злая баба, что живет со своей внучкой рядом с Оглоблей.

«Вот только как ей дать знать, чтоб дом закрыла на замок», — мучается Тоська, обливается слезами. Женщина, увидев, всполошилась:

— Что с вами?

— Дом незакрытым оставила. А там, хоть и нет ничего, но и последнее растащат.

К утру медсестра передала Оглобле ключ, сказав, что соседи сразу закрыли ее квартиру.

Оглобля рвалась домой. Там деньги. На них можно пожрать и выпить. Ну почему, зачем она тут лежит?

Угадав ее нетерпение, к Оглобле подошел хирург, сделавший операцию.

— Куда торопитесь? У вас от желудка осталось лишь воспоминание. Три четверти удалено. Понятно?

— Зачем? Как я с одним воспоминанием теперь проживу?

— А что делать прикажете? Не мне вам говорить, почему так случилось.

— Значит, скоро копыта отброшу?

Врач посуровел:

— Если жить по-прежнему, то не жить…

Тоська лежала в больнице больше месяца. За это время привязалась к хрупкой, невзрачной девчушке-санитарке. Та ухаживала за Тоськой, не жалея сил.

Кормила, купала, причесывала. Оглобля, как-то разговорившись с нею, узнала, что живет девчонка на квартире, учится в медтехникуме на фельдшера.

«Жить, как прежде — недолго жить…» — стояло в ушах.