но стоило денежной бумажке немного помяться, согнуться, как угольные письмена сами собой осыпались. Посылка письма отпадала.
Вчера он возился с десятирублевкой и угольками. Сегодня пытался просунуть голубя между брусьями. Задача не из легких: голубь оказался крупной птицей. Когда он забился над верхним перекрытием, можно было подумать, что размах его крыльев не менее полуметра. С горем пополам Берзу удалось протащить голубя между брусьев.
В почтальоны голубь не годился, и Берз его зарезал, общипал, разделал. Не сказать, что занятие из приятных, да он бы никогда и не подумал, что способен зарезать голубя, общипать его, разделать, но голод явился прекрасным наставником.
Берз вспорол зоб, вытряхнул из него множество сосновых и еловых семечек.
Промыл тушку, сварил ее на ужин в консервной банке. Банку прополоскал, прочистил и выскреб. Пользовался ею и как питьевым сосудом, и как кастрюлей.
Бульон получился на славу, мясо, правда, постное, но варево взбодрило, подняло настроение. Берз уж загорелся идеей расставить силки на зайцев, только не знал, как подманить их к клетке.
Дня через три голуби снова опустились на брусья. На сей раз двое молодых. Самец куда-то исчез. Берзу не удалось изловить ни одного, голуби улетели, даже не заметив западни. Но через день они вернулись втроем, и Берз поймал одного.
Берз ощутимо худел, терял силы. Зато ночью спал хорошо. Пищу варил только тогда, когда попадался голубь. Запасы дров подходили к концу. Правда, он ухитрялся вскипятить банку воды при ничтожных затратах хворостинок.
У него было тринадцать спичек, каждую он расщепил ножом на четыре части. Должно было выйти сорок две спички, но многие крошились, ломались, получилось всего двадцать восемь, но и это было неожиданным резервом.
Погода держалась ровная, теплая.
Белочка частенько наведывалась к орешнику, добирая недоступные Берзу орехи. Рыжеватая шубка ее мелькала то там, то здесь. Иногда белка оказывалась совсем рядом с клеткой, становилась на задние лапы — передними держала орех — и с тоской во взгляде смотрела на Берза.
Белка не боялась человека.
Он подумал о том, что было бы неплохо белку приручить, поймать и съесть. Не совсем это, правда, этично — съесть прирученную белку, но жажда жизни была сильнее, и он был уверен, что у него б не дрогнула рука разделаться с белкой.
Однако белка была себе на уме, не приручалась.
Иногда Берз чуть ли не полдня подманивал белку шляпкой шампиньона, держа гриб на кончике проволоки над тем местом, где предварительно расставил силки. Если б белка сунулась за грибом, петли ей не миновать. Но грибов повсюду полным-полно, боровики во мхах раскрыли большие, бурые зонты и уж начали заваливаться на бок от старости, но белка на них не глядела, куда уж там обращать внимание на шампиньоны.
Берз сердился, всячески поносил зверька, но поносил ласково, чтобы интонация голоса не выдала того, что он говорит. Все еще надеялся подманить белку.
Ореховый червь, гнусный долгоносик, испортил из его запасов несколько орехов. Горькая труха осыпалась на скорлупки, когда он разгрызал червивый орех. Пришлось урезать утренний рацион.
Теперь Берзу казалось, что ему придется долго прожить в клетке.
В такие моменты он с тревогой думал о зиме, о морозах, метелях, и подобные мысли отнюдь не казались смешными. Смешной казалась мысль о смерти. Он не имел понятия, как справиться с морозом, теплой одежды не было, да и вопрос с питанием представлялся совершенно беспросветным.
Берз выловил всю четверку голубей — вот уже несколько дней, как пойман последний. Глупые, откормившиеся к осени птицы помогали ему поддерживать силы. Теперь он всех выловил.
Голубиные ножки Берз оставил про запас, высушил, вывялил и по вечерам посасывал одну из них, замаривая голод.
Он здорово сбавил в весе, по его подсчетам — килограммов на десять, но при всем этом чувствовал себя бодро. Он постоянно пил воду, поутру съедал девять орехов, кляня в душе червя-долгоносика. На обед — пригоршню заячьей капусты и шампиньон. Вечером пил воду и посасывал голубиную ножку.
Разумеется, и дня не проходило без того, чтоб он не делал попыток выбраться на волю. Мастерил из проволоки крюки различной формы. Засунув крюк за щит, старался отодвинуть засов. Конструировал замысловатые орудия с разной длины коленами, прогибами, поворотами, чтобы подобраться к упрятанному за полушарием щита засову. Все впустую! Чертов конструктор того чертова запора предусмотрительно исключил подобные возможности, засов был недосягаем. Порой Берзу хотелось взвыть от досады — настолько проста была задача и настолько неразрешимой она оказалась на деле.
Берз разломал деревянное корыто, смастерил из досок систему рычагов. Для крепления использовал ржавые гвозди и ветки ивняка.
Он пытался прогнуть один из брусьев. Поначалу казалось, что брус поддается, но это было заблуждением. В самый ответственный момент система рычагов разлеталась на куски, и Берзу иной раз доставались увесистые удары по спине или ногам.
Он пытался пилить брус ножом, но лезвие оказалось чересчур мягким. Пробовал долбить бетонное основание, но для этого недоставало пригодных инструментов.
Он много раздумывал о сигнале. Чтобы спасатели еще издали заметили клетку, он водрузил на нее шест с носовым платком. Ну вот, теперь у клетки есть свой флаг, с грустью подумал он.
Вечерами, когда опускалось солнце, он вспоминал свою прошлую жизнь.
Как ни странно, здоровье, несмотря на вынужденное голодание, улучшилось. По ночам он крепко спал, без кошмаров. Сердцебиения, прежде донимавшие его, теперь пропали. Подагра отступила, хотя двигался он сравнительно мало. Стул был нормальный. Испражнения он с помощью доски отбрасывал как можно дальше от клетки.
Затылок больше не давило, и ни разу ему здесь не пришлось во сне проваливаться в черную бездну, как это нередко случалось дома, когда схватывало сердце.
Хотя он спал на холодном бетонном полу, простуды не было и в помине. А дома, даже летом, то и дело простужался. И никакие лекарства не помогали.
Теперь буду знать, как следует жить, раздумывал он. Поутру — вода и девять орехов, на обед — заячья капуста с грибами, на ужин — голубиная ножка.
При мысли о сочном мясе, фруктах, супе, котлетах, жареной курице все нутро сводило от жестоких судорог. Часа два подряд потом Берз еще мучился, пока не удавалось совсем прогнать воспоминания о пище. Они причиняли боль, в горле от них возникали спазмы, подводило желудок, так что нужно было отделаться