Читать интересную книгу Магистр Ян - Милош Кратохвил

— Для продажи?.. Кое-что имеется… Покупай. Только где этот дукатик?

Купец приподнялся на локте и сунул руку под подушку. Отыскав дукат в кошельке, он поднес его к свечке. Монета ярко заблестела. При виде дуката лицо Волькенштайна расплылось в улыбке:

— Верно, это — он самый… Что ж… Тогда я дам тебе совет: обратись к Олимпии. Она поселилась в третьем доме налево от епископского дворца. На доме написано «У трех гроздьев». Олимпия всё знает. Ей известны такие планы папы, о которых мы даже не подозреваем. В постели, дружок, женщина может выпытать всё. Ты пойди к ней и разузнай… Только обязательно захвати с собой и кошелек. Она порядочная… Впрочем, ты сам это знаешь… А теперь — давай дукат!..

Опасения Рунтингера подтвердились. Когда пьяный гость оставил его в покое, купец даже не вспомнил о сне. Он сразу забеспокоился. Если ему удастся узнать у этой девки что-нибудь о папе, заботы еще больше увеличатся. Ему придется не упускать из виду те нити, которые связывают святого отца с Фридрихом Тирольским, а последнего — с Сигизмундом. Только тогда можно понять то, что сейчас скрыто во мраке неизвестности, — таможенные пошлины и перец. Ну и дела! Медлить тут никак нельзя.

Купец встал и оделся. Человек, который напрасно валяется в постели, слабеет. Время, драгоценное время, бежит… Его не хватает даже для отдыха. К тому же через час начнет светать. Лучше уж спуститься вниз, к Тюрли.

Но Рунтингеру не повезло. В залах только сейчас стало поменьше людей. Тюрли смертельно устал. Ему приходилось обслуживать гостей каждую ночь почти до рассвета. Чуть забрезжит рассвет, люди снова повалят сюда. Надеяться на служанок нечего. О них даже стыдно говорить. Они теперь не сводят глаз с мужиков. То, что прежде баба зарабатывала честным трудом в течение недели, она получает нынче за несколько минут. Для этого ей достаточно только лечь на спину. А негодяев здесь хоть отбавляй. Бездельники жрут, сводничают и развращают служанок. Сюда, в Констанц, из разных стран понаехало всякой швали с карманами, набитыми деньгами. Деньги испортят кого угодно. Дочери бюргеров не отстают от проституток. Им подавай такие же платья и драгоценности, как у гулящих. Молодые бюргерки спят с богатыми гостями, а бедные девицы продаются любому за городскими воротами. Человек не хочет трудиться, — он окажется олухом, если станет работать, как ломовая лошадь, за гроши.

— Денежки, говорят служанки, ныне валяются на улице, — бубнил Тюрли. — Надо только нагнуться за ними. Вот они, негодяйки, и нагибаются…

Добрый трактирщик не переставая ворчал и сердито расставлял кружки, ополоснутые в лохани. От вина вода потемнела. Тюрли дал понять купцу, что уже кончил работу и хочет отдохнуть.

Рунтингер прошел по залу трактира. Двое слуг убирали столы, расставляли стулья и выносили уснувших пьяниц. Они наклонили один стол. С него сползло тело какого-то бледного, как смерть, писаря прямо под ноги Рунтингеру. Купец перешагнул через него и, миновав коридор, очутился во дворе. Здесь он с удовольствием вдохнул в свои легкие свежий ночной воздух.

Небо искрилось яркими звездами. На востоке посветлело. Ночная мгла и сияние небесных тел начали слабеть. Над городом царила тишина. Она нежно ласкала слух, но острое ухо Рунтингера уже улавливало отдаленное эхо городского шума.

Рунтингер не сразу заметил, что на другую створку ворот опирался человек, который тоже хотел подышать свежим воздухом. То был стройный юноша в темной светской одежде. Его волосы, причесанные на итальянский манер, свободно ниспадали на плечи. Господин Рунтингер не знал, долго ли они стояли молча. Рядом раздался голос. Юноша говорил с самим собой, хотя он не был пьян:

— Констанц спит. Ему осталось спать недолго. Через час или даже через полчаса — рассвет. Люди спят. Одни из них пьяны, ничего не чувствуют, другие — только к утру избавились от кошмаров, страха, болей и забот. Любовники не подозревают, что уснули в объятиях друг друга, а убийца и его жертва, осужденный и судья не думают, что грядущий день снова столкнет их лицом к лицу. Прекрасная ночь — ночь и сон!..

Как ни странно, Рунтингер нисколько не жалел, что юноша нарушил его покой. Голос юноши очень кстати прозвучал сию минуту. Он казался купцу таинственным и непонятным. Но разве всё должно быть постижимым? Он, Рунтингер, всю жизнь над чем-нибудь ломает голову. Господин негоциант ни на минуту не давал покоя своему мозгу, вечно гонял его по бесконечным столбцам чисел и расчетам. Почему бы теперь не забыть обо всем этом? И он, не отрываясь от дверей, слегка повернул голову в сторону соседа:

— Вы, дружок, изъясняетесь как поэт!

— А я, увы, и есть поэт!.. — насмешливо произнес юноша и добавил: — Это не сладкое ремесло.

Рунтингер как-то сразу охладел к нему. После недавнего визита Волькенштайна купец был по горло сыт поэтами. Два поэта в одну ночь — многовато. Но, поразмыслив, решил: юноша тут ни при чем.

— Я не понимаю вашего ремесла, однако мне кажется, что вы напрасно сетуете на него. Чем вы занимаетесь? Забавляетесь, выдумываете. Чего нет, то придумаете, присочините. У нас — иное дело. Взять к примеру меня. Я купец. Мне приходится считаться с действительностью. Только ее я принимаю во внимание, и только за нее я, как каторжный, бьюсь круглые сутки. Действительность редко бывает приятна. Ну а вы? Какое вам дело до таких забот!..

Юноша захохотал:

— Э, нет, дружище! Вы неправы! Поэт присасывается к действительности, как теленок к вымени коровы. Тот, кто оторвется от жизни, никогда не станет настоящим поэтом, даже если будет сочинять красивенькие стишки. Но поэтам мало знать вашу действительность! Мы, поэты, видим дальше и глубже. Мы проникаем в места, недоступные для ваших глаз, и добираемся до сущности вещей. Только богу известно, почему мы поступаем так. Одним словом, мы — поэты. Поэты чувствительны, как младенцы. Нашу кожу раздражает малейшее дуновение свежего воздуха, тогда как ваша огрубевшая шкура даже не почувствует его. Нас терзают муки и страхи. Они чужды вам, не беспокоят вас. Мы любознательны и любопытны, как обезьяны. Нам интересно знать всё: что такое жизнь и что такое смерть?.. Поэты хотят всё знать не только для себя, но и для вас, даже тогда, когда вам до этого нет никакого дела. Если вы любопытны, то в ином смысле. Снимая скорлупу, мы раскрываем сущность вещи, вы же не желаете понять ее — не верите или чего-нибудь опасаетесь. В лучшем случае вы махнете рукой и скажете: «Всё это — выдумки». А когда поймете — преследуете нас. Часто мы даже не успеваем вовремя удрать. Почему вы преследовали Овидия, Данте и многих других? Не за мечты, а за высказывание истины, правды жизни, караете вы поэта!

Рунтингер не понимал парня, но пожалел, когда тот закончил говорить. Негоциант услышал слова, чуждые миру его представлений. В них было что-то новое, таинственное и колдовское. А ведь он даже не упомянул о золоте. Это — мир необыкновенных вещей. Их нельзя ни продать, ни купить, ни заложить. Это — ничто, неосязаемое и невесомое. Но как оно, черт возьми, возвышает тебя!

Уже светало, и Рунтингер увидел лицо соседа. Тот ухмылялся:

— Что? Вздор говорю, дружище? Да? Когда я напьюсь, то делаюсь очень болтливым. Мне не везет… Я только из-за вас не напился до немоты. Вы попали ко мне в лапы как раз в тот момент, когда я снова собирался пить. Мой собутыльник нализался до чертиков и куда-то исчез. Он пошел к какому-то доверчивому ротозею за деньжатами и не вернулся.

Рунтингер понял, что это он доверчивый ротозей. Так вот оно как! Итальянец — приятель рыцаря фон Волькенштайна! Видимо, поэты тоже бывают разные.

Со двора донесся ужасный шум. Какой-то парень, вывалявшийся в сене и похожий на чучело, тащил за руку упиравшуюся девушку.

— Ты обокрала меня! — кричал он. — Неужели ты, чертова шлюха, стоишь целый дукат? Да за дукат я мог бы переспать с любовницей архиепископа!..

Шумная пара приблизилась к воротам. Сено падало с волос и усов мужчины. Рунтингер и Поджо узнали в нем рыцаря Освальда фон Волькенштайна. Вслед за ним и его спутницей бежали трактирные слуги. Итальянец схватил Рунтингера за рукав и потащил со двора:

— Идемте! Я уже сыт этим по горло!

Улицы были еще пустынны. Кое-где им встречались пешеходы. Они несли корзины с мясом и хлебом. Особенно много брело пьяных — поодиночке и группами. Среди них были мужчины и женщины, — мужчины с окровавленными лицами, а женщины растрепанные и в рваных платьях. Кое-где возле домов валялись трупы или мертвецки пьяные люди.

Уже совсем рассвело, когда они добрались до площади, на которой возвышался кафедральный собор. За собором, прилепившись к углу башни, стоял маленький домик. Поджо направился туда, кивком предложив Рунтингеру следовать за ним. Седовласый ключник открыл дверь, и они увидели лестницу, ведущую на башню.